Тайный советник не разделил радость пфальцграфини, нахмурившись, процедив сквозь зубы:
— Дьяволица…
Она не знала, зачем завела этот разговор. Для того чтобы стало предельно ясно, чего ей ждать от ищейки в подобной ситуации, чего опасаться?
— И ещё один момент… — Глядя на него исподлобья, жёстко сказала: — Если я уйду, то зачем мне возвращаться? Что здесь такого хорошего, чтобы меня тянуло назад? Там у меня дом, высокооплачиваемая работа — была! — денежные сбережения. Там спокойно и безопасно. Вы просчитались, господин сыщик.
Вместо того чтобы помалкивать, смирно сидеть и тихо ждать неизбежного, подчиниться законному представителю местной власти — как поступила бы каждая женщина этого времени, — дёргает за усы пантеру, ставя под угрозу свою жизнь. Она — потерявшее инстинкт самосохранения чудовище, искалеченное другим временем: лицемерное и изворотливое.
Он молчал. Неужели ошибся и женщина не лжёт? Ей не нужен Бригахбург. Ей не нужен никто. Она такая же, как все: корыстная, лживая. Но в замке Бригах она казалась другой. Можно ли измениться за короткое время? Нет, она такой была всегда. Лицедейка. Почему он обескуражен и подавлен? Он полагал, что загнал её в ловушку, припёр к стене. Загнанный в угол зверь опасен, загнанный человек — опасен вдвойне. Дьяволица! Так она говорит правду или всё же лжёт?
Пфальцграфиня изучала его лицо. Непроницаемое, застывшее, как и поза. Тени мрачных мыслей отражались в его чёрных глазах. Она преувеличила. В таких глазах ничего не увидишь и не прочтёшь. Возможно, сейчас она подписала себе смертный приговор. Придёт время и мужчина, не задумываясь, пробьёт её насквозь своим кривым кинжалом. Пусть. Она устала бояться.
— Я шагну за вами и, если не получится — убью вас, — прошептал Шамси непослушными губами.
— Если успеете, — произнесла также тихо. Ответ получен. Почему он не солгал? Не успокоил ложью, что не тронет её при любом исходе? — За что меня убивать? Я не обещала вылечить вашего сына. Сказала только, что посмотрю. Я должна умереть потому, что не солгала и не дала ложную надежду? Я не лекарь. И не вздумайте допрашивать мою сестру без моего присутствия.
Советник отмер, приходя в себя:
— Хорошо. Я пришлю за вами после обеда. — Коснулся своей груди. — Моя шкатулка? — Глянул на собеседницу.
Она кивнула за полог. На столе, передвинутом к окну, лежала её сумочка. Рядом — раздавленная пластмассовая упаковка дорожного набора с нитками. Табакерка скромно поблёскивала мраморным глянцем.
Вернувшись к Наташе, он развёл руки, держа половинки:
— А где?..
— Я вчера нечаянно рассыпала. Не жалейте, господин сыщик, это мусор. — Натолкнувшись на его подозрительный взор, нахохлилась: — Прислуга смела с ковра и выбросила в камин. В нюхательном табаке нет ничего такого, о чём бы вам пришлось пожалеть. Поверьте мне на слово.
— Мусор в таком ларце…
— Потому что табак завезут в Европу из Америки через четыреста лет и его свойства по незнанию будут слишком преувеличены. Отсюда и упаковка в дорогие табакерки. Он даёт кратковременный эффект эйфории, вредный для здоровья.
— Америки? Это что? Мне не совсем понятно, о чём вы говорите.
— Разумеется. — Съехидничала. — Америка — континент, о котором вы пока не знаете. Думаете, Земля имеет форму диска, который покоится на трёх слонах, а они стоят на черепахе, которая плавает в мировом океане?
— Земля округлая. Разве нет? — Закладывал табакерку в складку своей хламиды.
— Круглая, — поправила, подтвердив кивком слова эксиленца. — Рада, что в этом вопросе вы просвещены. — Пресекая дальнейшие разговоры, устало намекнула: — Мне пора дать указания экономке и кухарке. Я слышу, они ждут за дверью. — Хоть оттуда не раздавалось ни единого звука, Наташа знала, что они там. Ингваз никого не впускал. — Мне нужно привести себя в порядок.
— Я с вами ещё не договорил.
— Хватит. — В голосе сквозило раздражение. — Нашим разговорам не будет конца. Одно цепляется за другое. Вам интересно узнавать что-то новое, а я устала. Мне сказали, что госпожа герцогиня утром уезжает? Нужно распорядиться, чтобы её в дорогу обеспечили всем необходимым.
— Да, я знаю. Бригахбург её сопроводит. Я предлагал подождать немного и поехать вместе, но в свете происшедшего, думаю, он поступает верно.
— Конечно, верно, — ухмыльнулась. Ей бесцеремонно напомнили, какая она дрянь, — если учесть, куда и к кому она направлялась. У них с господином графом в Алеме общие дела.
Надо же! Бригахбург её сопроводит… Он ничего не понял. Однако быстро сориентировался. Рой мелких мошек заплясал перед глазами. Ревнивая душа выстроила цепочку предполагаемых событий, где последним, замыкающим звеном стала Ангелика.
Хотелось крикнуть: «Вот пусть и катятся вместе два совершенства!»
Пфальцграфиня дала указания Катрин и Лисбет обслужить герцогиню по высшему разряду. Высокопоставленная гостья должна покинуть поместье всем довольной.
