– Ух ты! Волшебный замок! – воскликнула Палома.
– Мы будем жить здесь с новым королем? – спросила ее подружка.
Хозяева поместья наблюдали за их приближением из комнаты на втором этаже и сейчас стояли в ожидании на верхней ступени крыльца. У их ног сидели два спаниеля.
Сэр Джон и леди Гринэм могли похвастать всеми приличествующими мелкопоместным дворянам в Англии атрибутами, за исключением благосостояния. Уинтон-Холл был построен еще дедом сэра Джона, богатым промышленником, но за все те годы, что в нем жили последующие поколения, особняк начал ветшать.
– Добро пожаловать в Уинтон-Холл, – сказал хозяин дома, спускаясь с крыльца, чтобы поприветствовать гостей.
Кармен была единственной в их группе, кто хоть сколько-нибудь говорил по-английски. Дети за время своего пребывания здесь выучили несколько слов, но беседу поддержать не могли.
Мерседес знала только, как сказать «здравствуйте» и «спасибо». Оба слова пришлись сейчас как нельзя кстати, и она ухитрилась их худо-бедно пролепетать.
Леди Гринэм осталась стоять на крыльце, равнодушно оглядывая прибывших. Не ей в голову пришла мысль пригласить сюда беженцев. Это была взбалмошная затея ее супруга. Он приходился дальним родственником грозной герцогине Атольской, основательнице Комитета помощи баскским детям; теперь, когда лагерь расформировывали, она по всей стране подыскивала им дома. Леди Гринэм ясно помнила, как впервые услышала о плане своего мужа открыть перед беженцами двери их дома.
– Ну же, давай выручим бедняжек! – увещевал он. – Всего ненадолго.
Он как раз вернулся из Лондона, где проходило собрание, на котором «красная герцогиня» – так ее прозвали – пыталась заручиться поддержкой в своем начинании.
У сэра Джона было доброе сердце, и он не мог придумать ни одной причины, почему бы им не пригласить группу безобидных маленьких испанцев занять несколько все равно пустующих пыльных комнат. Своих детей у них никогда не было, и в коридоры этого дома давно уже не заглядывала ни одна живая душа, за исключением случайно забежавшей мыши.
– Ну что ж, ладно, – с неохотой согласилась супруга. – Но чтобы никаких мальчишек. Только девочки. И тех не слишком много.
– Боюсь, этого пообещать не могу, – твердо ответил он. – Братьев и сестер разделять нельзя.
Леди Гринэм все это было не по душе с самого начала. Несмотря на то что их дом пребывал в состоянии пыльного запустения, она продолжала им безмерно гордиться. Они давно уже распустили слуг, державших усадьбу в безукоризненной чистоте, осталась только близорукая экономка, которая изредка смахивала в углах паутину. И все равно леди Гринэм не забывала о былом величии особняка и своем положении его хозяйки.
Дети гуськом поднялись по ступенькам и вошли в холл, тараща сделавшиеся большими и круглыми, точно плошки, глаза. Со стен на них смотрели темные портреты. Палома захихикала.
– Глянь на него, – прошептала она Энрике, указывая на одно из фамильных полотен. – Какой толстый!
Своим замечанием она заслужила неодобрительный взгляд Кармен. Хотя учительница была уверена, что хозяева не поняли слов девочки, в причине ее веселья сомневаться не приходилось.
Натянутая улыбка на лице леди Гринэм поблекла.
– Итак, дети, – начала она, нисколько не смущаясь оттого, что они ее совершенно не понимали, но повысив голос на случай, если так будет доходчивей, – давайте-ка установим некоторые правила поведения.
Они обступили леди Гринэм. Мерседес в первый раз смогла рассмотреть англичанку поближе. На вид она была приблизительно одного возраста с Кончей, где-то лет сорока пяти. Ее муж, чьи рыжеватые пряди не прикрывали толком плешь на лысеющей голове, был, наверное, несколькими годами старше супруги. Его кожа была густо усыпана веснушками, и Мерседес старалась слишком уж на него не глазеть.
Кармен переводила то, что говорила леди Гринэм.
– Никакой беготни по коридорам… Зашли в дом из сада – сняли обувь… Гостиная и библиотека для вас под запретом… Собак не разыгрывать…
Они слушали молча.
– Ребята, вам понятны все эти правила? – уточнила Кармен в попытке разрядить обстановку.
– Си! Си! Си! – дружно закивали они.
– А теперь я покажу, где вы будете спать, – сказал сэр Джон.
С громким топотом дети начали подниматься за хозяевами по широкой, не застеленной ковровой дорожкой лестнице.
Леди Гринэм вдруг остановилась. Обернулась. Дети тоже замерли.
– Мне кажется, одно правило мы уже нарушили, не так ли?
Кармен вспыхнула.
– Да-да. Прошу прощения, – извиняющимся тоном проговорила она. – А теперь, ребята, спуститесь вниз и снимите ботинки, пожалуйста.
Они все сделали, как было велено, и теперь их запыленные ботинки лежали беспорядочной кучей у подножия лестницы.
– Потом покажу вам, куда их следует складывать, – сказала леди Гринэм и продолжила путь к их спальням, громко цокая по коридору собственными туфлями-лодочками.
