— Проходи, — повелительно взмахнул рукой комиссар, и я подошёл столу, по пути поморщившись.
До моего амбара по прямой от училища около километра, дальности амулетов наблюдения хватало, прислали сигнал, и я получил информацию, что мой амбар вскрыли, замок спилили, сейчас заводили людей с узлами. Женщины и дети. Вот оно как? Ясно. Пока же комиссар попытавшись придавить меня взглядом, ведь пытался раньше, с меня как с гуся вода, но видимо играл перед гостем и грозно спросил:
— Юрченко, что это за новости с отказом принять беженцев⁈
— Частное владение, я везде не один с госпиталя. Надоели люди, хочу один пожить.
— Ага, с девками. Видели их с тобой, по городу гуляли, на рынке были.
Это так. Выводил своих девчат до снега, погулять им тоже нужно. А так как зимней одежды у них нет, водил по рынку. Это блондинки не брезгливые, хорошие, но ношенные пальто купил им, головные уборы и обувь, Хельга морщилась, пришлось вести к портному, шили на заказ. Сделали уже. Видимо это и видели, я в городе уже фигура известная, в форме хожу, узнавали. Хотя пофиг. Пока же комиссар продолжил, протягивая лист:
— Это приказ, подписали власти города. Принять беженцев.
— Хорошо. Река рядом, груз на берегу найду.
— Ты о чём? — не понял тот.
— Не нужных котят топят. Беженцы, котята, какая разница? Как заедут, так и исчезнут. Подумаешь одной безымянной могилой в лесу станет больше. Я контуженный, мне пофиг. Вина на вас будет, не на мне. Я же сказал, не пущу никого, будут настаивать, прольётся кровь. И не по моей вине.
— Он это серьёзно? — спросил гость у явно ошарашенного комиссара.
— Погоди, — остановил того комиссар. — Гена, в чём дело?
— Я уже озвучил, желаю жить один.
— Гена, я тебя знаю. В чём дело?
— Скажем так, я занимаюсь в своём личном жилом доме, тем, что не всё согласуется с законом. Я про свои трофеи, ремонтирую и перебираю. Мне зачем чужие глаза? По законам итальянской мафии, свидетелей убирают. А потом тех, кто мне их направил.
— Ну да, в таком виде я тебя понимаю. Для того ты и съехал с общежития. Видимо, как привезли эти трофеи, с чем я кстати тебя не поддерживаю, но ты известный собственник и бил по рукам тем, кто пытались тебя перевоспитать. Даже меня. Ладно, беженцы будут жить в твоём амбаре, ты пойми, отыграть назад мы уже не сможем. Я спрошу понятно для тебя, что ты хочешь?
— Машину, — просто ответил я.
— Какую машину?
— Легковую, чтобы ездить от своего общежития до амбара и обратно.
— А зачем? Ты же в любую погоду носишься по реке каждое утро, перед занятиями. Мне верные источники сообщили?
— Конечно верные, а то я не знаю, что ваш зам на той же улице с семьёй живёт.
— Машину, значит? Личную?
— Зачем личную? Служебную… Хотя, можно и личную. Трофеев у меня много, есть и немецкие машины. Вы же можете через власти города наградить меня личной трофейной машиной? Хм, надо будет подумать какую выбрать. На «Мерседес» званием не вышел, лучше «Опель», тем более там печка обогрева для зимы есть.
— Однако у тебя и запас трофеев, если ты не врёшь. Погоди, а с чего ты передумал?
— Машина нужна, уже понял. А с амбаром и беженцами вопрос легко решить. Раньше была на второй этаж отдельная лестница снаружи. Найму плотников и вернут как было. А лестницу внутри уберут и проём заделают. Так что у них свой выход будет, у меня свой, особо и не встретимся. Там своя печка есть, можно готовить и отапливать.
— Сейчас придумал? — спросил комиссар с интересом.
— Ага, только что в голову пришла. А то я уже мысленно всё спланировал. Мне насильно заселяют беженцев, я их куда отправляю подальше. Власти подумают, что на самом деле убил, пришлют бойцов из комендатуры, буду отбиваться пулемётами, на танке прорвусь и уйду. Потом в тыл к немцам. Партизанить буду у них в тылах. Наверняка военным судом звания и наград лишат, но пофиг. После нашей победы, уйду за границу. Да вон в США, язык я знаю, куплю дом, заведу собаку. Вот думаю, как назвать. Лесси, или Лайма? Пока ещё не решил, личное авто куплю, буду путешествовать по странам… Хм, может вернёмся к этому варианту? Вон уже имя для собаки есть.
— Сказочник, — хмыкнул комиссар, и тут замер, видимо дошло. — У тебя что, танк есть?
— Да, сейчас танкетку плавающую ремонтирую, с движком что-то, «тэ-сорок».
— У тебя «сороковка» есть⁈ — вытаращил тот на меня глаза, а когда я поднял правую руку и показал четыре пальца, начал грязно ругаться.
Гость с интересом за всем следил, чуть побледнел, когда я кинул на него убийственный взгляд, описывая что буду мстить тем, кто мне такую проблему подкинул, но вид имел до нельзя изумлённый. Такие интересные новости узнал. А я специально слил информацию. Бронетехника действительно нужна войскам, раз со мной затишье, никто ко мне не лезет, решил передать их. Оставлю на память по одной единице, в будущем не во всех музеях будут, а у меня есть, а остальное передам. Просто это старьё, к концу войны новые модели наберу. Как видите, моё решение было окончательным. Хозяин же кабинета, восстановив дыхание, глубоко вздохнул, и сказал:
— Нам тут учебного материла не хватает, почти все танки летом ушли с сформированным батальоном и честно воевали, а тут куркуль, прячет у себя такую ценность. Собственник!
