- Какой же сейчас год? - глухо произнес Николай Тимофеевич. Перед его глазами опять встала все та же картина: простоволосая жена, перед отъездом в эвакуацию со слезами обнимающая его, зареванные детишки, узлы на санях с какими-то вещами - вроде даже самовар прихватили - комья снега из-под лошадиных копыт...
- Чуть позже я вам отвечу. А сейчас у меня самого есть к вам вопрос. Скажите, какие из тех книг, что мы вам дали, вы успели прочитать?
- "Войну и мир" начал, первый том. - Вопрос был явно нелепый, но ответа, видимо, очень ждали.
- Там был еще роман Герберта Уэллса...
- "Война миров"? Да я его в школе прочел. Посмотрел бы автор на нашу войну...
- Но в той же книжке был еще один роман - "Машина времени". Его вы читали?
- Полистал только. По-моему, скукотища изрядная.
- Но о чем там идет речь, уловили?
- Какую-то машину там изобрели, У нас в деревне был тракторист безногий, так вот он себе такую сделал - с рычагами.
- Еще один вопрос. Вы Москву знаете? Бывали в ней?
Николай Тимофеевич кивнул. К сестре в Марьину Рощу он наведывался не раз, костюм в Пассаже покупал, а в ЦУМе - патефон с пластинками. Утесов, Шульженко, Александрович, Козин...
- Тогда посмотрите сюда, - профессор показал на стену.
И в ту же секунду стена исчезла, и за ней раскрылась Красная площадь - красный кирпич древних зубчатых стен, мрамор Мавзолея, неподвижные фигуры часовых. По брусчатке площади бродили веселые, необычно одетые люди, под ногами у них сновали голуби, легкий ветер колыхал флаг над куполом дворца...
В первый момент Николай Тимофеевич решил, что это кино, но на кино это не походило. Просто не стало стены, и он видел Красную площадь через огромный проем. Но тут изображение стало стремительно вырастать, и вот уже перед ним был только Мавзолей, и огромные буквы на нем - ЛЕНИН. Затем картина сменилась, появился Большой театр, перед ним били фонтаны и тоже гуляли веселые люди. Потом театр поехал в сторону, и Николай Тимофеевич перестал что-либо узнавать - здания вокруг были странные, огромные, сплошь из стекла. Опять мелькнула кремлевская стена - он словно мчался к ней через площадь, уголком глаза отметив справа знакомые здания Манежа и университета, он тут же забыл о них, потому что чудесным способом поднялся в воздух, перелетел через решетку Александровского сада и замер перед языком пламени, трепещущим над мраморной пятиконечной звездой. Профессор Свет что-то говорил ему, но он не понимал ничего - все слова оставались за порогом сознания, а он продолжал идти, ехать, мчаться, лететь по улицам небывалой, невозможной Москвы - то рядом с забавными карапузами, таращившими на него круглые глазенки, то в стремительном полете над крышами.
Он видел здания небывалой вышины и прозрачные трубы над городом, в которых скользили прозрачные каплевидные поезда, обгонял диковинные автомобили, не похожие ни на что, спиралью взлетел чуть не к самому небу вокруг бетонной иглы неимоверной длины - верхняя часть вся была в каких-то железных прутьях, словно ерш для чистки ламповых стекол. На самой ее макушке, выше облаков, развевался красный флаг, а рядом с флагом летели двое на прозрачных крыльях - похоже, парень с девкой, - кувыркались в небе, смеялись и дурачились, ошалев от солнца, неба и любви... Потом все исчезло, стена комнаты вернулась на место, и постепенно Николай Тимофеевич осознал, что он по-прежнему сидит все в том же кабинете.
- Что это? - тихо спросил он после долгой паузы.
- Это Москва, сегодняшняя Москва, - ответили ему. - Это тот самый город, защищая который, и вы, и миллионы других людей шли на бой с фашизмом, шли на смерть и муки.
- Но ведь такое не сделать и за двадцать лет. Сколько же времени прошло? - еле слышно спросил Николай Тимофеевич, уже предугадывая ответ и страшась его. - Какой теперь год?
Они смотрели на него с жалостью и тревогой.
- Год вам ничего не скажет, - ответил Свет тихо, - у нас теперь другое летосчисление. А война закончилась пятьсот лет назад.
4
Заседание Трибунала Чести тянулось долго. Страсти разгорелись, участники порой забывали, что они собрались решить судьбу Владимира Росина, и пускались в дебри хронофизики и хроноистории, проецировали на экран зала заседаний то сложнейшие математические выкладки, то алгоритмы, заданные мозгу Института времени, а то и просто несли ахинею, пытаясь прикрыть слабость своих аргументов красноречием. Не терял спокойствия, наверное, лишь виновник всей этой кутерьмы Росин. Войдя в зал, он плюхнулся на ближайшее кресло и вот уже третий час с философическим видом разглядывал потолок, словно происходящее в зале его совсем не касалось. Николай Тимофеевич, наоборот, места себе не находил, извертелся в кресле, все время хватал Владимира за руку и громким шепотом - чуть ли не на весь зал возмущался несправедливыми нападками на своего спасителя, а защитникам Росина несколько раз бурно аплодировал. На него вначале оглядывались, но председатель Хроносовета профессор Свет объяснил, кто он такой, и на него перестали обращать внимание.
