Тесса почувствовала, что у нее кончается воздух, и вынырнула на поверхность. В этот момент где-то хлопнула дверь: обитатели виллы Миллефьоре начинали просыпаться.
— Бежим, — сказал он. — Быстрее!
Гвидо вылез из бассейна и протянул руку, чтобы помочь Тессе. Они сунули ноги в туфли, он подхватил с земли ее платье и свой пиджак. Взявшись за руки, они бросились бежать; Тесса зажимала рот ладонью, чтобы сдержать смех. По усыпанной гравием дорожке они добежали до купы лавровых деревьев, росших в дальнем углу сада. В сени густых крон их поцелуи становились все жарче, а тела прижимались все ближе, лучи света дробились над головами бриллиантовой крошкой…
Ей исполнилось семнадцать, она переживала свою первую любовь, и их роман был полон наслаждений и страсти. Держась за руки, они бродили по укромным тропам, за обедом Гвидо под столом касался ногой ее ноги. По ночам она пробиралась на цыпочках между столов и стульев, встававших перед ней в темноте словно черные скалы. Притаившийся у стены высокий квадратный платяной шкаф казался вратами в сумеречный мир; один звук — и Тесса замирала на месте, до предела напрягая зрение и слух. Ложная тревога — всего лишь мышь, нырнувшая в свою норку в стене. Открывалась дверь на террасу, и Тесса вдыхала пьянящий теплый аромат летней ночи. Уверенно и легко она пересекала террасу, бежала по тропинке…
Гвидо уже ждал: гравий хрустнул у него под ногой, когда он повернулся в ее сторону. Кипарисы, стоявшие по обеим сторонам тропы, словно часовые, закрывали их от дома. Он не сказал ни слова, только сжал ее в объятиях и начал целовать. Его ладони ласкали ее волосы, она ощущала тепло его тела. Обнявшись, они дошли до купы лавров и легли на мягкую, усыпанную листьями землю. Он гладил ее колени, потом узкие стройные бедра. Когда его пальцы коснулись ее живота, у Тессы под кожей запылал огонь, и она привлекла его к себе, приглашая внутрь.
Потом они лежали в темноте, ощущая на коже прохладный бриз. Журчание фонтана напоминало доносящуюся издалека музыку. Ей казалось, что они будут любить друг друга вечно и этому счастью не будет конца.
Часть перваяВОЛШЕБНЫЕ ЧАРЫ1937–1938
Глава первая
Поблизости от школы, где училась Фредди, был пруд; зимой ученикам иногда разрешали кататься там на коньках. В тот день Фредди рассказала о нем Тессе, пока они сидели в Оксфорде в кафе.
— Пятому и шестому классу разрешают кататься полчаса, перед тем как делать задания. И час по выходным.
— Помнишь, — сказала Тесса, — когда мы жили в Женеве, мы ходили кататься на озеро?
— А мама на нас смотрела, — ответила Фредди. — Она сидела в кафе и пила горячий шоколад.
Они часто говорили о матери; это решение они приняли взаимно, без слов, три года назад, той весной, когда уехали из Италии, после того, как им сообщили, что она умерла от острого приступа астмы. Так им казалось, что мама по-прежнему жива.
— Мы жили в таком забавном маленьком пансионе, — сказала Фредди. — Как звали хозяйку? Мадам… мадам…
— Мадам Деполь. — Тесса улыбнулась. — Каждый вечер она подавала на ужин расплавленный сыр. Она считала, что англичане от него без ума. По утрам, после завтрака, мама надевала шубу и мы вместе шли на озеро.
После смерти матери ее шуба досталась Тессе. Когда ее переслали из Италии, мех еще хранил аромат материнских духов. Тесса надела шубу, закрыла глаза, вдохнула запах «Мицуко» и расплакалась; слезы ее одиночества и скорби впитал пушистый мех воротника. Аромат давно улетучился, но стоило Тессе зажмурить глаза и сосредоточиться, как она вновь ощущала его.
— Нигде так вкусно не готовят горячий шоколад, как в Швейцарии, — произнесла она.
— Нам дают его в школе, только очень жидкий. — Фредди, которая всегда была голодной, уже проглотила жареные яйца с тостами и перешла к пирожным.
Тесса улыбнулась.
— Не торопись так, дорогая, у нас полно времени.
— Прости! Просто, если есть медленно, добавки уже не дадут. Ты разве не помнишь?
Тесса помнила. В школе Вестдаун, куда мать отправила их с Фредди осенью 1933 года, она продержалась всего полтора месяца. С самого первого дня Тесса поняла, что это место не для нее, однако постаралась побыть там подольше, чтобы убедиться, что Фредди справится без нее. Теперь, по прошествии трех лет, у нее в памяти осталось только то, что в школе постоянно надо было торопиться и делать всякие бессмысленные вещи с очень большой скоростью.
Покинув Вестдаун, Тесса поселилась в Лондоне и начала работать манекенщицей. Поначалу она жила в скромном пансионе, однако по мере того, как ее карьера набирала обороты, она стала снимать квартиры, с каждым разом все более дорогие. Ее нынешняя квартира в Хайбери была потрясающей: с гигантской гостиной и роскошной ванной. Тессе нравилось в Лондоне, однако воспоминания, периодически возвращавшиеся к ней, заставляли ее тосковать по прежней жизни. Сейчас она подумала про замерзшее озеро в Женеве: как она скользит на одной ноге, оставляя на льду тонкий росчерк своего конька.
