— Тебе нельзя возвращаться домой, — заметил Бертон, постукивая ботинком по заднему колесу машины. — Совершенно очевидно, что этот тип знает, где ты живешь.
Раздумывая над его словами, девушка обхватила голову руками. Все рушилось — и временное пристанище, которое она, наконец, обрела, и ее новая работа.
Она не могла вернуться домой, она не могла выйти на работу. Человек, который выследил и пытался убить ее в прачечной, способен был напасть на нее даже в комнате, полной малолетних детей.
— Я уеду из этого города, — наконец произнесла она упавшим голосом.
— Даже если Чак не верит тебе, он слишком хороший полицейский, чтобы пустить дело на произвол судьбы. Если кто-нибудь когда-нибудь найдет того типа, то им непременно окажется Чак. Мы переждем до утра у Дигена.
Они оказались теперь там же, откуда начинали совместную жизнь. Войдя, Джизус рассказал Дигену о происшедших событиях. Бенни это сильно озадачило. Он сел рядом с Мари на диван и, положив руку ей на плечо, спросил:
— И ты не знаешь, как все это расхлебать?
Это прозвучало скорее не как вопрос, а как проявление сочувствия. После натянутого разговора с Джизусом и недоверия Чака это было очень кстати.
— Да. Если бы я знала, что мне делать!
— Как ты думаешь, смогла бы ты описать мне этого типа? Я мог бы нарисовать и размножить его портрет. У меня, скорее всего, связей не меньше, чем у Чака.
Бертон стоял у окна. Было заметно, как он напряжен. После последних слов Бенни Джизус обернулся.
— Это хорошая мысль. Я тоже мельком видел его, так что смогу помочь.
Он ни разу не прикоснулся к Мари с тех пор, как они покинули участок. Его чувства были в таком беспорядке, что он не доверял даже сам себе. Он остро переживал случившееся и был в растерянности. А теперь, наблюдая за их воркотней на диване, Джис должен бороться еще и с муками ревности. Однако его голос не выдал ни одного из этих переживаний.
— Сейчас я принесу карандаши. Если картинка получится удачной, мы сделаем с нее фотокопии, и я распространю их по своим каналам.
Диген вернулся с блокнотом в руках.
— Где тебе будет удобнее? Я могу сесть где угодно.
— Давайте прямо здесь. — Джизус подошел и сел рядом с Мари так, чтобы они оба смогли комментировать то, что будет делать Диген.
Полчаса спустя Бенни держал в руках портрет преследователя. Он выглядел настолько пугающе схожим, что Мари, одобрив работу, отказалась дальше разглядывать его.
— Я возьму его с собой и сделаю для начала сотню копий, — сказал Диген. — Этот вечер я потрачу на то, чтобы распространить их.
— У Чака тоже должен быть свой экземпляр.
Бенни кивнул.
— Я занесу и ему. — Он взглянул на девушку. — Ты знаешь, как коробит меня, когда я подыгрываю законникам, — поддразнил он ее.
Она попыталась благодарно улыбнуться.
— Спасибо тебе за эту жертву.
Когда Диген ушел, Мари и Джизус остались наедине.
Джизус наблюдал за согбенной фигуркой Мари, которая в саду Дигена выпалывала сорняки с энергией евангелиста, спасающего души грешников. Он видел, как она устало подняла руку, чтобы утереть пот со лба. Бертон понимал, что твердое намерение Мари избегать оставаться с ним наедине было единственной причиной, которая заставляла ее страдать под лучами палящего солнца.
Утром, когда они, наконец, остались наедине, ему хотелось взять Мари на руки и извиниться за свою подозрительность. В то же время он не мог полностью избавиться от недоверия, которое ему пришлось испытать. Ведь Мари не рассказала ему о встрече на набережной. Она с профессиональной сноровкой навела дуло пистолета на безоружного человека и нажала на курок. Это была не прежняя нежная, чувственная женщина, которую он любил, а незнакомка с загадочным — прошлым, возможно, связанным с целой серией преступлений.
Он был психологом, привыкшим предельно объективно и тщательно анализировать события. Вопреки всему он страстно любил эту женщину, несмотря на все свои подозрения.
— Она — это что-то бесподобное, не так ли?
Бертон так глубоко углубился в раздумья, что не слышал, как Диген открыл дверь и вошел. Теперь тот стоял рядом с ним.
— Да, она — это что-то такое… — горько согласился Джизус. — Хотел бы я знать, что именно. А что ты думаешь, Бенни, скажи, мне. Я уже совсем ничего не понимаю.
— Думаю, что вижу мужчину, который любит женщину. И женщину, которая любит этого мужчину. Думаю, что он зря не подпускает ее ближе, чем на расстояние вытянутой руки, напрасно боится поверить снова, боится безоговорочно отдать свою любовь. — Бенни остановился, как бы колеблясь, стоит ли продолжать. — И я вижу, как возможность счастья ускользает от них, потому что он нужен этой женщине сейчас, а не завтра. Он нужен ей именно сейчас, пока существуют сомнения, а не тогда, когда они будут окончательно развеяны.
