думаю… и не вижу выхода.
Под всеобщие взгляды я иду вместе с Ри к выходу из столовой. Спину держу прямо, подбородок вздёргиваю, чтобы не дай бог не подумали, будто меня заставили.
За дверьми, слава богу, никаких стражников нас не ждёт, но я не спешу радоваться.
Мы молча пересекаем коридор и сворачиваем за угол, в неприметный закуток, скрытый от глаз. Ри перегораживает единственный выход. В шаге за моей спиной — стена. Бежать некуда. Да и нелепая эта затея — убегать от оборотня.
Ри внимательно оглядывается и, убедившись, что никто не слышит, скрещивает руки и поворачивается ко мне. Он смотрит таким многозначительным взглядом, что мне хочется куда-нибудь спрятаться.
— Так, эм-м… — бормочу я, не зная куда деться и чего ожидать.
— Значит, не признаешься? — спрашивает он.
— В чём?
— Ладно… Давай по-другому. Что у тебя в карманах? — спрашивает Ри.
— Ничего.
— Выворачивай, — отрезает оборотень.
— Это что, обыск? — нервно возражаю я, но видя, как хмурится оборотень — исполняю сказанное. В карманах оказывается пусто.
— …где они?
— Кто?
— Те травяные штуки, которыми ты сменила свой запах!
— Вы не в себе! — возмущаюсь я, а сама радуюсь, что догадалась положить ароматические палочки во внутренний шов. Не будет же он меня раздевать, чтобы их найти.
— Ладно, — Ри вздыхает. — У тебя запах такой странный, неестественный что ли. Я сначала не понял, а потом сообразил… У меня сестра с травами работает, я помню в её лавке схожий аромат — особая трава, что любой запах искажает. Ты же её используешь, да?
— Это. Твои. Домыслы, — говорю я с нажимом на каждом слове. Скрещиваю руки. Кристиния говорила, что запах мой раскусить невозможно. Я ей в этом доверяю, а значит слова Ри — лишь его догадка, которая без доказательств не имеет веса.
— Ещё шрам на твоей руке…
— Что с ним?
— Выглядит иначе, меньше размером и формой, но… Откуда он?
— К печке руку приложила. Да какая разница! Послушайте, вы и правда меня не за ту приняли. Мне идти надо…
— Держишься и говоришь ты тоже не как простолюдинка… — продолжает перечислять Ри, не обращая внимания на мои протесты. — И камень ведьмы, что вытащила из шкатулки… Я видел по твоим глазам, что ты его сразу узнала.
— По глазам? Это как? — у меня дрожит голос, я вся сжимаюсь. В мыслях панический вопль: «Всё пропало! Вот и конец!»
— Ладно… — Ри трёт переносицу, потом коротко оглядывается, никого ли нет. — Давай так, если это ты… то просто кивни, — тихо говорит Ри он, а потом добавляет, видя, что я лишь упрямо сжала губы. — Я тебе не враг.
«Не враг?…неужели. А с мечом на меня просто так бежал?»
Словно услышав эти мысли, оборотень шёпотом добавляет:
— Когда ты там стояла… на краю. Тебя какая-то жуткая чёрная тень за плечи обнимала. А потом вниз тебя потянула. Я лишь хотел помочь… Я знаю, ты кронпринца лечила магией, я ему об этом говорил…
Я делаю вид, что мне мало интересно, но сама прислушиваюсь так внимательно, так цепко, точно от этого зависит моя жизнь.
— Понимаешь, на Алане были следы чёрной магии, а это тяжкое преступление. И невозможно поверить, чтобы магия крови использовалась во благо. Поэтому… — Ри опускает голову, подходит ближе.
— Поэтому, я хочу, чтобы ты знала, что можешь доверять мне. Извини, что напугал.
Он вынуждает меня отступить, почти прижимает меня к стене, и я вдруг впервые смотрю на него другими глазами… Вижу его острые скулы, правильный нос, горящие упрямством разноцветные глаза.
— Обратись ко мне, если что-то понадобится, — торопливо шепчет Ри, наклоняясь к самому моему уху. — Я не знаю, зачем ты вернулась. Не знаю. Но я видел, как ты спасла кронпринца… Видел своими глазами. И я доверяю тебе, Виктория. Даже если ты не доверяешь мне.
«Не поддавайся, Катя! — мысленно говорю я себе. — Во-первых, это может быть ловушка. Во-вторых, если он тебе поможет, его первым же казнят. За предательство».
Я упираюсь ему в грудь руками, но не отталкиваю, жду, что он ещё скажет. Чувствую ладонями сильное сердце и жар тела. Со стороны мы, должно быть, походим на парочку влюблённых…
И стоит мне об этом подумать, как позади раздаётся покашливание.
Я дёргаюсь от испуга. Но Ри не теряется. Он сжимает моё плечо и вдруг коротко целует меня в щёку, отчего я вздрагиваю даже сильнее. А потом выпрямляется и смотрит на того, кто стоит позади нас.
Я тоже смотрю… и мне хочется зажмуриться от ужаса.
— Ри, что тут происходит? — с угрозой спрашивает Алан, но смотрит он почему-то на меня. Я вижу, как гуляют желваки по его скулам.
Глава 4
Алан
— Ри, что тут происходит? — спрашиваю я своего стражника, а у самого перед глазами темнеет. Зверь пробивается к коже, чувствую, как он рычит, спину выгибает и зубы скалит. Требует в горло стражнику вцепиться.
