— Как же ты пойдёшь на празднество в честь коронации принца?
— Уж и не знаю, пойду ли… Впрочем, что там может быть такого интересного? Всё, как всегда. Смертная скука. Герцогиня Мидем и эта несносная чопорная жена судьи… — Махнула рукой, направляясь к ложу.
— Найди себе компаньонку, с которой не будет скучно. Не хочешь поехать отдохнуть на Констанцкое озеро?
— Я подумаю, дорогой мой. Ты такой заботливый. Всё же присмотрись к Вэлэри… — договорила в закрывшуюся дверь: — Сними грех с семьи. Тогда я смогу умереть спокойно.
Герард проспал до вечера. Наверное, если бы она не заглянула в его комнату, проспал бы и дольше. Стоило Наташе открыть дверь — а она очень старалась проскользнуть в покой бесшумно — как он, держа на изготовке кинжал, уже сидел на ложе и напряжённо всматривался в дверной проём, где в сгустившихся сумерках просматривались очертания женской фигуры.
— Ты когда-нибудь по ошибке прирежешь меня, — приблизившись, с улыбкой в голосе заметила пфальцграфиня. — Неужели здесь ты не чувствуешь себя в безопасности?
— Привычка. — Герард отложил оружие, усаживая любимую на колени, прижимая к себе.
Горячее дыхание опалило шею. Обжигающие губы прижались к пульсирующей жилке.
— Расслабься, — шептала она, откинув голову, отдаваясь нежной возбуждающей ласке. — Ты не обедал. Сейчас привезу поесть.
— Привезу? — Лёгкий смешок.
Быстрое неуловимое движение и Наташа оказалась на ложе в кольце его рук, отгородивших её от мира, дав чувство защиты и уверенности.
— На рассвете я уеду на два дня. — Покрывал поцелуями лицо, шею.
— Не скажешь, куда? — задыхалась от вожделения.
— Решить неотложный вопрос. — Сминал подол платья, выказывая нетерпение.
— Не пущу.
— Прикуёшь цепями?
— Да… — Отдавалась ласке его губ, рук.
…На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
–—— Б. Пастернак.
Наташа, придвинув лист и обмакнув перо в чернильницу, чертила план земельного участка таверны с прилегающими к ней соседними участками. В распахнутое окно проникал солнечный свет. Как же она любила солнце! Заканчивался май. Пожалуй, один из самых трудных и насыщенных на события месяцев этого года.
Эрих ходил мрачнее тучи. Оно и понятно. Что тут скажешь? Во всём нужно знать меру. Так говорит герр Корбл. Но душевные терзания мужчины вызывали искреннюю жалость. Девушка вздохнула. С кончика гусиного пера сорвалась жирная чёрная капля, и, шлёпнувшись как раз на границе участка между таверной и усадьбой Герарда, растеклась бесформенной кляксой.
Все мысли были заняты одним: как в день пира по случаю коронации принца пройти на территорию замка? Попасть туда через главные ворота без приглашения, да ещё в гордом одиночестве — дохлый номер. Кто из её знакомых вхож во дворец? Таких она не знает. Герарда исключила сразу. Показываться им вместе пока нельзя. Хельга? Не приглашена. Витолд? Упаси боже! Через забор не сиганёшь. Дворец, в котором нужно обеспечить безопасность будущего правителя, будет охраняться соответствующе. Вот и получается, что никак.
Таверна принимала гостей. Прибывали семейные пары со слугами и компаньонками. Многие постояльцы знали друг друга и многоголосый приветственный шум, поднявшись к высокому потолку, повисал там осязаемым сгустком. У Наташи раскалывалась голова. От грохота и скрипа сундуков, топота и выкриков прислуги, повторения одних и тех же, заученных до автоматизма, фраз.
Фиона, бледная и усталая, как могла помогала хозяйке, разрываясь между стойкой в холле, обеденным залом и кухней.
Хельга взяла на себя хлопоты проследить, как идёт заселение второго этажа.
Эрих встречал гостей во дворе.
Пфальцграфиня мечтала об одном: чтобы все номера заселились, и наступила блаженная тишина. Несколько раз она ловила на себе вопросительные взгляды Яробора и, кивая на заполненный людьми холл, извинительно качала головой. Помнила, что обещала ему, и этот день неумолимо приближался.
Появление двух знакомых личностей дало ей небольшую передышку. Она совсем забыла о ювелире Хайнце Либенхофене и его ученике, а вот он, судя по всему, помнил красивую заказчицу, заглянувшую в его палатку на ярмарке. Хоть его визит совпал с наплывом постояльцев, девушка переносить встречу не стала. Пригласив посетителей в переговорную, велела принести туда чай с сырными лепёшками.
— Как тебя зовут? — спросила юношу со свежим синяком на скуле, подзывая к столу и указывая на стул рядом с его хозяином.
Тот, исподлобья глянув на мужчину, молчал, стоя у двери и пряча руки за спиной.
— Эмиль, — ответил за него ювелир, кивнув на стул, как того желала пфальцграфиня, аккуратно и бесшумно водружая на стол узкую деревянную коробку, бегающим взором окидывая переговорную.
