табл. 169.2).
Рис. 20.2.2. Динамика изменения статусных самооценок, 1994–2016 годы
Таблица 169.2
Лично вы, ваша семья выиграли или проиграли от перемен, которые происходят в стране, начиная с 1992 года?
1999, 2002, 2006–2009, 2016 годы – N = 1600; 2010–2015 годы – N = 800. В % к числу опрошенных.
Кризис осени 2015 года переломил прежний тренд – довольно большая часть населения опять сместилась в категорию «ниже среднего», произошло также и некоторое сокращение более высоких страт.
Наиболее устойчивыми являются верхние статусные группы, которые выступают как предельные (воображаемые) точки отсчета для самоидентификации респондентов более низких уровней стратификации[69]. «Верхние» группы в структурной стратификации практически не реагируют на социально-экономические кризисы или реагируют не так остро, как основная масса населения. Сам факт этой устойчивости указывает на то, что именно эти слои и группы являются обладателями или распорядителями государственно-бюрократических ресурсов, структурирующих всю систему ожиданий и норм поведения населения. Напротив, самыми неустойчивыми оказываются низший или средний нижний слой, аморфный, параметры которого колеблются или меняются во время экономических кризисов и периодов нестабильности[70].
Посмотрим на динамику распределения респондентов на лестнице социальных статусов в зависимости от характера профессиональной занятости (2000–2012 годы. Если взять более дробную шкалу (десятипозиционную) и для простоты объединить ответы по две ступени[71], то мы получим примерно такую картину: а) к низшему слою [1 + 2-я ступени] относят себя 6 % опрошенных; b) к слою, условно говоря, «низшему среднему» [3 + 4-я ступени] – 38 %; с) к «среднему среднему» [5 + 6-я] – 45 %; d) к «верхнему среднему» [7 + 8-я] – лишь 10 %; e) к собственному «высшему слою» или «классу» [9 + 10-я ступени] всего 0,1 % респондентов. Такое распределение (рис. 20.2), хотя и не полностью, но совпадает с субъективной идентификацией по условным «классам». Однако в результате мы получаем в общей сложности 83 % (!) респондентов, относящих себя к середине шкалы (b + c), с некоторым сдвигом «центра тяжести» на более низкие позиции (8–5-я позиция).
Рис. 21.2. Изменения субъективных представлений о социальном статусе респондентов, 2000–2012 годы[72]
Если судить по данным опросов последних лет (сравнивая результаты 2012 года как вполне благополучного и 2015–2016 годов как кризисных), то в госсекторе занято 42 % работников, 55 % в частном секторе, 2–3 % в кооперативах или являются предпринимателями без образования юридического лица. В общественных организациях работают примерно 0,5 % взрослого населения. Основная масса работников, занятых, по их словам, в частных предприятиях, относят себя к низким социальным позициям: от 64 до 70 % работников таких компаний и предприятий приписывают себя к самым низким (от 1-й до 3-й) ступеням воображаемой лестницы статусов. По мере повышения субъективной статусной идентификации доля работников частных компаний сокращается и растет удельный вес занятых в государственных организациях и предприятиях (государственно зависимых) работников: к 4–7-й ступени относят себя примерно 50 % работающих в частном секторе респондентов, к 8–10-й (высоким стратам) – уже менее трети. Высокие позиции (7–10-я ступени), по их словам, чаще занимают работники госпредприятий (преимущественно – административный персонал), управленцы, профессиональные военные – офицеры армии и полиции, ИТР, служащие (25–35 %), а также владельцы собственного бизнеса (2–4 % от всех опрошенных).
По типу занятости или характеру профессионального положения распределение субъективных статусных оценок (или идентификаций своего социального положения) выглядит следующим образом:
1. на самой низкой ступени (1-й) представлены: работники торговли, сферы услуг, техники, низший обслуживающий персонал в соцсфере (медсестра, воспитательница в детском саду и т. п.) + администраторы низшего звена;
2. далее – неквалифицированные рабочие;
3. техники, занятые в сервисных предприятиях, промышленные рабочие, сотрудники сферы услуг, торговли, ИТР;
4. промышленные рабочие, работники сферы услуг, торговли, техники;
5. техники, промышленные рабочие, работники сферы услуг, торговли, подсобные рабочие, специалисты ИТР + гуманитарной сферы (врачи, юристы, учителя);
6. техники, квалифицированные промышленные рабочие, работники сферы услуг, низший обслуживающий персонал в соцсфере, специалисты с высшим образованием;
7. техники, специалисты со средним профессиональным образованием, промышленные рабочие, сфера услуг, торговля, конторские служащие (начиная с 6-й позиции появляются в небольшом количестве владельцы фирм и собственных предприятий, администраторы низшего звена, руководители среднего звена; специалистов с высшим образованием, прежде всего из числа гуманитарных профессий (врачей, юристов, учителей), по мере повышения статусного уровня становится больше;
8. специалисты с высшим образованием, занятые в гуманитарных сферах (врачи, юристы, преподаватели), чиновники; владельцы фирм и собственных предприятий;
9. 9–10-я ступени представлены «случайным набором» занятий: администраторы; бухгалтеры, региональные чиновники, управленцы.
