– Я не… Я не… Хочу… Не…
Его начало трясти в горячечном бреду, речь стала бессвязной. Не прошло и часа, как он впал в беспамятство, и той же ночью его отправили с поля боя прямиком в военный госпиталь.
Косой мокрый снег, коловший им лица, был в этом сражении врагом ничуть не менее страшным, чем летящие в них пули. Сырость поселилась и в легких. Многих убивал холод. Они просто не просыпались утром. Некоторые заменяли обезболивающее спиртным, отчего погружались в настолько глубокое забытье, что их сердца забывали, как биться. По крайней мере, в снегу их тела не начнут немедленно разлагаться.
Кампания продолжалась еще один месяц, захватив начало следующего года. Пока Франсиско находился в Мадриде на лечении, Антонио обнаружил, что может отгородиться от творящихся вокруг ужасов. Франсиско вечно злился и на своих, и на противника, и эти его бесконечные проявления возмущения только усугубляли общую обстановку недовольства.
Антонио провел на Арагонском фронте не одну неделю и остался в живых, но героем себя даже близко не чувствовал. Пока бои еще продолжались, он, как и многие другие его товарищи, принимал участие в стычках на улицах Теруэля; сражались они врукопашную. До того времени он всегда стрелял неприцельно, вдаль, а тут вот увидел врага в лицо, рассмотрел цвет его глаз.
На какую-то долю секунды, перед тем как пересечь роковую черту, Антонио замешкался. Перед ним стоял парень младше его самого, тощий, с вьющимися волосами; их можно было принять за двоюродных братьев. Только цвет его рубашки подсказал Антонио, что парень сражается на стороне националистов. Он должен был лишить его жизни, руководствуясь каким-то там пигментом в краске, а если он этого сейчас не сделает, то, скорее всего, распрощается со своей.
Антонио узнал, что нет большего зверства, чем вогнать штык в тело другого человека. Убивая, он чувствовал, как чужая смерть забирает и частичку его самого. Антонио никогда не забудет, как выражение страха на лице парнишки сменилось гримасой боли, перед тем как его черты застыли, превратившись в гротескно-уродливую маску смерти. Все это не заняло у Антонио и полминуты – увидеть, через какие метаморфозы прошла его жертва перед смертью, и услышать короткий глухой стук, с которым повалилось перед ним на землю мертвое тело. Это было ужасающе.
Вернувшись тем вечером в лагерь и не досчитавшись нескольких товарищей, Антонио размышлял над тем, как мало от них, в сущности, зависит. Впервые с тех пор, как он взял в руки оружие, молодой человек почувствовал себя пешкой в чужой игре. Люди жертвовали своими жизнями по прихоти тех, кого большинство из них никогда бы даже не встретили.
Упорные бои за владение Теруэлем продолжались до февраля, когда националисты отбили город у республиканцев. Закончилась еще одна кампания, обернувшись для обеих сторон колоссальными человеческими потерями и незначительным улучшением позиций. Антонио старался не думать о случившемся как о переломном моменте войны, но кое-что стало пугающе ясным: похоже, силы и средства имелись у Франко в поистине неограниченном количестве.
Глава 30
Антонио, пребывая теперь в состоянии крайнего упадка духа, на несколько месяцев вернулся в Мадрид и больше не рвался поучаствовать в очередном сражении с силами Франко. Фашисты начали новое наступление в Арагоне с целью врезаться в республиканские земли, протянувшиеся широкой полосой с севера на юг вдоль средиземноморского побережья Испании. К середине апреля 1938 года они проделали-таки коридор к морю, разбив территорию республиканцев на две зоны. Север Каталонии оказался теперь изолирован от ее центральной и южной части.
К середине лета Франсиско встал на ноги. Их с Антонио подразделение снова отправили на защиту столицы. Республиканцы были твердо намерены продолжать борьбу до тех пор, пока Франко не вошел в город.
Все теперь ожидали, что войска националистов совершат марш на север, чтобы захватить Барселону, куда в минувшем октябре перебралось республиканское правительство, но вместо этого они двинулись на юг, в сторону Валенсии.
На обеих частях разделенной республиканской территории и солдаты, и гражданское население испытывали острую нехватку буквально всего: не только продовольствия и медикаментов, но и боевого духа. Среди населения в разъединенных частях автономии росли паника и боязнь попасть в изоляцию; сообщение между ними осуществлялось с большим трудом. В городах еще оставались люди, которые с самого начала войны тайно поддерживали националистов, и существование сетей таких доносчиков усугубляло зловещее предчувствие беды.
Антонио с Франсиско были на пороге очередного сражения. Целью этого едва ли не акта отчаяния со стороны республиканцев было воссоединение своих территорий.
– Как ты оцениваешь наши шансы? – спросил Франсиско, зашнуровывая ботинки, перед тем как им отправиться на этот новый фронт на реке Эбро.
– К чему гадать? – отозвался Антонио. – У нас и ружей меньше, и самолетов, так что я предпочитаю об этом не думать.