Мерседес заметила одно: стоило им переступить порог этого дома, как все тепло чудного дня, которым они наслаждались по дороге сюда, осталось снаружи.
Мальчиков поселили в комнате на первом этаже, с высокими потолками, огромными подъемными окнами и большим выцветшим персидским ковром. Девочкам отвели две отдельные, пропахшие затхлостью комнаты на чердаке, в которых когда-то жили слуги. В каждой стояло несколько кроватей, на которых им всем предполагалось уместиться. Кармен с Мерседес предстояло спать с девочками валетом.
Наступило время ужина. Поначалу экономка миссис Уильямс держалась столь же неприветливо, как и ее хозяйка. На кухне она их засыпала всевозможными «нельзя».
– Нельзя оставлять на столе свои тарелки. Нельзя стучать приборами. Нельзя переводить продукты. Нельзя подкармливать собак объедками. Нельзя смывать очистки в раковину. Нельзя садиться за стол, не помыв руки.
Каждое «нельзя» сопровождалось пантомимой, демонстрирующей запрещенное действие. А потом она улыбнулась – широкой улыбкой, в которой участвовало все ее лицо, включая глаза, рот и ямочки на щеках. Дети тут же поняли, что у этой женщины доброе сердце.
В роскошной столовой, где с потолка свисали покрытые слоем грязи хрустальные люстры, был накрыт длинный стол, на котором зеленый фарфор от Вулворта нелепым образом соседствовал с жестяными кружками. Вряд ли леди Гринэм пришло бы в голову кормить этих маленьких иностранцев со своего лучшего костяного фарфора.
Вначале им подали какое-то блюдо из рубленого мяса, за которым последовал пудинг из тапиоки. Жирное первое большинство детей еще смогли в себя затолкать, а вот с тапиокой вышла заминка. Некоторые едва сдерживали рвотные позывы, а Палому так и вовсе вывернуло на пол. Кармен с Мерседес тут же бросились убирать за ней. Никак нельзя было допустить, чтобы об этом прознала леди Гринэм, поскольку подобная неприятность могла послужить доказательством того, каким сумасбродством было со стороны ее мужа пригласить сюда этих детей.
Экономке, несмотря на всю свою преданность хозяевам дома, не хотелось, чтобы у недавно приехавших гостей возникли неприятности, поэтому женщина помогла убраться и пообещала никому не говорить о произошедшем. Впредь она будет использовать что-то именуемое манкой вместо тапиоки.
На следующий день после завтрака, состоящего из хлеба с маргарином, детям разрешили обследовать окрестности. Они растерялись, не понимая, где проходят границы поместья. Дом окружал регулярный сад с заросшими газонами и обложенными кирпичом цветниками, на которых сорняки вели впечатляющую борьбу с розами и, как видно было по их численному перевесу, похоже, побеждали. Манил своей загадочностью и огромной провал; судя по брошенной посередине его гребной лодке с отсутствующим теперь дном и торчащими из грязи наподобие флагштоков веслами, здесь когда-то располагалось искусственное озеро. Некоторые из детей попытались его обойти, но обнаружили, что дорожка заросла, став совершенно непроходимой. С одной стороны за озером простирался лес, а с другой – тянулись поля, где местами паслись коровы.
В саду обнаружился небольшой павильон – архитектурный каприз, явно служивший местом уединения для какого-то любителя живописи. Он был круглым, так что свет поступал внутрь со всех сторон. К стене был прислонен мольберт, а старый стол оказался замаран масляными красками, тюбики с которыми так на нем до сих пор и лежали. В чашке ручками вверх стояли кисточки. Сюда уже много лет никто не заглядывал. Две старшие девочки, Пилар и Эсперанса, отыскали в этом очаровавшем их секретном уголке немного бумаги и угольков. Бумага отсырела, но ее все еще можно было использовать, и они принялись рисовать. Минуты сменялись часами, а девочки все сидели там, полностью погрузившись в свое занятие.
Внимание Мерседес привлек деревянный летний домик у озера. Она толкнула дверь и вошла. Там было полным-полно старых шезлонгов.
– Давай разложим парочку, – предложила Палома, которая осматривала имение вместе с Мерседес.
Вытащив один из них на солнце, она обнаружила, что парусина прогнила.
– Ничего страшного, – жизнерадостно сказала девочка. – Может, получится кое-какие из них починить.
Через пару дней именно этим они и занялись.
Несколько ребят наткнулись на огороженный участок, на котором до сих пор росло кое-что из овощей. В прошлом их выращивали чуть ли не в промышленных масштабах, сейчас же там осталось всего ничего: немного лука и картофеля. Одна из девочек зашла в теплицу, где обнаружила несколько кустиков клубники, растущих в корыте. Она не удержалась и съела одну ягодку, а потом весь оставшийся день переживала, как бы леди Гринэм не пересчитала ягоды и не заметила, что одной не хватает.
Другие нашли заброшенный теннисный корт, а в павильоне по соседству – старую свернутую сетку. Кармен с несколькими старшими мальчиками пыталась теперь ее натянуть. Разметка уже плохо, но все еще читалась, и как только отыскались старые ракетки, на которых лопнула где одна, где две струны, несколько ребят стали перекидывать мячик туда-сюда через сетку. Уже много-много месяцев они так не веселились.