Отсюда основной вывод: в практике исследований социальной стратификации в России отсутствует политическое измерение социальной структуры (равно как и историческое измерение стратификации). Принципы социальной стратификации в России до сих пор радикально отличаются от принципов в тех обществах, которые давно прошли стадию модернизации и которые мы называем «развитыми». Их система стратификации ушла от сословного членения социального состава, превратив характеристики «высокого» и «благородного», ценностно-значимого из аскриптивных в достижительские, то есть «психологизировав» их, превратив их в этически-социальные характеристики признанного успеха и достижения. Такой принцип членения или социальной дифференциации базируется на двух социальных вещах (институционализированных механизмах мобильности): а) системе разделения труда (функциональной дифференциации) и вытекающих из этого императивах правового и институционального закрепления автономности (прав частной собственности, неотчуждаемых прав личности, человека, свободы слова и т. п.); б) многочисленных или многообразных системах обмена (экономического, информационного, символического и т. п.).
В нашем случае, то есть для общества, с трудом пытающегося выйти из патерналистской системы господства и обусловленной ею социальной структуры, принципы социальной морфологии иные: процессы дифференциации идут не столько по оси функционального выделения и автономизации социальных групп, сколько по оси «власть – подчинение», по оси административного контроля и распределения ресурсов. Поэтому на первый план выходят такие факторы, как «центр – периферия» (простейший вид организации, где за центром записывается функции целеполагания и контроля (политические), а за периферией – исполнение). И такое положение неизбежно будет сохраняться до тех пор, пока не будут исчерпаны ресурсы институциональной системы тоталитаризма (характерной для него организации власти, суда, правоохранительных органов, массового образования), пока не будет сокращена огромная доля госсектора в экономике, не исчезнет распределительный характер государственной социальной политики и т. п. Во всяком случае, пока никаких признаков массовой готовности каким-то образом представлять свои групповые права и интересы в политическом поле не видно. А это ставит под вопрос сам тезис о реальности социальной морфологии, о природе российской структуры, то есть наличии осознанной классовой или групповой идентичности. Было бы, наверное, слишком сильным преувеличением утверждать, что исследования социальной стратификации в России порождают эффекты «мнимости», производные от используемых процедур измерения, но и сказать, что мы получаем в ходе подобных измерений некие социальные сущности, «социальные силы», тоже нельзя.
Можно предположить, как это делает Н. Е. Тихонова, что прошло слишком мало времени для формирования и закрепления новой социальной структуры. Но больше оснований, как мне представляется, считать, что невыраженность социальной структуры российского общества есть инерция социальной одномерности советской системы стратификации, то есть воспроизводство прежних институциональных механизмов организации общества. Иначе говоря, мы имеем дело с «мягким» крепостничеством, вроде того, что имело место длительное время после реформы 1861 года.
Отсутствие сильных и значимых межслоевых или статусных различий у групп, располагающихся на лестнице социальных иерархий, – следствие невозможности накопления и передачи (наследования) групповых ресурсов – семейного имущества, что означает, помимо прочего, сохранение состояния бедности основной массы населения, удержания заработной платы и жизненно необходимых расходов на предельно низком уровне простого воспроизводства. Более того, инерция авторитарного государства, парализующего возможности общественной дифференциации и автономизации социальных групп и подсистем общества, навязывающего централизованный и репрессивный контроль над рынком и общественной жизнью, порождает инфантильный фатализм населения, неспособного влиять на обстоятельства своей жизни. На периодически задаваемый в исследованиях вопрос: «Если человек в нашей стране живет в материальном смысле плохо, кто в этом главным образом виноват»? ответы в марте 2006 год (N = 1600) распределились следующим образом: сам человек – 25 %, плохая политика властей – 56 %, обстоятельства, судьба – 14 %, затруднились с ответом – 5 %. «Судьба» – это и есть проекция всесилия и произвола бесконтрольной власти над обществом и бессознательное выражение собственной общественно-политической и гражданской беспомощности людей (табл. 178.2).