Хотя настроен он был пессимистично, – если не вооружением, то живой силой они националистов превосходили. Республиканцы развернули огромную, восьмидесятитысячную, армию. Под ружье призвали как мальчишек шестнадцати лет от роду, так и немолодых уже мужчин. В ночь на 25 июля тысячи солдат-республиканцев переправились через реку Эбро с севера и атаковали позиции националистов.
Неожиданность нападения поначалу предоставила им преимущество, но Франко, не теряя головы, приказал направить к Эбро подкрепление. Он увидел в этой схватке возможность окончательно разгромить республиканцев.
Одним из первых его решений было открытие плотин в верховьях реки в Пиренеях. Уровень воды поднялся настолько, что смыло переправы, по которым республиканцы получали снабжение. Далее Франко распорядился постоянно бомбить эти переправы, уничтожая их с той же регулярностью, с которой их восстанавливали. Помимо того что они перебросили в район боевых действий многотысячные людские резервы, националисты направили сюда еще и огромное количество авиации, и в течение первых нескольких дней полное отсутствие защиты республиканцев с воздуха позволило немецким и итальянским самолетам беспрепятственно наносить удары по силам противника.
В первый месяц этой операции стояла неимоверная жара, напоминая творившийся при Брунете ад. Здесь тоже было негде укрыться, но само сражение вышло даже более ожесточенным. Республиканцы, все больше страдающие от жажды и голода, подвергались беспрестанным бомбардировкам и с земли, и с воздуха. Немецкая техника, особенно самолеты, имелась у националистов в неограниченном количестве, и Франко был готов пожертвовать сотнями тысяч вставших под ружье солдат, лишь бы только стереть республиканцев с лица земли.
В один жаркий день Франсиско, пытаясь укрыться в низине от фашистов, занявших горный кряж над ними, сделал несколько удачных выстрелов по противнику, представлявшему, как выяснилось, легкую мишень.
– Этих маловато будет, надо бы еще, – прокричал Антонио.
После того как ты проживаешь недели, зная, что в любой момент можешь схлопотать пулю, а этого так и не случается, страх понемногу ослабевает. За эти месяцы на Эбро Франсиско укрепился в вере в собственное бессмертие. Антонио считал это проявлением своенравного характера его друга: чем безрадостнее становились ситуация и ее вероятный исход, тем большим оптимизмом лучился Франсиско.
– Мы уже столько всего прошли, – с воодушевлением заявил он. – Теперь нас вряд ли что-нибудь достанет. – Справившись с почти смертельной болезнью, он точно больше ничему не позволит отправить его на тот свет.
Вырыть в твердой земле окопы не представлялось возможным, и их подразделение соорудило маленькую импровизированную крепость из булыжников и валунов. Бойцам выпал редкий час передышки между артобстрелами, и они наслаждались ею в тени стены, которую сами и сложили. Устроившись в относительном удобстве все впятером, друзья сидели и курили.
– Ты на это вот как посмотри, Антонио. Франко вынужден просить помощи у немцев и итальянцев, – язвительно заметил Франсиско. – А мы своими силами сражаемся. Ну, может, русские совсем немного помогают…
– Но ты погляди, что у нас с численностью творится, Франсиско… Нас же последовательно уничтожают. Точно мух прихлопывают.
– Откуда такая уверенность?
– Может, тебе стоит просто поверить в то, что тебе говорят, – устало проговорил Антонио.
В тот день атака началась внезапно, и друзья оказались разделенными. Артиллерия била по ним с холма, и где-то с час их осыпало нескончаемым градом снарядов. Укрыться было негде, а визг пуль заглушал любые приказы. В редкие секунды тишины слышались предсмертные стоны.
Когда смерть пришла за Франсиско, боли он не почувствовал. Его буквально смело с лица земли разорвавшимся снарядом. Тело было обезображено почти до неузнаваемости. Антонио, находившийся в тот момент метрах в пятидесяти от друга, опознал его по скудным останкам: золотое кольцо, которое Франсиско носил исключительно на среднем пальце, развеяло малейшие сомнения. Хоть это и претило ему до тошноты, Антонио аккуратно стянул кольцо с чудовищно ледяной оторванной руки и положил ее возле тела. Натягивая одеяло на Франсиско, он понял, что глаза его остаются сухими. Иногда в сильном горе слезы не приходят.
Это случилось в конце сентября, и через две недели сражение закончится и для Антонио.
Смеркалось, и скоро должно было наступить затишье, которое продлится до утра.
– Уж больно здесь тихо, – сказал ему боевой товарищ. – Может, отступают.
– Не надейся, – отозвался Антонио, перезаряжая винтовку.
Он заметил движение в подлеске над ними и вскинул оружие. Не успев выстрелить, он почувствовал, как его бок пронзила резкая боль. Он медленно осел на землю, не в силах ни вскрикнуть, ни позвать на помощь, а его товарищ подумал, что он просто споткнулся об один из камней, что усеивали суровую, безлесную местность, которую они пересекали. В голове у Антонио образовалась странная легкость, появилось чувство отчужденности от происходящего. Он умер? Зачем какому-то человеку склоняться над ним и спрашивать что-то ласково и приглушенно, а что – непонятно?..