не чувствуют себя под защитой закона; еще 6 % затруднились ответить на этот вопрос, что также указывает на слабость правоприменительной практики в нашей стране (табл. 182.2–183.2). Более или менее уверенно в этом плане чувствуют себя лишь 42 % (скорее «менее уверенно», поскольку настаивающих на том, что они «определенно защищены законом», насчитывается лишь 6 %).
В этой группе «защищенных» преобладают категории населения, уже вышедшие из фазы активной социальной жизни: домохозяйки (59 %), не работающие и не ищущие работу (54 %), пенсионеры (45 %) или же – еще не вступившие во взрослую жизнь: учащиеся или студенты (49 %). В провинции (малых городах и селе) подобное сознание выражено сильнее, чем в столицах или крупных городах: 46 % против 34 % и 40 % – в Москве и крупных городах. И это не случайно: именно в социальной среде, испытывающей быстрые процессы изменения, усложнения социальных отношений, чаще возникают конфликты и напряжения, связанные с правовой неопределенностью, часто намеренной, служащей основанием для административного и судейского произвола.
Увереннее всех чувствуют себя те, кто воплощает в себе «силу закона», кто идентифицирует себя с ним (и присваивает в собственных интересах его возможности), кто сам принадлежит к «силовым структурам»: военнослужащие и милиция – 62 %. Напротив, среди руководителей предприятий и организаций таковых всего 31 %, среди предпринимателей, наиболее уязвимой для административного произвола социальной категории населения, еще меньше – 25 % и т. д.
Все остальные чувствуют себя в социальном и правовом плане весьма неуверенными, уязвимыми и хронически фрустрированными, что косвенно отражается в сознании того, что всякий человек в любой момент может стать объектом уголовного или административного преследования за реальное или вменяемое правонарушение.
Таблица 180.2
Как вы считаете, можно ли жить сейчас в России, не нарушая закона?
* В 1990 году – «в Советском Союзе».
В % от числа опрошенных.
Объяснения, почему собственно граждане не чувствуют себя в правовом пространстве, не верят в силу закона, не чувствуют себя находящимися под его защитой, абсолютное большинство опрошенных людей дает, почти не затрудняясь в поиске необходимого мотива (табл. 183.2). Затруднившихся с ответом было всего 1 %, что ниже любых значений допустимых колебаний в стандартных распределениях (в 2006 году – 3 %); кроме того, велико общее число ответов, данных респондентами при объяснении своей уязвимости перед возможностью преследования за «нарушения закона»: в среднем респонденты выбирали более одного варианта ответа.
Таблица 181.2
Почему в России нельзя жить, не нарушая закона? Какие из приведенных ниже мнений ближе к вашему собственному?
В % от ответивших «нет» на предыдущий вопрос, респондент мог давать несколько ответов, поэтому распределение приведено к общей сумме ответов, ответы ранжированы.
Таблица 182.2
Чувствуете ли вы себя под защитой закона?
В % от числа опрошенных.
Таблица 183.2
Почему вы не чувствуете себя под защитой закона?
В % от тех, кто сказал, что не чувствует себя под защитой закона.
Получается, что, по мнению россиян, состояние законодательной базы или сама практика правоприменения порождают ответный правовой нигилизм и пренебрежение законами, причем в первую очередь он порождается именно теми, кто воплощает в своем должностном статусе авторитет государства и авторитет закона, «властями». Проблема в массовом сознании оказывается нерешаемой, поскольку суд защищает государство от гражданина, а должен был бы поступать прямо противоположным образом (табл. 184.2).
Другими словами, две трети российских граждан не считают судебную власть в России самостоятельной, независимой от исполнительной власти (российский парламент граждане тоже рассматривают как зависимую и подконтрольную президенту структуру, в значительной степени именно поэтому лишенную уважения и авторитета).
Таблица 184.2
Чьи интересы защищает суд?
(1. «Как, по вашему мнению, суд в России прежде всего должен стоять на страже интересов государства или законных прав гражданина?»
2. «А в действительности суд в общем и целом стоит на страже интересов государства или на страже законных прав гражданина?»)
2012 год. В % от числа опрошенных.
Таблица 185.2
Как вы считаете, является ли сегодня судебная власть в России независимой от других ветвей власти?
Преступления или правонарушения со стороны властей становятся поводом (или оправданием) для нарушения законов обывателями и вместе с тем являются для людей источником постоянной, непреходящей внутренней неуверенности и чувства опасности, угрозы, незащищенности жизни (табл. 185.2–186.2).
Таблица 186.2
Кто, по вашему мнению, в России чаще нарушает законы?
В % от числа опрошенных, ранжировано по 2012 году.
