От 68 до 71 % респондентов полагают, что информация о деятельности судов недоступна или доступна весьма ограниченно для обычных граждан и широкой общественности[114]. Только 24 % опрошенных считают эту информацию полностью или по большей части доступной (табл. 196.2).
Недовольство доступностью или степенью открытости судебных процессов относительно чаще выражают люди с высшим образованием и москвичи. Последнее, скорее всего, связано с тем, что большинство громких процессов последних двух лет проходили в Москве или привлекали преимущественное внимание москвичей (как, например, процесс по делу «Кировлеса», «болотное дело» и пр.), а информация о постоянных преградах для попадания на эти суды для журналистов и публики широко обсуждалась в независимых СМИ и социальных сетях. Эти продвинутые группы предъявляют запрос на совершенно иное качество открытости судебной системы и ее подконтрольности обществу. Их позиция фактически противоположна той, которую в этом плане занимает большинство населения: «открытыми» судебные процессы считали самые молодые респонденты, жители малых городов и сел. Люди, относящие себя к низшему слою, чаще других затруднялись с ответом на этот вопрос.
Таблица 196.2
Как вы считаете, в какой мере гражданам, широкой общественности доступна информация о деятельности судов?
В % от числа опрошенных.
За высокой неудовлетворенностью уровнем открытости и доступности судебной информации не стоит, как можно было бы ожидать, столь же высокая степень заинтересованности общества в получении такой информации. Жалуясь на закрытость судебной системы, респонденты одновременно признаются в своем полном и растущем равнодушии к получению информации о работе российских судов (табл. 197.2): в 2013 году две трети населения (68 %) сообщили, что такая информация их не интересует.
Таблица 197.2
Как вы считаете, судебные процессы сегодня в России достаточно или недостаточно открыты…
В % от числа опрошенных.
Таким образом, имеющиеся у населения знания о судебной системе и практике работы российских судов трудно назвать достаточным. Чем выше уровень судов, тем слабее массовые представления об их деятельности[115]. Лишь каждый пятый-шестой опрошенный считает, что он понимает смысл и функции даже районных судов общей юрисдикции, судов присяжных или мировых судей, то есть того уровня, который ближе к их повседневным проблемам. Знание о деятельности арбитражных судов или судов высшего уровня у абсолютного большинства остается весьма туманным (табл. 198.2).
Таблица 198.2
Знаете ли вы о существовании следующих судов, и если да, то насколько хорошо вы понимаете, чем они должны заниматься, что относится к их компетенции?
2010 и 2012 год. N = 4010. В среднем по двум волнам, ранжированы по «знающим».
Поэтому вопросы о «доверии» или «недоверии» к российским судам предполагают учет гораздо более сложных установок относительно природы государства в России, чем это кажется на первый взгляд. Массовая потребность в правосудии сочетает надежды на справедливость (содержательно понимаемое право) с более современным представлением о суде как институте, где имеет место состязательный процесс сторон, где, независимо от внешних сил и влияний, суд рассматривает представленные аргументы и доказательства сторон только с формально-правовой точки зрения.
В этом плане суд не обладает значимыми «преимуществами» или возможностями перед другими институтами «тотального» государства, в котором отдельные ветви власти подчинены персоналистской, авторитарно-деспотической или патримониальной системе господства.
Таблица 199.2
1. Кто, по вашему мнению, должен обеспечивать в государстве защиту социально-экономических прав и свобод граждан?
2. А кто, по вашему мнению, способен сейчас обеспечить в России защиту социально-экономических прав и свобод граждан?
В % от числа опрошенных, в среднем по сумме ответов 1-й и 3-й волны.
Наличие и живучесть государственно-патерналистских иллюзий или традиционалистских представлений о власти, которая, дескать, должна обеспечивать основные условия благополучия граждан (работу, приемлемый образ жизни, определенный набор услуг медицины, образования, жилья и т. п.) вступает в противоречие с идеей правового государства и разделения ветвей власти, парализуя собственно и само слабое правовое сознание граждан. Ожидание помощи и социальной поддержки слабым и малообеспеченным группам и слоям населения нейтрализует идею контроля «самодержавия» исполнительной власти, заставляя поданных принимать ее как данность и чувствовать себя беспомощными и зависимыми от нее.
Патерналистские установки населения отчетливо проявляются в расхождении ответов на вопрос, кто может и кто должен защищать права и свободы граждан. «Должен» был бы обеспечивать их, если судить «по справедливости», президент, авторитарный лидер страны, сосредоточивающий в своих руках всю полноту власти. В массовом сознании государство может это делать, но, как считает большинство опрошенных, оно делает это либо недостаточно, плохо и неохотно, или не делает по каким-то эгоистическим причинам.