— Ну да, я собственник, о чём никогда не скрывал. Я вообще не понимаю, как может быть всё общее? Люди же вашему вранью верят, всё же общее. Идут на поля, после уборки урожая, собирают то что осталось и гниёт, их ловят, осуждают и в тюрьму. Гнилые у вас законы, двойные стандарты. Скажите не так?
— Это не нам решать, — поморщился комиссар, быстро взглянув на гостя, и спросил. — Сколько у тебя танков?
— Сколько, — я задумчиво поднял взгляд к потолку, почесав горло, и начал вслух считать. — Семнадцать, плюс пятнадцать, потом семьдесят один, это будет сто один. Потом двадцать два… Хм, а танкетки плавающие и броневики считать?
Комиссар, что пристально на меня считающего смотрел, даже не моргал, молча кивнул.
— Тогда, тридцать шесть тяжёлых танков двух типов, сто восемь средних тоже двух типов, пятьдесят семь лёгких трёх типов. Двенадцать огнемётных, семнадцать плавающих двух типов, и тридцать девять броневиков также двух типов. Всё. Знаю, маловато, но часть техники на формирование бригады ушло. Там её потом раздербанили по выходу к нашим, в разные части.
— Две дивизии сформировать можно. Моторизованный корпус, — прохрипел тот и начал расстёгивать ворот френча, как будто ему дышать было тяжело.
Подскочив, налил из графина воды в стакан и подал тому, комиссар жадно напился, потом сделал жалобные глаза, вот гад, всё же просчитал меня и спросил:
— Ты ведь отдашь эти танки нам?
— Отдам-отдам. Не зря же специально про них сказал, как бы между прочим. Но с условием. Официально осветите в газетах, что передают бронетехнику и училищу, и на формирование трёх танковых бригад. Можно на пополнение уже действующих. Но пополнять их будем тут. Это мои танки, я за них честно воевал и кровь проливал, хочу чтобы все знали какой я щедрый.
— И какой скромный, — тихо буркнул гость.
— Это точно. Я просто всеобъемлющий, до неприличия скромный. Кстати по вам, как плотники закончат работы, можете приводить жильцов, пусть заселяются. Если по-другому, наша договорённость будет расторгнута. Из принципа.
— Хорошо, — гость заторопился уйти, и мы, проводив его до двери взглядами, остались одни.
Комиссар молча указал на стул, где раньше гость сидел и как я устроился, а то до этого стоял, тот протянул лист бумаги и перо с чернильницей, и велел:
— Пиши, что есть. Мне с этим ещё к генералу идти, дальше выходить на Москву. Такое всё через них решается. Дело-то серьёзное.
Так что я писал, и по бронетехнике, и по грузовому автотранспорту. Даже часть легкового отдать решил. Двадцать немецких, угнал с улочек Минска и пять наших. В запасе две остались. Одну «эмку» вездеходную и фаэтон «Газ-А». Для лета. Ну и «Опель». Кстати, информацию по нему дал, даже по номерам узлов, комиссар обещал решить вопрос, сначала документы на машину сделают, потом и подарят её мне же. Это был «Опель-Капитан» редкого тёмно-бордового цвета. Тоже из Минска. И не похоже, что военным принадлежал, ухоженный, двухлетка, как бы не частному лицу, что прибыл в Минск своим ходом. Были такие подозрения. А портфель и платье нашёл на заднем сиденье. Так что сидел и писал. А работник обкома побыстрее убирал из амбара беженцев, что уже заселились. Вот гады, там командовал работник обкома званием пониже, оставил одну мою жилую, заняли даже мастерскую и кабинет. А тут вывели их, замок новый повесили, участковый стал охранять, явно меня ждал. Интересно. Какую сказочку придумали? Я им ещё припомню что спёрли из коробки шесть свечей, у меня в кабинете лежала. И ведь не дети, которых хватало, женщина, бабища такая, лет тридцати пяти. Те ещё соседи похоже будут. Ну и ладно, сам подписался. Будет лезть, буду бить по наглым ручонкам. Пока же закончил, внизу написал свои данные и звание, число, и подписался. После этого протянул комиссару полностью заполненный лист.
— О, у тебя и трактора есть? Как тягачи пойдут. О, ремонтные летучки пять штук. Грузовиков полторы сотни. Понятно.
— Только вся эта техника с пункта сбора советской трофейной техники. Немцы собирали брошенные с дорог и полей, а я вот увёл. Большая часть не на ходу.
— Понял, для курсантов будет отличным опытом всё вернуть в строй. Аврально, но поработаем. Ну на три бригады тут не будет, но на четыре, и пару отдельных батальонов, соберём точно. Ладно, этот вопрос закроем позже. А теперь скажи мне, капитан, а почему от тебя рапортов нет о переводе в боевые части? Мне вот уже стопку таких прошений подали, а от тебя ничего.
— Да я и не собираюсь. Мне ясно сказали, пиши не пиши, а до конца войны я тут буду. Видимо наказали так за что-то. После войны рапорт об отставке подам и на волю. Мне в армии не понравилось.
— Даже так? Удивил. Что ж, можешь идти.