Наиболее часто выбираемым ответом является «практически все» (37 %; а вместе с ответом «рядовые граждане», суммарная доля подобных мнений достигает 39 %). В сумме первый и второй варианты ответов даны почти двумя третями респондентов (63 %), что означает: в сознании населения практически разрушена граница между «законным» и «незаконным» поведением. Это означает, что «нарушением закона» является не преступление как таковое (нарушение объективности права), а лишь квалификация полицией и судом реального или предполагаемого действия в таком качестве. Подлоги доказательств, с одной стороны, снисходительное отношение к преступлениям лояльных к власти чиновников, с другой, систематически разрушают саму идею законности и права.
Правовой нигилизм снимает ответственность с граждан за соблюдение законов и подрывает легитимность государства, настаивающего на том, что оно является источником и гарантом соблюдения права. Убеждение во всеобщности нарушения законов уничтожает смысл различения законопослушного и криминального поведения, или, точнее, сводит его в массовом сознании к неартикулируемым правилам обычного права или нравам данного сообщества, живущего «по понятиям»[112]. Это наиболее серьезное поражение правового сознания, поскольку оно исходит из убежденности в наличии зависимого и несправедливого суда.
В массовом сознании сохраняются травматические следы распада советской системы, не восполняемого новым порядком, который значительной частью общества не воспринимается как принципиально «новый», а скорее как деградация или дефектная модификация старого. Если у молодежи возникает хрупкое ощущение, что постсоветское общество принципиально отличается от прежнего, то у людей пожилых преобладает точка зрения, что постсоветское развитие – это аномический процесс разложения старого государственно-общественного устройства, не компенсируемого новыми и позитивными образованиями и структурами. Поэтому в ответах на вопрос: «Как вы думаете, нарушений закона в России за последние годы стало больше, меньше или ничего в этом отношении не изменилось?» – большинство опрошенных (51 % в 2010 году и 53 % в 2012 году) заявили, что правонарушений в последние годы стало больше, чем «раньше» (о том, что их стало «меньше», сказали лишь 12 и 11 % соответственно), и 30–31 % респондентов (не столько реалистов, сколько пессимистов) полагали, что ситуация в этом плане за последние годы принципиально не изменилась.
Хотя негативные явления в практике судебной работы накапливаются годами, если не десятилетиями, общественным мнением они начинают осознаваться, а тем более артикулироваться лишь в условиях обозначившегося кризиса опорных государственных институтов, размывания нормативно-правового сознания граждан, на фоне падения легитимности властных структур. Общая дезорганизация социального порядка и трансформация институциональных структур вызвала в общественном сознании представление о росте преступности (что не подтверждается данными официальной статистики правонарушений[113]) и об общем ослаблении нормативной системы общества.
Таблица 187.2
Как вы думаете, нарушений закона в России стало больше, меньше или ничего в этом отношении не изменилось?
В % от числа опрошенных.
В оценках изменений соблюдения законов преобладают ответы «стало больше» в сравнении и с доперестроечными временами, и с первыми годами путинского правления. Речь в данном случае не может идти об адекватной оценке «больше / меньше», поскольку общественное мнение по определению профанно, неспециализировано и некомпетентно, не располагает реальной статистической информацией. В пространстве публичности такие темы у нас практически не дискутируются. Поэтому речь идет, прежде всего, о сознании остроты проблемы и нестерпимости подобного состояния права в обществе, об изменении отношения людей к нему, и как следствие – деморализации сферы или системы социального контроля.
Ответы «стало меньше» и «ничего не изменилось» чаще дают именно самые молодые люди (в 2012 году среди респондентов в возрасте 18–24 лет так считали соответственно 16 и 35 %). Напротив, реже всего подобные ответы давали пожилые респонденты (9 и 27 %), обладающие памятью о ситуации в прошлом и возможностью судить об изменениях на основе своего жизненного опыта. Другими словами, оптимизм молодых – не более чем декларативная возрастная ценностная установка, выражение общей лояльности путинскому режиму, характерной для молодежи, дистанцирование от недовольного большинства, а не констатация фактического положения дел. Примечательно, что уровень образования, а значит, ресурсы информированности, способности к анализу и осмыслению не играют для этих оценок какой-либо роли; распределение мнений примерно одинаково в разных образовательных группах. Среди сотрудников правоохранительных органов и военных доля «оптимистов» («стало меньше») вдвое выше среднего (23 %), а 40 % опрошенных из этой группы считают, что за последние годы ничего не изменилось. Удельный вес негативных высказываний в этой категории опрошенных самый низкий среди всех других групп (37 %). Это едва ли должно вызывать удивление, поскольку говорит лишь о характере корпоративных интересов работников правоохранительных органов и силовых ведомств и высокой степени профессиональной солидарности.