Сомнения людей касаются фактической стороны этой деятельности, выражающиеся в расхождениях между должным и реальным положением дел (растет число затруднений с ответом). Такой разрыв «желаемого» порядка вещей и фактического положения дел относится примерно в равной степени ко всем трем ветвям власти. Различия в социально-нормативных представлениях о потенциале «должного» у разных ветвей власти указывают на растущую слабость парламента и тем более – слабость судебной системы, подчиненной в глазах населения исполнительной власти. Сфера публичности (общественного контроля, критики действий всех трех ветвей власти, рефлексии по поводу различных аспектов массового управления и сохранения общественного порядка, политического целеполагания и механизмов ответственности бюрократии и т. п.) оказывается подавленной и мало значимой для населения. Ни партии, ни общественные организации, ни СМИ не являются в глазах абсолютного большинства населения России представителями интересов общества или отдельных его групп.
Таблица 200.2
Что, на ваш взгляд, наиболее важно для того, чтобы можно было говорить о правовом государстве?
В % от числа опрошенных.
Таблица 201.2
Различие в понимании «правового государства»
В % от числа опрошенных; среднее по 2-й и 4-й волне.
Как это ни странно, каких-либо значимых различий в распределении представлений о правовом государстве у респондентов, относящихся к различным социальным группам, нет, или они не выявляются в ходе опроса. Можно лишь говорить о различии способностей к артикуляции подобных представлений – большей выраженности соответствующих мнений в среде людей более образованных. Единственным исключением является более высокий удельный вес среди жителей Москвы мнений о том, что правовое государство обеспечивается прежде всего разделением ветвей власти и независимостью судебной власти от двух других: в Москве доля подобных ответов достигает 25 %, что вдвое выше среднего.
Глубокая убежденность россиян в том, что российские (как ранее – советские) суды не соответствуют принципам правосудия и морали, отражается в контрастном преобладании убеждений, что суд – это не то учреждение, где отстаиваются принципы объективного правосудия, что суд жестко подчинен власть имущим, использующим его в своих целях, а именно в качестве инструмента репрессивной политики по отношению к оппонентам режима или в качестве средства коррупционного давления на бизнес.
Отсюда проистекает и двойственное отношение к Конституции. Массовое сознание в России не склонно видеть в Конституции РФ основополагающий документ, определяющий и регламентирующий все устройство и порядок жизни общества (табл. 202.2). Хотя за 13 лет мнения о социально-политической и правовой значимости Конституции РФ в глазах россиян несколько повысилась (с 12 до 30 %) и одновременно почти в 2 раза уменьшилось число тех, кто был не склонен приписывать ей какую-либо общественную роль (с 45 % в 1997 году до 20 % в 2012 году). Однако это все же не мнения большинства. Сама Конституция так и не приобрела статуса безусловного закона, тем более закона прямого действия. Серединная масса колеблется между приписыванием ей некоторого смысла в качестве политического инструмента президента, позволяющего для своих целей контролировать другие органы и ветви власти, и отношением к ней как условию поддержания некоего предполагаемого договорного порядка и согласия в государстве. Ни одна из точек зрения на роль Конституции не является доминирующей или даже устойчивой. Авторитет Конституции в этом плане весьма невысок, и мало кто верит, что она является фиксацией тех правовых оснований, на которых строится общественная жизнь и государственная жизнь. В лучшем случае – это начальное условие для достижения консенсуса между властными группами интересов, но не строгий закон, которому следуют все силы и лица. Более идеалистически ее воспринимают молодые люди, более цинически – как инструмент манипулирования законами верховной исполнительной властью – москвичи.
Казалось бы, из этого следует, что анкетный вопрос о роли Конституции должен был бы восприниматься как пустой и чисто риторический, однако так не происходит. Хотя собственные знания о своих правах, закрепленных в Конституции, лишь 20 % оценивают как «достаточные», а абсолютное большинство – в лучшем случае «знают ее в общих чертах» или просто не знают, тем не менее представление о фундаментальной роли Основного закона страны не теряет силы и значимости, скорее можно сказать, что за 20 лет, с 1997 по 2016 годы оно распространилось в обществе. Мы можем говорить о явном снижении нигилистических или пессимистических реакций и росте требований «соблюдать принципы российской Конституции», то есть об усилении веры в ее значимость и сознании ее важности, пусть даже не сегодня, а в перспективе развития страны.