— А ведь пфальцграф принёс какое-то золото. Правда, расписку о займе он не предоставил. А ещё был какой-нибудь долг?
— Я бы знал.
— Может быть, это Шоленбург оплатил долги поместья? Совесть проснулась. Герр Штольц, точную сумму долга за поместьем черканите, пожалуйста.
Наташа подвинула лист бумаги и перо с чернильницей. Глянув на цифру, выведенную рукой управляющего, вздохнула:
— Не сходится… Ничего не понимаю.
— Что-то и я совсем запутался.
Зажала руками голову, «поехавшую» на новый виток американских горок. Затрясла ею. Нужно время, чтобы разложить всё по полочкам и принять единственно верное решение.
— Ладно, герр Штольц, идите отдыхать и простите меня, пожалуйста, за несдержанность. Столько нового узнала… Вас отведут в камору на третий этаж. В таверне свободных покоев нет. Есть пустая уютная комнатушка, где жил хороший человек.
— Не беспокойтесь, моя госпожа, я привычен к любому, а уж после хорошего человека… — улыбнулся устало.
— Вы на праздник приехали?
— Нет, вот вам расписку привёз… И спросить, что теперь делать со свободными деньгами. Ах, как же это я! — Засуетился, снова роясь под полой кафтана. — Прибыл гонец из монастыря, где находится госпожа Эрмелинда. Доставил послание для вас.
— Так что вы молчите?
— Виноват, хозяйка… Разволновался… Вот.
Наташа кивнула «спасибо», принимая и распечатывая свиток, скреплённый восковой печатью. Всматривалась в расплывающиеся строчки. Бросила взор на темнеющее окно. Свечу бы зажечь.
Управляющий молчал, задумчиво глядя, как госпожа читает послание. Не плохие ли вести?
— Матушка настоятельница пишет. Обычный отчёт. Поведение примерное. Поначалу много плакала, теперь успокоилась. Герр Штольц, мне её жалко. Думаю, это Хенрике руководила её действиями…
— Да, Хенрике, — оживился мужчина. — Упокоилась она. — Крестился. — Уже два месяца как… Угорела в своей каморе. Как дом не сгорел с постояльцами? Беда была бы… Всегда такая осторожная была, предусмотрительная и вот… На всё воля Господа. — Шептал молитву.
Девушка от неожиданности замерла, расширив глаза. Сознание вырвало картинку, где Ингваз ведёт по коридору женщину со следами побоев на лице. Вот её ничуть не было жалко.
— Есть Бог на свете, герр Штольц.
После ухода управляющего пфальцграфиня сидела за столом, бездумно чертя на плотном листе бумаги треугольники и квадраты, воздвигая пирамиду. Она знала — пока не расставит все точки над «i» и не докопается до правды, покоя не будет. Только кто её скажет? Ретинда? Витолд? Навряд ли. Мозг работал чётко, бесперебойно, как заведённый, выстраивая логические цепочки, восстанавливая события почти тридцатилетней давности. Вот, значит, куда исчезла большая часть состояния отца. С ужасом поняла, что до сих пор является невестой фон Шоленбурга и он об этом знает, как и о не полностью оплаченном долге. Стянутые губы шептали:
— Какую игру ты затеял, вельможный пан?
Глубокая морщина пролегла между сведёнными к переносице бровями. Если предположить, что Ретинда её узнала в тот визит с Хельгой в старый дом, то всё становилось на свои места. Достаточно представить себя на месте Витолда и его бабки. «Есть вещи, о которых никто не должен знать…» — вертелась юлой фраза, как-то сказанная графине. Наташа узнала то, что так тщательно скрывает семейка Шоленбург — Ашберг. И они, уверенные, что Соглашения нет, об этом не знают. Пусть пока так и будет. Нужно всё рассказать Герарду. Вдвоём они справятся с любой напастью. Герард… Где ты? С тобой же ничего дурного не случилось? Беспокойство подняло голову, оторвав от мыслей о себе.
От стука в дверь вздрогнула, унимая взбрыкнувшее сердце.
Хильдегард, неслышно ступая, прошла к ней, становясь за спиной, заправляя витой локон в сеточку, потирая напряжённые плечи подруги:
— От графа фон Бригахбурга гонец был. Не беспокойся. Всё хорошо. Велел передать, что задержится до завтра.
Пфальцграфиня облегчённо выдохнула:
— Хорошо, что предупредил. — Расслабилась. Сейчас бы принять горячую ванну с ароматными травами и лечь спать. — А где он не сказал?
— Нет. Тебе нужно поесть и пора собираться. Скоро палатин приедет.
— Не хочу никуда ехать. Устала. — Разговор с управляющим, оказавшийся непростым, забрал последние силы. — Скажи ему, что я заболела, скатилась с лестницы… Придумай что-нибудь.
— Не навлекай на себя беду. Пфальцграфиня — женщина пожилая, больная. Фиона сказала, что у неё боли в спине. Долго там не пробудет, а ты исполнишь просьбу Витолда, и все будут довольны. Я бы и больная побежала на пир. Как тебе повезло! — Хельга мечтательно подняла взор к потолку. — Какое счастье увидеть монарха вот так близко, как тебя!
— Да, вот так уж и рядом. Нос в нос. Он же король, с кучей телохранителей вокруг своей драгоценной персоны. Ты забыла о Герарде. Если он увидит меня в обществе Витолда…
Руки графини растирали застывшие мышцы плеч, шеи. Наташа закрыла глаза. Голова слегка кружилась.
— Думаешь, он будет торчать рядом с бабушкой и держаться за её ручку? Умоляю тебя… Расскажешь мне обо всём, что увидишь и что услышишь во всех подробностях. Слышишь?
— Никуда не хочу.