Наташа подвинула юноше кубок с чаем и блюдо с лепёшками:
— Ешь, а мы с твоим хозяином поговорим… — Присматривалась к мужчине. — У меня было кольцо, которое я потеряла. Желательно, чтобы вы максимально точнее воспроизвели ажурный узор. Оно было серебряное, но можно повторить в золоте. — Рисовала эскиз в трёх проекциях.
— Без камня? — уточнил он.
По мере того, как прорисовывался общий вид кольца, его лицо вытягивалось. Не выдержал, почёсывая чёрную бороду:
— И у вас такое было?
Девушка, слыша сомнение в голосе, подтвердила:
— Да.
Парень вытянул шею, заглядывая в лист, неожиданно вмешиваясь:
— Горячее нужно отбивать, чтоб толстая нить получилась и петли вить.
Хозяин неодобрительно посмотрел на ученика. Он с ним потом разберётся.
— А вот здесь должно быть подвижное соединение. Кольцо на две фаланги пальца и он должен сгибаться. Возьмётесь изготовить? Из моего золота. — Чувствовала, что придётся торговаться.
— Я подумаю, госпожа пфальцграфиня. — Либенхофен косился на жующего ученика, уткнувшего нос в рисунок.
— Думайте.
— Можно это забрать? — Потянулся за эскизом.
Наташа кивнула, собирая лепёшки, отдавая парню.
— Герард, пожалуйста, давай отпустим его. — Стоя за спиной сидящего его сиятельства и обнимая его за шею, шептала на ухо, уговаривая помочь Яробору достигнуть границ Польши. — Прошу тебя, помоги ему.
— Он мой раб. — Хмурился.
— Я помню.
— Ты помогла ему сбежать.
— Извини за прошлое. Была нетерпелива и глупа. Не верила тебе. — Касалась губами виска, нашёптывая, моля. — Он спас мне жизнь… Давай отпустим его вместе. Мы же теперь всё будем делать вместе? Ведь так?
— Идём сюда, — усадил её на колени, обнимая. — Раз ты так хочешь, пусть так и будет. — Откликался на её ласку, нежные поглаживания.
— Спасибо тебе большое, любимый мой. Вот вольная… — Подвинула свиток. — Отдай ему её сам. — Целовала его, всё понимающего и такого любимого.
Эрих, оформляя вольную для раба, беспрекословно выполнил просьбу пфальцграфини, попутно уговаривая её поговорить с герром Корблом насчёт его сорвавшейся помолвки с Элли.
— Уж и не знаю, — задумалась она. — Вернуть утраченное доверие будет непросто. Если ты в самом деле любишь Элли… — испытующе уставилась на мужчину.
Он утвердительно закивал.
Продолжила:
— Мы что-нибудь придумаем.
— Спасибо тебе, — гундосил растроганный нотар, пряча глаза.
Яробор уходил ранним утром.
Конюх держал под уздцы высокого крупного жеребца.
Четыре всадника в ожидании выехали за широко распахнутые ворота.
На крыльце, сложив руки на груди, стоял Герард.
Фиона, передав русичу тяжёлую суму, шмыгнула носом, косясь на Руди.
Бывшие забияки по-мужски крепко обнялись.
Наташа тяжело вздохнула. Она никогда не забудет, какое у него было лицо, когда он вошёл в переговорную и первого, кого увидел, был его хозяин — граф фон Бригахбург. Метнув быстрый прищуренный взор на неё, выпрямился, тернув ладонью по поясу, где в лучшие времена находился кинжал. Откинул голову и приподнял подбородок, приготовившись держать удар.
Герард, обойдя вокруг него, не спешил делиться радостным сообщением. Хлопнув его по плечу, удовлетворённо произнёс:
— Хорошо тебя кормили в неволе. Силён.
Пфальцграфиня перехватила взор русича на себе. Усмехнулась:
— Да, по ходу хорошо. Шашлыками потчевали да водкой поили. Да, Яробор?
Он молчал. Расслабленная недобрая ухмылка приподняла уголок рта.
— Держи, воин. — Граф передал ему вольную. — До Польских земель тебя поведут мои стражники, а дальше сам. И больше не попадай в полон.
Рука Яробора, принимая свиток, дрогнула, глаза влажно заблестели. Он упёрся взором в Наташу:
— А как же…
Она поняла, что он хотел спросить. Вздохнула:
— Ты же поклялся себе… Нарушать клятвы нельзя. Да и не собиралась я тебя шантажировать вольной. Поддалась минутной слабости. Прости.
Сейчас она смотрела на него и слёзы закипали в глазах. Было жаль расставаться. Привыкла. Свой. Такой понятный и такой рисковый. По его глазам видела, что и ему нелегко.
— Обязательно дойди, слышишь? Кланяйся родной земле, родителям… — Волновалась. — Спасибо, что тогда спас меня.
Он поклонился ей. В пояс. Поднялся на крыльцо, кланяясь, теперь уже бывшему хозяину:
— Спасибо, господин граф.
Пожали друг другу руки.
По-молодецки лихо вскочил на коня, придерживая горячего скакуна под собой, махнул на прощание рукой.
Уже с улицы до Наташи донёсся его сильный красивый голос. Яробор пел:
Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — да весёлый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах, какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в Бога не верил.
Горько мне, что не верю теперь.
–——–— С. Есенин.
За несколько дней таверна превратилась в гудяще-бубнящий улей.