Во время перерыва Росин отвел Деда обедать на крышу, откуда вся Москва была как на ладони. Дед, быстро освоивший обращение с шифратором, сам заказывал блюда автомату, но ел невнимательно - рассматривал город, задрав жидкую бороденку, провожал взглядом аэропоезда, дирижабли туристов, летунов с разноцветными крыльями.
- Теперь я понимаю, почему твои дурехи мне голову морочили. Да и ты тоже... - Он подмигнул сидевшему с ними врачу.
Тот засмеялся.
- Одна из них - профессор психологии, вторая тоже известный медик. Просто им был дан строжайший приказ. Мы ведь не знали, как вы отнесетесь к тому, что попали в XXV век. Было решено создать вам знакомую обстановку, только из этого ничего не вышло. Ну книги, скажем, взяли из хранилища под страшные клятвы - ведь это большая редкость, мы все пишем на кристаллы. А вот фанерную тумбочку достать не смогли. Фанеру лет триста как не выпускают. Во всем были проблемы - одежда, карандаш, бритье. Гигиенисты, например, пришли в ужас, когда кто-то предложил сделать для вас старинную ванную комнату - без лучевой стерилизации. А карандаш! Его и в музее не найдешь... Кстати, вот ваше письмо. Как вы понимаете, нам его отправлять некуда. А вы завтра будете дома, и сами все разузнаете.
После обеда споры продолжались. Кто-то предложил поставить вопрос на голосование, но желающих выступить и сказать свое веское слово оказалось столько, что голосование пришлось отложить. Случай был уникальный, прецедентов не имеющий, и к тому же надо было решить судьбу человека. То, что Росина следовало наказать, понимали все, но вот нажать кнопку выбора и тем вынести решение, ни у кого рука не поднималась.
О том, что заседание трибунала будет бурным, Росин знал заранее.
- Вопрос о вмешательстве в прошлое, - рассказал он Деду, - дискутируется уже лет пятьдесят, с тех пор как Гордеев и Ямамото доказали возможность проникнуть в него. Но это все были досужие рассуждения, потому что первые аппараты - интрахроновизоры - позволяли лишь наблюдать прошлое и годились разве для съемки учебных фильмов по истории. Но несколько лет назад был построен первый интрахронолет - ну, ты видел его, я на таком к вам прилетел, - и сразу пришлось решать: вмешиваться или не вмешиваться? Существует такая теория, что раз прошлое уже состоялось, менять его нельзя даже в самой малости - это, дескать, может вызвать огромные и совершенно непредсказуемые потрясения в последующих веках. Представь, например, что кто-то отправился в прошлое и убил там отца или дедушку Наполеона. Значит, Наполеон не родился бы, не стал императором Франции, не было бы войны 1812 года, Бородина, пожара Москвы и так далее. Правда, другая теория утверждает, что все это ерунда, дело не в Наполеоне или, скажем, Гитлере - не было бы Гитлера, нашли бы другого, потому что нападение на СССР было для империализма попыткой уничтожить коммунизм в зародыше и тем спасти себя... И хотя эту теорию - о возможности вмешательства в прошлое - поддерживают сейчас многие, осторожности ради было приказано всем хронолетчикам в прошедшие события не встревать, только наблюдать... А я не выдержал, вмешался: пристрелил нескольких немцев, а тебя вывез сюда, в будущее...
- И что же здесь плохого? Лучше разве, если бы я в петле немецкой болтался?
- Ой, Дед, не просто все это. Ты ведь в плен попал, потому что меня выручал. Не прилети я, и петли бы не было. А так цепочка потянулась, и неизвестно, насколько она протянется, если ты здесь останешься...
- Не останусь. Ты же сам говоришь - ждут там меня партизаны. Нам фашистов добивать надо. За нас это никто не сделает... Да и семью отыскать хочу. Даже не знаю, где их искать. Они вечером уехали, а утром к нам уже фашисты нагрянули. А твоя жена где?
- Не обзавелся еще. Все думаю отыскать себе в прошлом какую-нибудь принцессу, - отшучивался Росин. - Украду ее, а потом сказка появится про Кощея бессмертного... - Рассказывать, что любимая девушка предпочла другого, ему не хотелось.
О том, что можно возвратиться в свое время, Николай Тимофеевич узнал еще вчера. Известие это ошеломило партизанского командира.
- Так они что, ждут меня там, на поляне? - недоумевал он. - Пятьсот лет прошло, а они ждут?
Свет и Росин пытались растолковать ему, что такое петля во времени, но так и не смогли. Из их объяснений Дед усвоил твердо лишь одно: он может вернуться в свой отряд.
- Значит, ты им так и сказал: не уходите, я сейчас вернусь? - наседал он на Росина. - Так чего же мы здесь прохлаждаемся? Вези меня назад, раз наобещался? Там бой идет, люди гибнут, а я...
- Прошу вас понять одно, - терпеливо объяснял Свет. - С вашим участием или без него, но война давнымдавно закончена. Прямой необходимости возвращаться нет. Тем более там, в XX веке, вы уже убиты, и никакого влияния на ход событий оказать не можете.
- Какой же я убитый, если я живой? - возмущался Николай Тимофеевич. И мне по военным законам надлежит быть на фронте, раз меня вылечили.