Дитрих сдержанно прощался с тайным советником.
— Всё же красивые рождаются дети у смешанных рас, — поделилась пфальцграфиня мыслью с Фионой.
Обратила внимание на Ирмгарда и следовавшую за ним зарёванную Киву, утирающую полой передника покрасневшее лицо. Он, что-то буркнув ей, скрылся за углом дома.
— Что случилось? — Наташа, подойдя к кормилице, смотрела, как эскорт тайного советника покидает гостеприимный замок.
— А вы не слышали? — всхлипнула она.
Девушке от подобных выражений всегда становилось не по себе. Никогда не знаешь, что они таят.
— К господину дознавателю прибыл гонец. Ирмгард, господин барон и… господин дознаватель… долго беседовали в кабинете. И вот… Мой мальчик… — Кива заплакала, уткнувшись в передник.
— Не пугайте меня.
— Он решил… Он поступил к нему на службу.
— К кому?
— К нему, — кивнула на «воронок», выехавший из-за угла.
За ним показался второй отряд стражников во главе с Ингвазом. Среди них Наташа увидела вице-графа.
— В тайную службу короля? — ахнула она.
— Вон тот, — Кива неприязненно кивнула на Ингваза, — нескончаемо мутузил его у казармы… Всевышний, что скажет хозяин? Как я посмею поднять на него глаза? Как я буду без моего мальчика? — Запричитала, хватаясь за руку девушки. — Госпожа, удержите его. Он вас послушает.
— Не думаю, — перехватила прощальный жёсткий взгляд вице-графа. Бледное лицо, плотно сжатые губы. Покачиваясь в седле, он смотрел на неё, как… на пустое место.
Чего и следовало ожидать. Он видел, что произошло в кухне, и всё понял не так. За несколько минут из влюблённого в неё юноши он превратился в… женоненавистника? Наташа прикрыла глаза, чувствуя, что потеряла частицу себя. Сейчас она ничего сделать не может. Он похож на своего отца, а значит, ему нужно время, чтобы остыть, взглянуть на всё под другим углом зрения, осмыслить увиденное. А пока… Она помахала ему во след, получив в ответ нахмуренный взор.
Успокаивала рыдающую Киву, осеняющую крестным знамением скрывающийся за въездными воротами эскорт:
— Он вернётся. Не на войну же уходит. Вон, какую котомку вкусняшек вы ему собрали. Ингваз присмотрит за ним.
А теперь… Нужно набраться терпения и готовиться к встрече любимого.
— Госпожа, — подбежала Грета, держа за руку Лиутберта, — вы вчера обещали научить нас лепить из теста фигурки.
— Обещания нужно выполнять. Идёмте, мои хорошие.
Она, вдруг вспомнив о Юфрозине, поискала её среди провожающих женщин. Взяв под руку Киву, заметила:
— Не вижу Юфрозины.
Женщина махнула рукой:
— Её всегда не видно и не слышно. Есть она, нет… Всё едино.
Сердце сжало печалью. Никто так и не попытался наладить с ней отношения. А она? Стремилась ли к этому она?
Для своей затеи пфальцграфиня не нашла ничего лучше, чем оккупировать кабинет хозяина. Его дома нет, гость отбыл. Дитрих? Кто его знает, где он. С отъездом Ирмгарда дел у него прибавилось.
Грета и Лиутберт, истыкав пальцами пластичную массу в высокой миске и быстро сообразив, что от них требуется, под руководством Наташи без промедления принялись за дело.
Франц присоединился к ним позже. Сев за низкий столик, приспособленный для творчества, неуклюже вертел в руках мягкий шарик, поглядывая на дощечку с вылепленными фигурками.
— Это белка, — Грета ткнула пальчиком с надетым на нём колечком в фигурку зверька. — А вот ёж, грибы.
— Ого! — Франц рассматривал ежа с колючками, надрезанными с помощью маникюрных ножничек.
Девушка, делая надрезы на тесте, формируя «колючую» шубку млекопитающего, вдруг вспомнила, как Герард выстригал прядь её волос на затылке, оголяя татуировку. Усмехнулась своим мыслям.
— А вот змея, — указал на тощую сосиску Лиутберт. — Я делал.
У окна с вязанием сидела няня, чутко прислушиваясь к разговору.
— Змея? — усмехнулся Франц. — Да это похоже на…
— Франц, — остановила его Наташа, — мы не сомневаемся, что ты умеешь лучше. Научи нас. — Подмигнула ему.
Он почесал голову, наблюдая, как в руках госпожи появился маленький голубок с хвостиком.
— Сделаем крылышки и нарисуем пёрышки, — сказала она.
Лепка её успокоила. Тревога улеглась, а вдохновенные лица детей вселяли покой и уверенность: всё будет хорошо.
Появление Дитриха внесло суматоху.
Грета и Лиутберт наперебой стали ему показывать свои поделки, ожидая похвалы.
Он, приостановившись, слушал, кивая, не отрывая глаз от рук Наташи, скатывающих шарик. Найдя на полке подшивку цер, прошёл к няне и вполголоса спросил:
— Давно вы тут? Почему дети не в своём покое?
Она вскочила, беспокойно глядя на покрасневшее лицо хозяина:
— Сейчас уйдём.
Он озадаченно посмотрел на детей, позволив милостиво:
— Оставайтесь.
— Им ничего не угрожает, — оправдывалась няня. — Я вижу всё. Её сиятельство просто чудо.
Он сел за письменный стол, ничуть не сомневаясь в умении упомянутой пфальцграфини увлечь детей. Вздохнул: «Ведьма!»
