ков (непосредственной формы «действительности» государства). Но подобные вещи беспокоят в среднем только 17–18 % населения (табл. 235.2), хотя их число в последние годы увеличивается: с 2016 года этот показатель вырос втрое – с 10 до 27 %. По нему можно судить о предельных параметрах демократически или либерально настроенных граждан России: нижнюю границу, твердое ядро «либералов» и демократов, ясно осознающих отсутствие в России «правового государства», составляют 6–7 % от населения страны (такова была численность тех, кто демонстрировал способность к внутреннему сопротивлению массовой эйфории окружающих в момент аннексии Крыма и пика антизападной кампании). Это те, кто помнят о временах массового террора и репрессий и сознают угрозы возврата к этим практикам, рецидива тоталитаризма, кто постоянно настороже, поскольку постоянно ждет от взаимодействия с администрацией, полицией или другими правоохранительными органами власти «публичных оскорблений и унижений». Материалы других, систематических социологических исследований «Левада-Центра» подтверждают эти параметры (примерно такова же по численности и группа людей, осознающих характер нарушений норм и положений международного права, конвенции и договоров, заключенных РФ; обладающих иммунитетом по отношению к агрессивной пропаганде, шовинизму и т. п.).
Таблица 235.2
Чего вы больше всего боитесь?
Ранжировано по последнему замеру.
Страхи косвенным образом передают представления о социальных возможностях человека (включая и средства собственной защиты): чем выше социальный статус и уровень генерализации социальных сил и институтов, внешних по отношению к человеку, тем меньше – в сознании россиян – возможностей влиять на них, прежде всего защищаться от исходящих от них угроз и опасностей. Другими словами, угрозы непосредственно связаны с ресурсами влияния, а значит, индивидуальной ответственности и ресурсами предупреждения наступления неприятностей.
Социальная ответственность людей поэтому носит крайне неравномерный характер: она очень высока в тех социальных сферах, в которых, как заявляют опрошенные, они могут влиять на положение дел, поскольку у них есть средства для управления отношениями в этих сегментах жизни. Выше всего ответственность за положение дел в своей семье, где, понятно, есть почти все возможности воздействовать на членов семьи («в полной мере» чувствуют ответственность здесь 74 % опрошенных и «в значительной мере» – 18 %). Но по мере увеличения социальной общности и ограничения инструментов влияния на ситуацию, ответственность постепенно снижается, растут отчужденности и тревожность: уже в доме (если это городской многоэтажный дом, принадлежащий ведомствам или государству) или на работе возможности влияния человека резко сокращаются (в среднем на треть) и становятся совсем призрачными на уровне района или города, в котором респонденты проживают, практически полностью исчезая в отношении к стране в целом («в полной мере» чувствуют ответственность за положение дел в стране 18 % и столько же – 19 % опрошенных говорят еще «в значительной мере»; «не чувствуют своей ответственности» в этом плане 59 %). В конечном счете сознание личной ответственности сменяется сознанием личной гражданской безответственности уже на уровне города и тем более – страны (табл. 236.2).
Таблица 236.2
В какой мере вы чувствуете ответственность за то, что происходит…
Практический личный или опосредованный социальный опыт человека релятивизирует усвоенные идеологические и нормативные установки, порождая устойчивую структуру двоемыслия как средство страховки от «идиотизма полной доверчивости» властям и официозу, а значит, работает в качестве условия приспособления к двойственной реальности.
Из сказанного выше становится более понятным отношение к сотрудникам правоохранительных органов, оно складывается из двух составляющих: во‐первых, практического, собственного личного опыта взаимодействия с полицией и другими органами, дополненного (что чрезвычайно важно в данном случае) рассказами людей из ближайшего окружения респондента, что обеспечивает им безусловную убедительность и достоверность конкретного примера, а во‐вторых, из более общих идеологических и нормативных представлений о том, что и как должно быть при «правильном» порядке поведения граждан и сотрудников правоохранительных органов, заданных доминирующими институтами (школой, пропагандой, коллективными образами, тиражируемыми массовой культурой – телевидением, кино, популярной литературой и т. п.).
Таблица 237.2
Доверяете ли вы сотрудникам перечисленных ниже ведомств …
Ранжировано по индексу доверия (он строится как сумма «доверяющих» минус сумма «недоверяющих»). Доля высказываний «затрудняюсь ответить» колеблется от 13–16 % (мнения о доверии к закрытым ведомствам – ФСБ или ФСИН) до 2 % или 9 % (вопрос о доверии к полиции и суду вполне понятен людям).