Золотые монеты, которые приняла Наташа от Герарда, жгли ладонь. Нужно ли их вернуть при изменившихся обстоятельствах?
Мысли метались из одной крайности в другую, мешая сконцентрироваться.
Посмотрела на Фиону, присевшую у камина, сжигающую колкие стебли осыпавшихся роз…
— Давайте, причешу вас, что ли. — Ведунья выросла перед госпожой, держа гребень.
Девушка развернулась, подставляя голову:
— На затылке чеши аккуратнее, там больно. — Прикрыла глаза, прислушиваясь к осторожным движениям Рыбки. — Что ты думаешь о господине дознавателе? Что о нём говорят?
— Он ходит по всем этажам и заглядывает во все покои, расспрашивает прислугу обо всём и обо всех. Его боятся. Маргарет сказала, что попросит расчёт. Сегодня ночью в кухне она видела неупокоенный дух почившего хозяина.
Наташа хмыкнула, представив встречу. Она не сомневалась, что Гретель натолкнулась на Шамси. А кого тот выслеживал — вопрос. Надо признать, что самое интересное здесь — и не только здесь — происходит по ночам.
— Ночью нужно спать, а не шастать. — Жалела женщину. Снова ей не повезло.
— Ты его тоже боишься?
— Не знаю… — пожала плечами Рыжая. Пальцы перебирали тяжёлые пряди волос хозяйки, заплетая в косу. — Конечно, он необычный и странный, но не настолько, чтобы его бояться. У его слуги пятно на лице и шее. Вот всё думаю, от чего может быть такое?
— И я не знаю, — вздохнула пфальцграфиня. Предположение на этот счёт имелось, но было из области фантастики, как, впрочем, и её настоящая жизнь.
— Вас одеть к обеду?
— Да, но я останусь здесь, а вот после трапезы пойду в кабинет.
Фиона вышла, а девушка погрузилась в свои думы. Требовалось всё разложить по полочкам и больше к этому не возвращаться.
Она искала оправдание своему поступку. Другого выхода не было, да и сделанного не вернуть. Виновата перед Герардом? Если бы рассказала обо всём раньше, что бы изменилось, кроме того, что он бы знал, откуда она? Как бы отреагировал на её признание? Посадил в подвал и позвал Шамси — охотника за попаданцами? Или принял бы её необычность? Опять же помогла сбежать рабу и смолчала. Снова виновна.
Несмотря на то, что поведение графа расстраивает, оно кажется логичным во всех вариантах развития событий. А их два.
Первый — он ничего не понял, оскорблён и расстроен. Уехал. С Ангеликой или без — не имеет значения. С этим ничего не поделаешь. Это конец их отношениям и она — жертва. Приняв на себя удар, стала марионеткой в чужих руках.
Второй вариант — Бригахбург принял правила игры. Натурально изобразил обиду и поступил так, как требуют обстоятельства, то есть покинул замок. Значит, при первом удобном случае он даст знать, что она не одинока и может на него рассчитывать.
Мысль об устранении Шамси не давала покоя и представлялась единственно верным решением проблемы. Но такой выход ей не нравится и кажется ошибочным. Возможно, тому причина — незнакомый больной мальчик, его сын. Араб ни разу не обмолвился о матери Наки. Умерла или он отнял у неё дитя? Пусть мужчина резок и суров. Такая у него работа, такая здесь жизнь. Он умён, а значит, должен понять, что не прав по отношению к Наташе. Только как пробиться к его благоразумию через эмоциональную боль и страх за жизнь ребёнка?
Главное — не пороть горячку, быть осторожной и ждать. Время всё расставит по своим местам.
Размышляла о том, почему так тяжело приживается в средневековом мире? Как стать такой, как все? Руха ясно сказала: сиди и не рыпайся. Почему она не может сесть в лодку и выбросить вёсла?
Больной ребёнок… Шамси Лемма… Вертелась какая-то мысль, ускользая. Заглянула в блокнот на страничку с арабским словом, которое написал супершпион. Что оно означает? Крутила и так и этак. Как будто в затейливой вязи таилась разгадка всего происходящего.
Шамси, расположившись за столом в кабинете, откинувшись на спинку стула и сложив на груди руки, слушал сбивчивые показания младшей дочери пфальцграфа Манфреда фон Россена. Эрмелинда походила на старшую сестру, и в какой-то момент мужчина отвлёкся, рассматривая её. Тёмное строгое платье, гладко зачёсанные волосы, собранные валиком на затылке. Стоило дознавателю поймать её взор, как большие серые глаза поспешно стыдливо опускались на подрагивающие сложенные ладони на коленях. Отец оберегал её — или вовсе не замечал, — не обременяя ведением домашнего хозяйства, ошибочно полагая, что выдаст замуж и остальное станет заботой её супруга. Ей бы радоваться, что появилась старшая сестра, у которой есть чему поучиться, но и здесь всё непросто. Наследование титула делало Вэлэри соперницей.
Наташа сидела в кресле в углу, кутаясь в мягкий плед и пряча в него нижнюю часть лица. Глаза, горящие лихорадочным болезненным блеском, выдавали волнение.
У окна на стуле восседал герр Штольц, на присутствии которого настояла пфальцграфиня.
Беседа велась долго. Дознаватель задавал каверзные вопросы, перекручивая одни и те же, меняя смысл, устраивая словесные ловушки, путая рассказчицу.