— Герард? Ты знаешь, где он? Может, и вовсе в Алеме… Ты скажешь ему всё завтра, когда он приедет. Что ты видишь в этом страшного? Что сопроводишь старую женщину на праздник и не отойдёшь от неё ни на шаг? Поверь, она не отпустит тебя от себя даже по нужде.
— А это правда, что нужду справляют в углах замка? Где придётся? — Девушка читала об этом. Сведения о «грязной» средневековой Европе наводняют интернет.
— Что за мысли? — Хельга сморщила нос. — Как ты себе такое представляешь?
— Никак.
— Вот и правильно.
— Хельга, а что, если припрёт? Куда бежать? В кусты?
— Да, в кусты, — рассмеялась подруга. — Всё шутишь?
— Нет, я серьёзно.
— Куда идут наши постояльцы с первого этажа?
Она всё говорила и говорила… А Наташу затягивали зыбучие пески воспоминаний о том, другом мире, с невиданными технологиями и загрязнённой окружающей средой, с вымирающими видами животных и тающими ледниками, с природными катаклизмами и войнами. Думала о мире, таком далёком и таком понятном. Забрать бы Герарда, его семью, прихватить всех, кто дорог, спуститься в подвал его замка и рвануть через портал. А всё дурное пусть останется здесь.
Глава 31
Она не думала, что будет так отвратно сидеть напротив разряженной и увешанной золотыми украшениями Ретинды, смотреть в её водянистые глаза, на лоснящееся — то ли от пота, то ли от масла — полное лицо, вдыхать аромат притираний с горьковатым привкусом миндаля, прятать эмоции под вымученной приветливой улыбкой, от которой сводит скулы. А ещё в двухместной карете укачивало, отчего чуть подташнивало и хотелось выпрыгнуть на свежий воздух. Хорошо, что пфальцграф где-то там верхом на коне и у неё есть время собраться с мыслями и главное — ни жестом, ни взглядом не выдать истинных чувств бурлящих в душе. Сволочи! Воры! Убийцы! Снова бросило в жар. Казалось, что обруч, сжимающий голову, впился в лоб подобно гарроте (орудие казни).
В ушах звучали стенания Хельги.
Когда Наташа, задыхаясь, сорвала с шеи душащее колье и сняла тяжёлые, оттянувшие мочки, серьги, бросив всё на столик, графиня аж подпрыгнула:
— Боже милосердный, Вэлэри! Без этого ты будешь выглядеть нищенкой. Ты должна излучать благополучие и достаток! — Оттенила лихорадочно блестевшие глаза подруги тёмными тенями, нанесла румяна, коснулась губ чем-то липким и мерцающим, перед этим хвалясь, что парфюмерия доставлена из Византии.
— Останется кольцо и обруч. Этого хватит, — упорствовала подопечная, следом стирая лишнюю краску со скул и под нижними веками, шепча: — На краснощёкую вампиршу похожа.
— Ты хочешь моей смерти!
— Захочешь жить — выживешь.
Хильдегард с подозрением посмотрела на тяжело дышащую пфальцграфиню, но ничего не ответила и лишь перед самым выходом достала из ящичка китайский круглый веер «ваньшань» из тонкой шерстяной ткани с изображением цветков лотоса:
— Посмотри, что у меня есть, — улыбалась таинственно. — Немногие здесь могут похвастаться подобным.
Как же, Наташа помнила о такой роскоши. Покойная графиня Мисулла ди Терзи изломала похожий о плечи Герарда.
— Думаешь, пригодится?
— Конечно! — Хельга продела пальчик подруги через шёлковую петлю на ручке. Вздохнула: — Вот и пригодился.
Наташа не заставила Витолда долго ждать. Уровень адреналина упал и после всплеска злости и необузданной энергии, последовавшей за сонным безразличием и апатией, наступил период ледяного уверенного спокойствия. С мстительным удовлетворением отметила молнией стегнувший по её стати его жадный взгляд и плохо скрытый интерес, когда она величавой поступью королевы спускалась по лестнице в холл. Негодование придавало решительности. Хотите держать меня на виду, под контролем, а потом придушить в тёмном углу, убрав последнего возможного свидетеля своего преступного деяния? Мошенничество с расписками, злоупотребление доверием заимодавца в корыстных целях — это ли не преступление? Не выйдет!
Ретинда полулежала на мягком сиденье кареты. Благосклонно кивнув на приветствие, махнула на место напротив:
— Спасибо, Вэлэри, что не отказала в моей просьбе.
Просьбе? Конечно, она же не знает, как именно её внуком была сформулирована «просьба»!
— Мне нетрудно, госпожа пфальцграфиня, — бодро ответила Наташа, устраиваясь ближе к окошку.
— Полагаю, что ты никогда ранее не присутствовала на подобном празднестве?
— Нет.
— Вот я и подумала, что тебе будет интересно. Я помню свой первый пир…
Женщина предалась воспоминаниям, а девушка, оттянув уголок кожаной занавеси, подсматривала за происходящим, изредка кивая на монотонное жужжание рассказчицы.
Рядом с каретой, уверенно держась в седле, ехал палатин. Он не был разряжен, как другие мужчины. Встреть она его где-нибудь на улице или рынке, даже мысли не возникло бы, что он занимает такую должность. Строгий одноцветный костюм серо-чёрного цвета, белая рубашка из тонкой ткани. И лишь отличительный знак на груди в виде ромба с овальной гравированной накладкой на длинной массивной золотой цепи позволял ему быть узнанным невеждами вроде неё. Как всегда, безупречно причёсанные волосы, стянутые на затылке в хвост, плотно сжатые губы, цепкий взгляд с выражением холодной отчуждённости и силы, полной уверенности в своей непогрешимости.