Более заметна статусная дифференциация опрошенных с разным уровнем доходов, располагающих себя на воображаемой лестнице общественного положения. Выделяются в первую очередь самые бедные – те, кто относит себя к:
1-й (самой низкой) ступени: это преимущественно группы населения с совокупным семейным доходом от 20 до 30 тыс. рублей;
2-ю ступень занимают респонденты с доходом от 30 до 40 тыс. рублей;
3-я (самая размытая) ступень: доход от 15 до 40 тыс. рублей;
4-я ступень: более консистентная по своему социально-профессиональному составу группа: доход от 35 до 55 тыс. рублей;
5-я и 6-я ступени (средние) образуют очень размытые по социальному составу множества: их доход от 30 до 60 тыс. рублей;
7-я ступень (более определенные по составу): от 40 до 70 тыс. рублей;
8-я ступень (высокодоходные группы): от 70 до 150 тыс. рублей;
9-я и 10-я ступени: нет данных. Эти респонденты в массе своей отказываются сообщать интервьюеру сведения о семейном доходе (февраль 2016 года).
С повышением ступени субъективного определения своего социального статуса увеличивается разброс границ семейного дохода: резкое повышение семейного дохода заметно только на самых верхних ступенях социальной шкалы (особенно 8-я позиции). А это значит, что потребительское поведение основной массы населения будет ограничено достаточно жесткими рамками, и в этом плане доход не может служить сильным дифференцирующим фактором для социальной морфологии. Формирующееся потребительское общество в России не порождает значимых социальных различий (специализации функций, разделения труда, разнообразия групповых образов идентичности, а главное – качественного многообразия запросов и аспираций, «потребностей»[73]), поскольку значительный рост доход обусловлен близостью к источникам распределения административно-бюрократической ренты и не связан с продуктивностью и достижительностью, характерной для «средних классов» в обществах со свободным рынком, общественным и институциональным контролем политической системы в странах с недеформированной государственными интервенциями рыночной экономикой[74]. Это добавление принципиально важно: корректно можно сравнивать только социальные системы обществ близкого или однородного типа и устройства.
И все же в целом мы имеем дело с вполне ожидаемой концентрацией квалификации, образования, доходов на верхних этажах социально пирамиды.
Первое, что бросается в глаза при изучении данных (табл. 170.2), это бедность населения: разрыв между «высшим средним» и «низшим слоем» (% опрошенных) невелик и составляет 2,5 и 1,6 раза (февраль и май 2016 года). Уменьшение разрыва, скорее всего, указывает на влияние кризиса, сокращение ресурсов у тех, у кого они были. Но это может объясняться по меньшей мере и другими обстоятельствами. Во-первых, поскольку эта категория крайне незначительна в численном отношении, то «ошибки» или сбой социальной идентификации здесь бросаются в глаза. Во-вторых, к высшему слою относят себя респонденты, для которых значимы прежние советские, в очень большой степени идеологизированные системы социальной референции, старые номинальные шкалы социального престижа. В-третьих, и это более существенно: в стране нет единой системы социальной референции; в провинции значима другая или, правильнее сказать, своя собственная шкала статусов, отличная от центра – от столичных городов и их образа жизни (может быть, сюда надо бы включать и некоторые мегаполисы, объединенные общностью координат). Другими словами, в регионах свой отсчет статусной иерархии, своя система статусной таксономии, исходящая от региональной администрации[75].
Таблица 170.2
Совокупный семейный доход в разных стратах
* Статистически незначимые данные в группе «высший слой».
N = 1600. Распределение ответов респондентов о размерах общего дохода семьи за прошлый месяц в ответах респондентов на вопрос: «К какому и следующих социальных слоев вы отнесли бы себя и свою семью?»
Территориальные, в том числе региональные различия условий жизни для большей части населения до сих пор оказываются не менее, а скорее даже более значимыми, нежели «классово-сословные» характеристики положения индивида или его семьи (то есть положения малой группы на рынке труда и отношений собственности). 70 % населе