Взглянув на тарелку, она увидела, что там остались только ломтик бисквита с сиропом и кусочек печенья, и заказала еще. Им принесли свежего чаю, и Тесса закурила сигарету.
Фредди пожирала глазами шоколадный эклер, поэтому Тесса сказала:
— Не стесняйся, бери.
— Он же твой!
Тесса покачала головой.
— Мне нельзя. Надо думать о фигуре. Кому нужна толстая манекенщица?
— Можно мне сигарету?
— Нет, дорогая. Только после семнадцати.
— А ты дашь мне повести машину?
— На тихой дороге, если не будет скользко.
На обратном пути из Оксфорда Тесса разрешила Фредди сесть за руль ее маленького красного «MG»[1] и прокатиться по узкой извилистой дороге к Вестдауну. Она как никто понимала сестру, которой не терпелось попробовать все — водить машину, курить, пить шампанское, ходить в ночные клубы, — однако старалась сдерживать ее порывы. В целом мире друг у друга остались только они. Отправляя их в Англию, мама сказала: «Прошу, присматривай за Фредди вместо меня, дорогая». «Как в каком-то слезливом викторианском романе», — иногда с раздражением думала Тесса, однако слово есть слово, и она была полна решимости его сдержать.
В школьной раздевалке Фредди повесила на крючок свое пальто и шапку.
— Если тебе что-нибудь нужно… — начала Тесса.
— Ничего, спасибо.
— Я пришлю тебе шампунь и тальк. У меня осталась целая куча после съемок для «Коти».
— Супер!
— И что-нибудь вкусное из «Фортнума».
— Умоляю, иначе я умру с голоду.
Раздался звонок. Фредди расправила форменный фартук, снова превращаясь в прилежную ученицу.
— Ладно, мне надо бежать. — Она обняла Тессу. — Спасибо, что приехала. И спасибо за чай.
Коньки Фредди лежали на полке под крючками для пальто. Тесса спросила:
— Можно я возьму их покататься?
— Конечно. Только потом положи на место, а не то я получу замечание.
Они снова обнялись, а потом младшая сестра — сдержанная, подтянутая, темноволосая и худенькая, в темно-синей школьной форме и нелепых туфлях с тупыми носами — выскочила из раздевалки и быстро зашагала по коридору.
Тесса взяла с полки коньки и вышла из школы. По темно-лиловому небу плыла, окруженная светящимся нимбом, полная луна. Пруд в заросшей ложбинке за стадионом и теннисными кортами. Школы оттуда не было видно — ее закрывали разросшиеся деревья. С другой стороны серо-зеленой волной поднимались вверх пологие холмы.
Тесса присела на скамейку зашнуровать коньки. Потом осторожными шажками подошла к берегу пруда и поставила одну ногу на лед. Навыки вспоминались быстро: как отталкиваться и скользить, как поддерживать равновесие, как переносить вес тела с одной ноги на другую. Пара кругов — и она опять обрела уверенность.
В одиночестве скользя по льду в сгущающихся сумерках, Тесса ощутила восхитительное чувство полной свободы. На ней был приталенный черный шерстяной жакет, отороченный кроличьим мехом, и расклешенная юбка из той же ткани — идеальный костюм для катания на коньках. Из-под черного бархатного берета рассыпались по плечам длинные светлые волосы, взлетавшие в воздух, когда она начинала кружиться. Увлекшись, Тесса позабыла обо всем на свете — о своей работе, о предстоящем ужине с Падди Коллисоном, — полностью отдаваясь упоительному одиночному танцу.
Майло Райкрофт предпочитал держаться подальше от дома, когда его жена, Ребекка, готовилась к вечеринке. У него создавалось ощущение, что он ей мешает, путается под ногами, кроме того, он терпеть не мог пыль и всяческие перестановки.
Он решил захватить собаку и прогуляться по холмам. День был ясный, но холодный. Майло любил ходить пешком; ему нравилось двигаться, любоваться пейзажами, и зачастую после неудачного утра прогулка помогала ему собраться с мыслями, подсказывала новые идеи и возвращала вдохновение. Некоторые писатели копались в саду; он предпочитал ходьбу. Как-то он упомянул об этом в интервью, и журналист, не отличавшийся полетом фантазии, предложил сделать его фотоснимок на прогулке. Фотограф ворчал, волоча свою камеру и штатив по глинистой тропинке, однако снимок, опубликованный вместе с интервью в Литературном приложении к Таймс, оказался очень удачным, и с тех пор, бродя с собакой по холмам, Майло представлял себя таким, каким увидел на снимке, — в длинном черном пальто, со светлыми волосами, разметавшимися на ветру (он редко надевал шляпу, хотя Ребекка упрекала его за это); как он шагает по полям и преодолевает перелазы, а впереди летит стрелой его верный пес.
Была середина января, самое холодное время. Майло шел мимо пашен, медленно, но неуклонно забиравших вверх. Земля с замерзшими бороздами напоминала темно-коричневый рубчатый вельвет. Вода в канавах застыла, превратившись в желтовато-зеленый лед, каждая травинка, каждый стебель камыша были покрыты изморозью. Его спаниель Джулия, с длинной шелковистой бело-рыжей шерстью, бежала вперед, выпуская из носа облачка пара.