Институциональное «доверие» довольно четко раскладывается на «полное доверие» и «доверие в какой-то мере». В среднем показатели «полного доверия» в полтора-два раз ниже частичного доверия или недоверия (от 17 % – тюремщикам и лагерной охране до 24 % – ФСБ, сохраняющей остатки репутации наименее коррумпированной организации, занятой защитой госбезопасности и разведкой), чем относительный и расплывчатый индикатор «доверяю в какой-то степени», сочетающий определенную часть настороженности и конформизм.
Суммарные показатели доверия полиции выше показателей других правоохранительных органов (59 %), поскольку именно с сотрудниками этого ведомства чаще всего приходится иметь дело населению, ниже всего – доверие к судам и ФСИН (50 и 46 %, соответственно). Относительно высоко также показное доверие и тайной политической полиции – ФСБ, наделенной пропагандой аурой «особости», секретности, всемогущества и другими характеристиками советских борцов с внутренними и внешними врагами, а также к прокуратуре, заслужившей в последнее время общественное внимание возбуждением целого ряда громких уголовных дел против высокопоставленных коррупционеров и оппозиции. Но в целом колебания в массовом отношении к репрессивным органам незначительны и лишь немного превышают допустимые стандартные статистические отклонения точности измерения.
В отличие от этого, показатели «недоверия» носят внутренне согласованный и определенный характер. Отказ от ответа («затрудняюсь ответить») тоже, хотя и в очень ослабленном виде, представляет собой сочетание конформистского выражения недоверия к властям и органам правопорядка, уход от ответа, с одной стороны, и социальную некомпетентность, отчуждение от этой тематики, табуированность рефлексии над этими вопросами, с другой. Поэтому показатели относительного доверия правоохранительным органам более устойчивы, чем показатели «полного доверия». Они меньше различаются в разных социально-демографических группах населения, отличающихся величиной и социальными и культурными ресурсами – доходами, образованием, информированностью, готовностью к мобильности, институциональными возможностями, включая обращения за защитой от произвола. Конформистское (по сути – антиправовое) приспособление к противоречивым нормам и требованиям повседневной жизни, включая «терпение», попытки откупиться, жаловаться начальству и тому подобное – основная тактика повседневного выживания большей части населения в условиях административного произвола и правовой неопределенности. Показатели институционального «недоверия» к сотрудникам правоохранительных органов выше у тех категорий населения, которые обладают минимальными социальными ресурсами – у молодежи и малообразованных и бедных жителей провинции (села и малых городов). Так, расхождения в ответах «определенно чувствую себя под защитой закона» между молодыми и зрелыми людьми (18–24 и 40–54 года) составляет 8–10 процентных пункта (22 % и 12 %), такие же колебания фиксируются между образованными и необразованными категориями, жителями крупных городов и села, в то время как в ответах «скорее да», они заметно меньше, если только не брать различные категории опрошенных по доходам (тут они максимальны). Крайне важно подчеркнуть этот двойственный характер отношения к полиции – 59 % доверяют ей и 39 % боятся ее. Он обусловлен двумя принципиально разными социальными источниками: общими коллективными представлениями, заданными институционально, и личным опытом взаимодействия с полицией, оцениваемым в значительной степени негативно – конфликты с полицией имели 25 % опрошенных, прошли через унижения – 8 %, пытки – 6 %. Молодые люди больше всех доверяют полиции и меньше всех опасаются произвола сотрудников правоохранительных органов. Если в среднем доверяют ей 59 % респондентов, то среди 18–24-летних – 69 %, среди 40–50-летних – 57 %; в Москве – 54 %, в средних и малых городах, в селе – 60–61 %. Минимальный уровень недоверия – опять-таки среди молодых (31 %), максимальный – среди 40–50-летних (39–41 %), бедных (47 %).
Таблица 238.2.1
Доверяете ли вы сотрудникам полиции?
Февраль 2019 года. N = 3400.
Таблица 238.2.2
Доверяете ли вы сотрудникам судов различного уровня?
Приведу в качестве примера социально-демографические характеристики «доверия» к сотрудникам полиции и работникам судов (табл. 238.2.1–238.2.2).
Уровень доверия снижается от молодых (демонстрирующих лояльность социальному порядку, инерцию идеологической социализации в школе, в вузах и других образовательных учреждениях), но неопытных и не имевших конфликтов с полицией респондентов (особенно это касается женщин данного возраста) или от самых обеспеченных респондентов, вписанных в действующую систему управления и власти, к людям зрелого возраста, с большим жизненным опытом, а потому обладающим достаточным иммунитетом против идеологической доктринации репрессивных институтов, или к бедным