таковы индустриализация (8 %), первая чеченская война (8 %), превращение страны при Хрущеве и Брежневе в супердержаву (6 %), августовский кризис 1998 года (6 %), становление суверенитета России (6 %), падение Берлинской стены, крах соцлагеря (5 %), путч 1991 года (5 %), коллективизация (5 %), вторая чеченская война (4 %); доклад Хрущева на ХХ съезде (3 %), создание соцлагеря (3 %), снятие Хрущева, конец «оттепели», подавление «Пражской весны» (2 %), реформы Гайдара (2 %), первые многопартийные выборы в декабре 1993 года(1 %).
Возьмем, в качестве примера, значения советской «индустриализации» (в среднем ее называют 8 % опрошенных): первый возраст (18–24 года) – 8 %, второй (25–34 года) – 4 %, третий – 5 %, четвертый – 9 %, пятый – 10 %, шестой (65 лет и старше) – 14 %. Смерть Сталина (в среднем 12 %): для людей от 16 – до 65–10 %, последний возраст – 20 %. Образование особой роли не играет, но память о Сталине сильнее в пожилой и малообразованной среде культурной и социальной периферии, у людей с университетским дипломом – 11 %, у респондентов с неполным среднем образованием – 13 %. Коллективизация (в среднем 5 %) для первых трех возрастов – 3–3,6 %, в возрасте 55–64 года (возраст современников и участников перестройки!) – 10 %. У людей с высшим образованием – 4 %, у тех, кто учился 7 лет или менее – 6 %. Тип поселения не имеет дифференцирующего значения. То же самое можно сказать относительно памяти о докладе Хрущева на ХХ съезде, снятии самого Хрущева и других памятных событиях советского времени, будь то создание соцлагеря или подавление «Пражской весны», падение Берлинской стены и последовавший за этим крах всей системы социализма.
Другими словами, чем дальше по времени отступают ключевые события истории ХХ века (например, Первая мировая или Гражданская война) от актуальности, тем большую роль играет импринтинг школьного обучения и зубрежки, подкрепленный советским кино и телевидением. По отношению к большей части фонда этих символических событий не образуется параллельного слоя альтернативных интерпретаций и каналов оценки, толкования, дополнения.
На протяжении 20 лет работы «Левада-Центра» (1988–2010) было проведено более 15 разных опросов, фиксирующих характеристики символических ресурсов – объем и глубину «исторической памяти» в виде набора значимых имен деятелей прошлого и ключевых событий отечественной и, реже, мировой истории. Функция символов – управлять системами различных значений, служащих элементами идентичности, временных горизонтов, ценностей, но сами по себе они не являются компонентами или мотивами практического действия. Менялись формулировки вопросов, могла меняться методика получения информации (самозаполнение респондентом анкеты или интервью), но принципиальный характер полученных данных не менялся. Персонификация символов более важна, чем представления о природе действующих институтов и их функциях, что требует гораздо более развитого социального воображения и компетенции, распространения в обществе навыков социально-научного мышления, немыслимого без соответствующей работы репродуктивных институтов – школы, университета, публичности. Сравнивая разные замеры общественного мнения, мы можем судить о специфике символов советского, а затем постсоветского или российского человека, устойчивости или, напротив, изменениях в структуре массового сознания. Приведу полный список звезд первой величины, полученный в самый канун краха советской системы, чтобы иметь представление о символической вселенной относительно образованного «советского человека. Подчеркну, что более половины опрошенных не дали ни одного содержательного ответа или отказались отвечать на вопрос.
Таблица 93.2
Самые выдающиеся люди всех времен и народов (полный список 1991 года)
1991 год («Новый год»). N = 2110. В % от ответивших.
Последовавшие за этим опросы свидетельствуют о сохранении принципиальной структуры символического поля россиян, что говорит о неизменности самих репродуктивных институтов и, соответственно, об отсутствии ресурсов для желаемых изменений общества. В 2008 году в число значимых персонажей попали лишь 15–20 имен, которые отсутствовали в самых ранних замерах. В целом речь идет о консервативной тенденции заимствования из: а) фонда дореволюционных, официозно-православных значений, б) из советской сферы полуофициальной культуры полуразрешенных или неодобряемых в школьной программе писателей, поэтов, артистов, звезд «второй» или неформальной культуры, но не о появлении имен, указывающих на принципиально новые сферы значений.
Рассмотрим эти именные наборы более детально.
Первое, о чем необходимо сказать, это крайняя бедность и одномерность символического мира. Как это было отмечено уже А. Левинсоном, автором детального разбора данных по этой теме в первом же опросе по программе «Советский человек», «большинству оказалось трудным отыскать десять имен, удовлетворяющих поставленным требованиям. Около половины ограничились 4–6 именами. Примерно 10 % назвали все десять имен и столько же – всего одно-два имени»[367].
