В определенном плане можно было бы рассматривать приведенные цифры распределения ответов как показатели уровня исторического знания населения о структуре террора. Но этому противоречит результаты другого диагностического вопроса, цель которого представить более конкретно характер знаний о масштабах репрессий в 1930-е годы. И здесь социологические данные демонстрируют удивительную вещь: респонденты склонны уменьшать численность жертв террора. Половина опрошенных (48–53 %) называет число репрессированных менее 1 млн человек (табл. 146.2), что явно расходится с данными профессиональных историков и «Мемориала». (При этом в среднем не менее 20 % опрошенных затрудняются или отказываются ответить на такой вопрос.) Объяснения этому обстоятельству вряд ли можно свести лишь к неинформированности населения, незнанию данных, публикуемых историками (которые очень существенно различаются в зависимости от позиции, занимаемой в дискуссиях о советской системе и Сталине), но хороших или убедительных оснований для интерпретаций этого у меня нет.
Таблица 145.2.1
Кого, как вы считает, следует относить к жертвам сталинских репрессий?
N = 1600.
Таблица 145.2.2
Несколько в измененной форме вопроса:
N = 1600.
Таблица 146.2
Как вы думаете, сколько людей в СССР попало под репрессии в 1937–1938 годах?
N = 1600.
Знание конкретных данных о масштабах репрессий предполагает наличие более целенаправленного и выраженного интереса к событиям тех лет и желание разобраться в природе советского тоталитаризма (чего в массовом сознании явно нет).
Объяснение этому расхождению может заключаться в том, что в массовом сознании присутствует понимание тотальности или безадресности террора как выражения его иррационального характера. Из-за невозможности назвать виновников репрессий и террора (то есть обозначить саму природу советского тоталитаризма), табуированности этой проблематики возникает «слепое» или «белое пятно» в системе объяснения причин и функций террора, вследствие чего само массовое представление об истории или его отражение в произведения массовой культуры приобретают бессубъектный характер. Другими словами, в телесериалах или кинофильмах, в которых речь идет о 1930–1950-х годах и где показываются сцены ареста или допросов невинных обычных людей, картина террора представлена как действие некой необъяснимой, но непреодолимой социальной силы («государства как машины», поведения каких-то злых людей в военной форме), но нет даже намека на объяснения социального механизма и смысла террора, его институционального значения[55]. Отсутствие понимания причин и логики этого социального процесса ведет к невозможности возложить ответственность за проводимую политику на конкретных лиц или институты. Максимум того, что может произвести само общественное мнение, – признать тотальность репрессий, соединяя разные факторы в нечто, не подлежащее анализу и разделению ответственности (табл. 147).
Таблица 147.2
Как вы считаете, на ком прежде всего лежит ответственность за эти репрессии и потери нашей страны в 1930-е – начале 1950-х годов?
Август 2009 года. N = 1600.
Поэтому наиболее часто приводимая причина исполнителей террора – страх, принуждение к исполнению чужой воли, приказаний сверху, частных интриг и интересов, то есть «закольцовывание», тавтология объяснения террора.
Таблица 148.2
Как вы думаете, исходя из каких побуждений действовали организаторы и исполнители этих репрессий?
N=1600. Опрашиваемые могли дать несколько ответов, поэтому сумма больше 100 %.
По мере нарастания государственного давления на общественное мнение и неявной политики ресоветизации, а значит, и возвеличивания Сталина, ставшего особенно ощутимым после 2007–2008 года, уменьшается число тех, кто ранее считал, что жертвы, принесенные нашим народом ради «сталинской модернизации» и строительства общества-государства нового типа не могут ничем быть оправданы.
В анкете 2017 года задавался, кроме того, еще один вопрос, близкий по смыслу, а именно: «Как вы думаете, оправданы ли те лишения, которые приходилось нести советскому народу в сталинскую эпоху, теми целями и результатами, которые были достигнуты в кратчайший срок?». Его цель заключалась в том, чтобы уточнить понятие «жертвы», которое могло пониматься респондентом не только в смысле «гибели людей», и отделить его от понятия «лишения» (материальные невзгоды, голод, стеснения, бедность, все, что сопровождало сталинскую индустриализацию). Результаты не слишком сильно отличались от прежних: «определенно да» – 8 %, «да, в какой-то степени» – 32 %, «нет, их ничем нельзя оправдать» – 43 %, и 17 % затруднились ответить, но все же заметно некоторое повышение готовности согласиться с советскими установками «самоотверженности» и готовности к оправданию самопожертвования ради коллективных целей (сумма оправдывающих ответов – 40 %!).