Доминирование массовых ориентаций на социальную «середину», бескачественность социально-структурных самоопределений предполагает жизненные стратегии «пассивной адаптации», императивы и нормы простого социального выживания (см. данные опросов, представленные в таблицах Приложения). Если всерьез принять этот вывод, то, следуя этой логике, необходимо менять всю парадигму изучения социальной стратификации в посттоталитарных обществах. Транзитологические подходы продемонстрировали свою неадекватность на постсоветском пространстве.
Аморфность социальной структуры блокирует потенциал развития общества, ресурсы модернизационных процессов, поскольку действуют стратегии понижающей адаптации – приспособления к нормам поведения, задаваемым принуждением властной вертикали, наиболее организованной и консолидированной (в том числе и корпоративными интересами перераспределения активов и ресурсов власти, а также интересами удержания у власти, цинической лояльности верхам) части социума. Все это и результируется как нарастание консервативных и коррупционных эффектов, откидывающих страну в лагерь псевдотрадиционистских стагнирующих обществ, живущих за счет доходов от сырьевой ренты и только до тех пор, пока она не закончится.
Таблица 171.2
В какой степени вас интересует политика?
* Вместе с затруднившимися ответить (13 %) это дает большинство в 52 %
Март 2016 года. N = 1600
Таблица 172.2
Электоральные установки населения
* Собственно оппозиционные партии («Партия прогресса», «Парнас», «Яблоко») собирают вместе 1 % голосов.
Март 2016 года. N = 1600.
Таблица 173.2
В какой степени вы согласны с суждением: «Только голосуя на выборах, можно построить в России государство, которое будет служить на благо всех людей?»
Большинство ваших знакомых и близких считают предстоящие выборы в Госдуму важным событием в жизни страны или они считают их неважным событием?
Март 2016 года. N = 1600
Таблица 174.2
В какой мере вы чувствуете ответственность за то, что происходит …?
Таблица 175.2
Вы согласны с тем, что было бы лучше, если бы все в стране оставалось так, как было до начала «перестройки» (1985)?
1995–2010 годы, N = 1600; 2011–2015 годы, N = 800.
Сумма ответов «совершенно согласен»+ «скорее согласен» и «скорее не согласен»+ «совершенно не согласен».
Рис. 22.2. Предпочтительный тип экономической системы
Таблица 176.2
Чего, по вашему мнению, такие люди, как вы, сейчас больше всего ждут от власти?
Таблица 177.2
Как бы вы определили свое собственное положение в нашем государстве?
* Этого варианта ответа в опросе 1999 году не было. N = 1600.
Таблица 178.2
Какое суждение в большей степени соответствует вашему представлению…?
N = 1600. В % к числу опрошенных.
Российское правосудие в структуре путинского режима: формализм, бездушие и аморализм[106]
К настоящему времени в России проведены десятки социологических исследований на тему правосознания, об отношении к суду, к правоохранительным органам, осуществляемых самыми разными научными центрами и коллективами. Чаще всего это были проекты аналитических подразделений, находящихся в системе правоохранительных органов, или академических институтов, занятых разработкой прикладных вопросов государства и права. В большинстве своем такие разработки не претендовали на репрезентативность, а были тематическими зондажами мнений населения или отдельных социальных групп. Реже такие исследования проводились центрами изучения общественного мнения, что, со своей стороны, ставило ряд ограничений, касающихся глубины и детализации изучаемых проблем. В целом можно сказать, что в стране до недавнего времени отсутствовало систематическое изучение этих вопросов[107].
В 2009–2013 годах «Левада-Центр», по заказу Бюро экономического анализа при Правительстве РФ и Всемирного банка, провел серию социологических опросов населения по общей программе «Поддержка судебной реформы»[108]. Исследование было нацелено на выявление общих установок населения в отношении судебной системы в России и отдельных типов судов, описание опыта и частоты обращения в суд, оценку гражданами судебной процедуры в сравнении с другими способами решения спорных вопросов и альтернативных методов улаживания конфликтов, выявление характера доверия к судам разного типа. Этот проект – не первый в ряду исследований правоохранительных и судебных органов России, проводимых сотрудниками «Левада-Центра» (а до этого – первым ВЦИОМом