Девушка стоит у стены и прижимает руки к лицу — красному от смущения. Слышу, что пульс у неё шкалит, а у меня от злости скулы сводит.
Разноглазый оборотень находится к ней слишком близко, разворачивается ко мне слишком медленно. Взгляд у него исподлобья.
Я шагаю вперёд, кладу руку на не защищённое доспехами плечо Ри.
— Я жду объяснений… — сжимаю пальцы так, что под ними что-то щёлкает, а разноглазый рычит от боли, — … чего тут забыл?
— Я… просто… — сипит Ри, а сам пытается девушку спиной закрыть.
Гнев бьёт мне в голову, клыки пробиваются наружу.
Перехватываю за грудки, отшвыриваю разноглазого в сторону. Тот врезается в стену. По ушам бьёт скрежет металла, мрамор крошится на пол. Девушка испуганно взвизгивает, белеет как полотно. Из соседнего помещения на шум вбегают стражники. По моему кивку они забирают стонущего на полу Ри.
— Нет! Не надо! Прошу! — шепчет девушка, но я слушать не собираюсь. Не сейчас.
Широкими шагами ухожу прочь, через коридор в королевское крыло. За мной никого не пускают, хотя слышу, что служанка пробует прорваться.
Когда оказываюсь достаточно далеко, останавливаюсь. Сжимаю кулак и впечатываю в стену. Гнев всё ещё кипит, обжигая внутренности. Вдох-выдох. Надо успокоиться. Вдох-выдох… Как же до такого дошло?
Я поднимаю глаза на портрет матери, что висит под лестницей. Раньше его местом был парадный зал, а теперь висит тут — скрытый от большинства глаз.
Когда был шестилетним ребёнком, то часто рассматривал его.
Рузанна Цезариус. Моя мать. На картине она красива, цветёт здоровьем, скромно улыбается и нежно смотрит из-под ресниц…
Но я запомнил её совсем другой — испуганно кричащей, со слезами отчаяния в серых глазах. Запомнил, как она схватилась за горло и упала, а бокал вина выскользнул из её слабых рук и звонко разбился об мрамор пола.
Запомнил, как после она лежала в кровати — смертельно бледная, едва дышащая, с запавшими глазами и сухими как наждачка губами.
Запомнил, как шептались придворные о том, что приближается закат рода Цезариус. Что Королева не выкарабкается, а без истинной Король долго не проживёт. От тоски загнётся. А пятилетний волчонок трон не удержит, слишком доверчив и мал… Зубы не успел отрастить… и, видимо, уже не успеет.
Воспоминания оживали в голове. Я вдруг вспомнил свою няню. В мои пять лет эта женщина была мне самым близким после родителей человеком. Она говорила, что если молиться богам, то Королева выздоровеет… А через пару недель подсыпала яд в мой завтрак. Одновременно несколько верных прежде стражников напали на Короля.
Но мой отец не зря считался самым сильным оборотнем Руанда, он сумел отбиться, предатели заплатили кровью. Я тоже выжил, просто из упрямства. Но матери сил и упрямства не хватило… Она так и не очнулась.
Няня успела сбежать…
Стражники были мертвы до того, как их опросили…
Заказчиков не нашли…
Но следы чёрной магии ясно говорили, в каком направлении искать.
Вся страна встала на уши, солдаты прочёсывали каждый угол, тюрьмы не вмещали подозреваемых. Но в конце концов, расследование доказало, что несчастье случилось из-за банальной ревности.
Первая жена — Кристиния — не простила, что её отослали из дворца и принялась мстить. Воспользовалась остатками связей, нашла недовольных властью, на других надавила через близких, третьих купила или заколдовала.
Пойманные культисты это подтвердили. Сама Кристиния бежала, а чёрную магию объявили вне закона…
После смерти матери с отцом я почти не общался. Он полюбил уединение, а меня особенно избегал, говорил, что я напоминаю ему о той, кого пришлось похоронить.
С каждым днём он терял волю к жизни, постарел за пару месяцев как на десять лет. И вдруг женился… Года не прошло.
Ослеп он — не иначе. Женщину нашёл жадную и пустую, точно фантик из-под конфеты. Зато красивую, сладкоречивую, умеющую притворяться и правильно улыбаться. Её звали — Илона. Мы друг друга молчаливо презирали, но никогда этого не показывали, скрывали за сухой вежливостью. Особенно, после того как родился мой брат.
Однако я знал, если когда-нибудь эта женщина найдёт мою слабость, непременно ею воспользуется. Такой возможности я давать не собирался. Друзей не заводил, спиной не поворачивался, учился, оттачивал физические навыки и приучал организм к ядам. Едва выдавалась возможность, сбежал на войну несмотря на возражения отца. Но даже там держался подальше от эмоциональных привязанностей.
Никому не позволял в сердце запасть. А если случалось, то выкорчёвывал с кровью, чего бы это ни стоило.
Лишь однажды я спросил отца, что он почувствовал, когда встретил мою мать. Как это — увидеть истинную. Ту, кто предназначен судьбой.
Отец тогда тепло и чуть печально улыбнулся и ответил: «Этого не объяснить… Ты поймёшь… Но знай, метка не гарантирует любви, но тягу… А влюбиться можно и без метки. И куда сильнее, чем тебе кажется».
Я кивал, но в мыслях ухмылялся. Как же! Не такой я дурак! Уж смогу себя в руках удержать.