Таблица 149.2
Как вы думаете, оправданы ли жертвы, которые понес советский народ в сталинскую эпоху, великими целями и результатами, которые были достигнуты в кратчайший срок?
N = 1600. В % к числу опрошенных.
Готовность признать Сталина «государственным преступником» за последние годы слабеет с каждым замером: в августе 2009 года тех, кто так считает, было 38 %, в феврале 2010 года – 32 %, в марте 2015 года – уже только 25 % («полностью согласны с таким обвинением» лишь 9 % опрошенных). Отказывались от подобного «приговора» Сталину в 2009 году 44 % опрошенных, в 2010 году – 50 %, в 2015 году – уже 57 % (но «категорически не согласны с такой постановкой вопроса» лишь 13–17 %); остальные не имеют на это счет собственного мнения и затрудняются сказать что-либо определенное по этому поводу).
Большинство (56 %) склонялось к тому, что заслуг у Сталина все же больше, чем «недостатков» (упорных антисталинистов лишь 28 %). Такое раздвоенное, но не шизофреническое состояние массового сознания связано с тем, что после явного признания самого факта ответственности Сталина за террор и репрессии против невинных людей должно было бы последовать признание его государственным преступником, так как в свое время было сделано в отношении руководителей нацистской Германии. Но это однозначно предполагало бы признание преступным всего советского государства, на что коллективное сознание России пойти не могло (и не сможет в обозримом времени), поскольку это разрушило бы всю национальную идентичность. И точно так же общественное мнение не готово сводить причины репрессий к параноидальным психологическим характеристикам личности Сталина, поскольку признать его маньяком и садистом, душевнобольным человеком означает отказать ему в «государственной мудрости» и величии. Поэтому массовое сознание неявно склоняется к признанию системного характера репрессивного режима (в сумме эти мотивы и причины террора называют 60 % опрошенных), но открыто сказать или даже признаться в этом себе люди не могут. Ответственность за репрессии абсолютное большинство возлагает и на Сталина, и на государственную систему (а это означает отсутствие ясной определенности в понимании этих событий и процессов). Путанность этого сознания – принципиально важная вещь, позволяющая избежать крайних выводов и тем самым приспособиться к потенциальному государственному давлению. Поэтому, с одной стороны, «у Сталина заслуг больше, чем недостатков», с другой – «репрессиям нет и не может быть оправдания».
Рис. 19.2. Как вы думаете, оправданы ли жертвы, которые понес советский народ в сталинскую эпоху, великими целями и результатами, которые были достигнуты в кратчайший срок?
Таблица 150.2
Учитывая масштаб репрессий в сталинскую эпоху, насильственное переселение (высылку) нескольких народов, согласны ли вы, что руководителя страны Сталина следует считать государственным преступником?
N = 1600. В % к числу опрошенных.
Таблица 151.2
Как вы считаете, те, кто стоит сейчас у власти в России…
N = 1600.
Такое состояние двусмысленности и неопределенности моральных и политических оценок советской истории проистекает не только из явной незначимости или даже отсутствия в публичном пространстве авторитетных деятелей науки и культуры, но и из довольно пассивной или лицемерной позиции властей: так ее понимает значительная часть российского общества – не менее 40 % и еще почти четверть опрошенных затрудняется ее определить или не знает, в чем она заключается.
Уже в 1990 году 62 % опрошенных заявляли, что пресса, телевидение уделяют «критике сталинизма» и «разоблачению преступлений Сталина» слишком много внимания, что им эта проблематика надоела[56]. В СМИ и выступлениях политиков отчетливо звучало: хватит очернять наше славное прошлое! И, по существу, эти мотивы никуда не уходили, оставаясь действенными инструментами дискредитации сторонников реформ и либералов. В феврале 2011 года группа правозащитников и политологов обратилась к президенту Медведеву с предложением провести широкую компанию «десталинизации», без которой провозглашенная Медведевым «модернизация России» и «становление правового государства» не могут быть осуществлены. С такими же идеями выступали и некоторые оппозиционные демократические партии. Эти инициативы вызвали яростное сопротивление как идеологов «партии власти» («Единой России»), так и коммунистов и националистов. В условиях начавшейся в России предвыборной президентской компании политическая программа такого рода воспринималась как последняя возможность радикального изменения государственной политики, то есть не просто как отход от путинского курса на «стабильность», а как возвращение к реформам и планам демократического транзита, которые не были завершены в 1990-е годы правительством Ельцина. Программа правозащитников была воспринята идеологической обслугой режима как провокация, нацеленная «на разъединение и развал общества», навязывание представлений о том, что «вся Россия – это большая Катынь», на раскол правящего класса и его партии «Единая Россия»