Не в силах больше продолжать жариться под палящим солнцем, Мари вымыла руки, освежила лицо струей воды из садового шланга и вошла в дом. Она удивилась, увидев на кухне Джизуса, готовившего бобы. Сдобренные сельдереем, луком и специями, они были самым любимом его блюдом. Кулинарная версия Джиса издавала восхитительный аромат.
Бертон подошел к ней, поднял руку и коснулся лица кончиками пальцев.
— У тебя восхитительный загар. Он тебе идет. Правда, я насчитал, по крайней мере, двадцать новых веснушек.
Девушка отступила назад, чтобы избежать его прикосновений.
— Я собираюсь принять душ. Потому что я так хочу. Потом я собираюсь переодеться. Потому что я так хочу. Потом я собираюсь позавтракать…
— Потому что ты так хочешь. Да?
Мари гордо повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он смог заметить, какое впечатление на нее произвела его шутливая ласка. Оказавшись под душем, она попыталась смыть с себя гнев. Ее возмущало, что Джис то был готов любить ее, то становился недоверчивым и желчным. Эта двойственность безумно мучила ее. Она пыталась с пониманием отнестись к его подозрениям, но все ее попытки оказались тщетными.
Она наконец убедила себя в том, что любила человека, который, никогда не будет легкомысленно относиться к любви и к своим обязательствам. Ее злость потихоньку угасла. А вместе с ней исчезла и преграда, которую она пыталась воздвигнуть вокруг своего сердца. Мари в отношениях с Джисом оставалась все такой же беззащитной. И могла только наблюдать за тем, как рушится их взаимопонимание и исчезают надежды на счастливый конец.
Позже, облаченная в шорты и блузку, она нашла Джиса на кухне сервирующим завтрак.
— Запеченный сыр пойдет? — спросил он.
Она кивнула.
— Я могла бы сделать все сама.
— Мне доставляет большое удовольствие готовить для тебя.
Мари уселась за стол, наблюдая за быстрыми движениями рук Джизуса.
— Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему тратишь столько времени, чтобы заботиться о людях?
— Конечно. Иногда это упрощает взаимоотношения. И вообще мне нравится роль няньки. Она была поражена его откровенностью.
— И ты именно поэтому так заботишься обо мне?
Скрестив руки, он облокотился на кухонный стол.
— Нет, дорогая. Я забочусь о тебе, потому что люблю тебя.
Все события последних суток были ничто по сравнению с этими словами.
— Как ты можешь так говорить? — Мари попыталась похоронить в себе чувства, грозившие выплеснуться наружу и излиться в словах.
— Потому что это правда.
— Но ты же не знаешь меня!
— Я знаю все, что мне нужно. Я не доверял не тебе, а себе. — Бертон выключил плиту, подошел к Мари и встал на колени перед ней. — Я пытался найти предлог, чтобы не любить тебя. Ничего не получается. Я люблю. Кем бы ты ни была, я люблю тебя.
— А что, если я была проституткой?
— Не имеет значения.
— Я пыталась убить человека.
— У тебя есть оправдание.
— Никакая причина не может быть достаточно веской, чтобы оправдать убийство.
— Да, если иметь возможность спокойно обдумать все. Но он пытался убить тебя. В такой момент твоя реакция была абсолютно нормальной.
— Я владею оружием как профессионал.
— Да, не хотел бы я встретиться, с тобой один на один в темной аллее. — Бертон протянул к ней руки. — Я люблю тебя, Мари. Я хочу тебя, кем бы ты ни была.
Мари рассмеялась, но голос ее предательски задрожал.
— Это может оказаться слишком опасным. — Она не хотела замечать его простертых к ней рук. — А что, если мы обнаружим, что я замужем или у меня есть любовник?
— Тогда и будем разбираться с этим, когда придет время. — Джизус потянулся к ней и обнял.
Девушка не могла поверить ему, хотя ей этого и хотелось. Он просто продолжал защищать ее и защищать себя.
— Я не нуждаюсь больше в твоем лечении, Джис.
Мари почувствовала, как напряглись его руки. Ничего более жестокого она не могла ему сказать. Она вовсе не стремилась к этому. Она просто сказала то, о чем давно думала.
— В лечении? — Его голос прозвучал хрипло.
— Я не хочу, чтобы ты любил меня из-за того, что это принесет мне пользу. — Она попыталась высвободиться из объятий. — Теперь я уже не та беспомощная девчонка, что когда-то лежала на больничной койке. Я женщина, которая желает, чтобы ее любили, чтобы ей доверяли. Ты ведь согласен мне все простить? Мне не нужно твоего прощения. Я хочу, чтобы ты доверял мне настолько, чтобы смог понять, что прощать-то нечего. И чтобы ты желал меня настолько сильно, чтобы бороться за меня вне зависимости от того, что мы обнаружим в моем прошлом.
— Я повторяю, что схожу с ума от тебя. Мари, дорогая, я готов отдать тебе свое сердце.
Она перестала сопротивляться и немного успокоилась. Слезы катились по ее щекам. Бертон предлагал ей свою любовь, но она не уверена в том, что, если всплывут новые отрицательные факты из ее жизни, он не отвернется от нее.
И все же это было гораздо большее, чем то, что он когда-либо предлагал какой-либо женщине. Мари инстинктивно чувствовала это.
Она приникла лицом к его груди, а Джизус прижал ее к себе так сильно, что она чуть было, не задохнулась.