Второе – специфическая структура символов, отражающая изоляционистский характер закрытого общества и его культуры. В списках полученных знаменитостей абсолютно преобладают отечественные имена XIX–XX веков; иностранные имена в целом составляют лишь примерно одну пятую от общего количества названных. Из полсотни наиболее часто упоминаемых во всех замерах имен лишь два имени принадлежат женщинам, дублерам главных мужских символов: Екатерине II и Валентине Терешковой в качестве ослабленных символических двойников царя Петра I (основателя российской империи) и Юрия Гагарина, персонификации русского космического успеха и торжества советского ВПК над Америкой.
Состав исторического пантеона образуют главным образом четыре категории имен:
а) «творцы истории» – цари и полководцы (героическая милитаристская легенда империи, «великой державы», расползавшейся по континенту за счет колонизации и военных захватов), либо – на самых ранних стадиях исследования – основоположники советской системы, классики марксизма плюс канонизированные руководители партии большевиков и советского государства (Маркс, Ленин, Энгельс, Сталин), а также живущие первые лица государства (Горбачев, Ельцин, Путин);
б) школьные классики – поэты, писатели, ученые, легитимирующие культурный статус империи и «великой державы»;
в) иностранные политики и полководцы, служащие моделями (или антиобразцами) для определения статуса центральных фигур отечественной «истории»;
г) фонд имен, составляющих ядро мировой классики искусства и литературы XIX века, воспроизводящих стандарты эпохи европейского Просвещения, которые вошли в минимальную программу школы.
Таблица 94.2
Динамика значимых имен на протяжении 20 лет (вопрос: «Назовите, пожалуйста, 5–10 самых выдающихся людей всех времен и народов?»)
В % от числа ответивших (всего названо более 300 имен), приводятся лишь те имена, которые упомянуты хотя бы в одном замере 3 % и более опрошенных.
Третье. Бросается в глаза отсутствие религиозных и моральных авторитетов в списках приводимых имен. В целом доминируют секулярные символы инструментального успеха – жестокой, силовой государственной политики, цели которой заключаются в расширении территорий и победы в войнах, вне зависимости от причин и мотивов войны. Персонификация триумфа насилия, использующего человеческие массы как ресурс для достижения своих, чаще всего геополитических, целей, закреплена и воспроизводится в качестве высших символов коллективного национального единства. Это и есть, собственно, российское представление об образцах успешной модернизации и геополитики, украшенное как виньетками необходимым антуражем культурных имен, составляющих славу «великой державы». Нет ничего, что могло бы свидетельствовать о внутренней работе коллективного «духа» по рецепции и укоренению гуманистических ценностей, идей просвещения, терпимости и свободы. Нет в массовом сознании и имен русских богословов или теологов.
Существенно, что основная структура символов названа главным образом респондентами-мужчинами (мужчины чаще – статистически достоверно – называют имена полководцев и правителей: Александра Македонского, Гитлера, Сталина, Наполеона, Жукова, Кутузова), женщины – деятелей культуры, искусства (Чайковский, Лермонтов, Пушкин, Горький и др.). Такое гендерно-ролевое разделение воспроизводимых значений указывает на то, что минимальный набор представлен именно мужской версией, сочетающейся с дополнительными значениями мускулинности, мачизма, силы, насилия, героизма, нерефлексивности, иерархии, а женская версия дополняет базовую конструкцию коллективной легенды символами репродуктивных и интегративных значений – школьного знания и канонов мертвой, классической, деактуализированной культуры.
Возрастные различия сводятся к постепенной замене советского набора имен идеологических икон классиков революционного преобразования мира и позитивного, просветительского по духу научного знания авторитарными, националистическими и милитаристскими фигурами: с течением времени у более молодых отмечается рост значимости имен-символов, оппозиторных по отношению к доминирующим у старшего поколения, скажем, идет замена Ленина, Маркса и Энгельса, Циолковского, Эйнштейна, Дарвина на Петра I, Наполеона, Суворова, Гагарина, Сталина, Жукова и Гитлера, Кутузова, Горбачева на Путина, снижение значимости Сахарова и т. п.[368]
Таблица 95.2
Как вы считаете, кто из российских военачальников за всю историю государства российского принес наибольшую славу нашему отечеству?(начиная с основания Руси до наших дней)
Февраль 1998 года. N = 1600.
Аналогичные тематические опросы молодежи (например, вопрос: «Назовите, пожалуйста, историческую личность (мужчину или женщину), которая вызывает у вас самое большое уважение?» (август 1998 года. N = 2000)) повторяют в ослабленном виде структуру мнений всего населения, хотя интенсивность ответов резко падает; увеличивается число отказов от ответа или затрудняющихся дать содержательный и конкретный ответ. Вместе с тем здесь появляются немногочисленные «случайные» иностранные имена (Жанна д’Арк, Иисус Христос, А. Эйнштейн и др.).