Наташа чувствовала на себе его прожигающий взор. Такой же, как и у его брата — от всей души, насквозь, больно.
— А куда всё это? — Франц формировал блин, поглядывая на пучки стеблей сухих трав и веточек.
— Мы делаем новую «бродилку». Пока нам мастерят столик, мы лепим всех… кого нам надо, — нашлась Грета, вызвав одобрительную улыбку наставницы.
— Это будут кусты, — ткнул пальчиком в прутики Лиутберт. — В них будет сидеть мой заяц.
— Я сделаю волка, и он съест твоего зайца, — хмыкнул Франц.
— А я достану кинжал и убью твоего волка, — не растерялся маленький барон, поглаживая ножны.
— Никто никого не будет есть или убивать, — вмешалась Наташа. — У нас будет мирная страна, где все будут помогать нашим героям дойти до финиша. Сейчас я буду лепить Грету.
— А меня?
— Потом тебя и Франца.
— Я сам себя слеплю.
— Кто бы сомневался, — потрепала она его по вихрам. — Ты самый старший, с тебя и спрос больше.
Дитрих, не выдержав, подскочил как ужаленный и, грохнув церой по столу, проходя мимо Наташи, пробурчал:
— Посмотреть со стороны — лучшего ничего не видел, а в душе… змея. — Хлопнула дверь.
Наташа тяжело вздохнула. Всё же ей нужно было уехать с Шамси.
Отправив детей на обед и отдых, она позвала Фиону:
— Давай возьмём Руди и съездим к Рухе.
Та, молча, согласилась.
Пфальцграфине не нравилось настроение Рыбки:
— Может, расскажешь, почему такая грустная? Тебя никто не обидел? Если Рабан…
— Нет, — замотала она головой. — Ворон очень хорошо со мной обходится. Только он мне не нужен. Я хотела, чтобы…
Наташа поняла, о чём хочет сказать Фиона:
— Я тоже хотела… Всё ещё надеюсь увидеть вас вместе. Два рыжих солнца.
Ведунья зашмыгала носом:
— Ладно, поехали.
Разрешение на выезд требовалось получить у Дитриха. Он, выслушав, не стал препятствовать и, дав в сопровождение двух воинов, строго сказал:
— Недолго там. Нечего отвлекать охранников по пустякам.
Наташа была довольна. Руди подготовил Зелду. Застоявшаяся в деннике мулица, легко несла свою хозяйку. Послеобеденное солнце, путаясь в густых посадках виноградной лозы, ласкало лицо, покрытое лёгким загаром.
«На крышу бы, позагорать», — мечтала девушка, глядя в безоблачное небо, провожая взором пару крупных птиц, плавно парящих в небе.
Проехав тихую, словно вымершую деревню, свернули к домику ведуньи. Им не повезло. Приставленная к двери палка ясно дала понять — хозяйки нет.
Спешившись у колодца, пфальцграфиня прошла к двери, не решаясь войти. Не нужно было открывать дверь и входить, чтобы снова окунуться в воспоминания. Она столько раз была здесь, столько пережила в крохотном жилище травницы. Руха… Мудрая и добрая. Потеря дочери не озлобила её душу, сердце не очерствело, откликаясь на людскую боль и страдания.
Фиона, растерянно оглядываясь по сторонам, опустилась в траву у крылечка:
— Я знаю этот дом.
Наташа удивилась:
— Ты была здесь раньше?
— Нет. Мне о нём рассказывали бабушка и мама. Деревянный дом сжигали дважды. На третий раз прапрадед сделал его каменным.
Пфальцграфиня, не веря своим ушам, присела на корточки рядом с Рыбкой:
— Ты хочешь сказать, что Руха — твоя… прабабка?
— Не знаю.
— Узнать легко — спросим у неё имя дочери. Как звали твою бабушку?
— Татяна.
Наташа не помнила, чтобы Руха называла имени своей дочери, а вот то, что та ушла в лес и не вернулась, такое было. Фиона рассказывала, что её бабушку изнасиловали бандиты, и та на два дня впала в летаргический сон. Могла иметь место частичная потеря памяти и девушка нашла пристанище в соседних владениях.
— Будем ждать? — спросил Руди.
Пфальцграфиня задумалась:
— Она может вернуться к ночи или вообще ушла в лес на пару дней. А может находиться в деревне.
— Я приду сюда завтра, — поднялась Фиона, касаясь руками кладки стен, слушая зов камня. — Обязательно приду. — На её глазах блестели слёзы.
Наташа не верила в случайности. Всё закономерно. Ей нужно было попасть в это время, чтобы найти свой дом и соединить судьбы людей, встреча которых без её участия никогда бы не состоялась. Добро должно восторжествовать, а зло должно быть наказано.
— Мы придём. Да, Руди? — спросила она.
— Да, — он смотрел на плачущую Фиону, и Наташа заметила в его взгляде нежность.
«Господи, — взмолилась она, — сделай так, чтобы эти двое нашли друг друга».
На обратном пути, без колебания свернув на широкую тропу, соскочила с мулицы и на немой вопрос Фионы, кивнув в сторону расступающихся деревьев, сказала:
— Там кладбище.
Здесь всегда тихо.
Здесь ветер усмиряет свой норов.
Здесь птицы поют осторожно, ненавязчиво, бесшумно перелетая с дерева на дерево.
Никто ничего не спрашивал. Сопровождающие их воины посматривали по сторонам, пока пфальцграфиня и рыжая девка собирали лесные цветы.
Они шли туда, где обложенные белым речным камнем возвышались могилы воинов, погибших в тот день, туда, где нашёл упокоение её друг, её Бруно. Сердце сжимала боль, рвущая душу горечью потери.