5. Падение популярности Ельцина как символа либерализации и лидера демократического транзита и прозападного курса объясняется не только тяжелым материальным положением основной массы населения, моральными просчетами при реализации политики приватизации, дискредитировавшей его команду реформаторов[285], но и неприятием его силовой политики в отношении политических противников, непрекращающейся грызней околовластных группировок и развязыванием войны в Чечне. Его ставка на спецслужбы и армию являлась вполне логичным решением для авторитарного правителя, но не демократа-реформатора. Никакого другого ресурса в условиях коллапса власти и паралича управляемости, кроме экстраординарных (внеправовых) ресурсов политической полиции и манипуляции общественным мнением, у ельцинского клана не было. Все прочие ведомства могли действовать только в рамках своей компетенции, КГБ – ФСБ имели доступ к неформальной информации и инструментам внеправового и внутриаппаратного воздействия. Начиная с 1995 года целью ельцинского режима стало сохранение своей власти любыми средствами, что и привело через пару лет к полному вытеснению из госаппарата сторонников реформ и правового государства. Постсоветская бюрократия сама по себе стремилась восстановить в новых, послекризисных условиях прежние формы массового управления для обеспечения завоеванного положения и собственного благосостояния (приватизации госсобственности, приобретения новых активов, привилегий, средств власти и пр.), поскольку ничего другого не знала и не умела. Поэтому к концу 1990-х в госаппарате ключевые позиции уже занимали силовики, представители консервативного второго или даже третьего эшелона советской бюрократии. Процесс рутинизации краха советской системы завершился. На это потребовалось 8 лет.
6. Интересы политического класса. Неконституционные органы власти. Интересы этого утвердившегося нового политического класса заключались не только в удержании власти, но и в захвате собственности, ее перераспределении, защите и сохранении полученных ресурсов господства. Назначение Путина (технического премьера, удобного преемника), не имеющего, как казалось «семье» Ельцина, собственных амбиций, символизировало для госаппарата тенденцию реставрации прежней системы, но уже в виде сурковской «управляемой демократии». По существу, это означало конец собственно «политики». Усталость и апатия населения облегчали процесс реверсного развития. Все усилия путинской команды направлены на последовательное выдавливание следов и остатков институциональных принципов «демократии» перестроечных лет и деятельности команды «реформаторов»: остается лишь то, что соответствует интересам плутократии. Так, под видом «реформы» судебной системы и обеспечения «независимости суда» была проведена полная реорганизация этого института. Из автономной и самостоятельной ветви власти (так она была продекларирована в Конституции 1993 года) суд превратился в подчиненную Администрации президента централизованную судебную бюрократию, продолжение полицейского государства[286]. И это был лишь первый шаг к выхолащиванию Конституции. Реальная власть отдавалась Администрации президента – неконституционному органу, установившему контроль над кадровыми назначениями в регионах, процедурой выборов, законодательной инициативой депутатов, как и самой процедурой селекции кандидатов в депутаты. Очень скоро были кастрированы и полностью подчинены не только суд, но и парламент (а значит, законодательная и контрольная деятельность оказались в полной зависимости от администрации президента), то есть восстановлена, пусть и на другой основе функционирования, вся система централизованного вертикального управления государством и общественными процессами. Вместе с этим оказались подавленными идеи гражданского контроля силовиков, разрабатываемые в различных вариантах планов децентрализации КГБ – ФСБ, полиции, создания муниципальной полиции, выборности руководителей местной полиции. Будучи подчиненными Администрации президента, правоохранительные органы – суд, Следственный комитет и прокуратура – утратили не только независимость, но и разделение своих компетенций, функции обеспечения правосудия и правопорядка. Другими словами, несмотря на свои межведомственные войны, они стали основой единой репрессивной машины[287].
7. Реверсивная централизация власти была бы невозможной без ликвидации федеративной системы – регионального и местного самоуправления, принципиального изменения административной системы управления на местах[288]. Наряду с отменой региональных партий были установлены не прописанные в Конституции президентские федеральные округа, упразднившие ограниченный суверенитет республик и тем самым резко понизившие полномочия глав регионов. Выборы губернаторов то отменялись, то возвращались, делая самих губернаторов фигурами, полностью оторванными от проблем населения и региональных элит. То же через некоторое время произошло с выборами мэров крупных, принципиально важных городов – мэры фактически были заменены «сити-менеджерами». После введения муниципальных фильтров и практики селективной регистрации партий и кандидатов выборы превратились в демократический фасад административного произвола. Централизация налогов стала механизмом бюджетного перераспределения средств при полном диктате центра, то есть удавкой для местных властей. Нарастающие дисфункции такой системы управления решаются Кремлем через выборочные репрессии против вызвавших неудовольствие начальства высокопоставленных чиновников и все ускоряющуюся циркуляцию губернаторов-наместников. За последние два года сменилось более половины губернаторов. Назначенные из Москвы уполномоченные, по существу, превратили регионы в сатрапии Кремля, интересы местной власти и бизнес-элит в провинции при этом полностью игнорируются, что усиливает напряжение и недовольство на местах.
8. Партийная система. Конец СССР и запрещение КПСС после путча 1991 года привели к появлению нескольких десятков мелких политических партий, состоявших из фрагментов расколотой партийной, советской и хозяйственной номенклатуры. После острой конфронтации летом и осенью 1993-го пропрезидентских и оппонирующих им партий консервативных отраслевых и региональных лоббистов, представленных большинством в Верховном Совете РСФСР, подавления вооруженных выступлений сторонников А. Руцкого и Р. Хасбулатова и принятия новой Конституции, сформировались несколько относительно крупных партий, ставших электоральными машинами. Особенность такой неустойчивой партийной системы заключалась в двойных структурах: более крупные образования, получившие представительство в Госдуме (слабеющие партия реформ «Демократический выбор России», от которой постепенно отошел президент, ее дублер «Яблоко», еще более умеренная «Наш дом – Россия», ставшая партией власти, компартия и заживший собственной жизнью проект КГБ правой популистской партии-спойлера В. Жириновского) и их дублеры-аутсайдеры. С приходом к власти Путина и установлением жесткого контроля над выборами многопартийная система была прорежена. Вместо тотальной и ставшей крайне ригидной командной партийно-советской системы уже в начале 2000-х создана более гибкая структура управляемых Администрацией президента псевдопартий, предназначенных в первую очередь для стерилизации спонтанных и независимых от власти общественных движений, групп интересов или гражданских инициатив. Опасность, исходящая от лидеров конкурентных с путинскими «партиями», была нейтрализована с помощью тихого шантажа, угрозы уголовного преследования, подкупа и втягивания их в общую систему кремлевского патронажа. Функции этих «системных» партий («Единой России», КПРФ, ЛДПР, «Справедливой России») заключаются в том, чтобы быть:
а) единой электоральной машиной для легитимации режима при сохранении видимости политического плюрализма и имитации волеизъявления народа;
б) каналом вертикальной мобильности для местных элит и подбора кадров для администрации разных уровней;
в) средством лоббирования региональных или ведомственных интересов.
Сами по себе эти партии лишены какого-либо политического значения, поскольку в действительности они не предназначены для борьбы за власть и не собираются бороться за нее. Даже будучи в Думе, они не могут заниматься распределением бюджета или контролем деятельности правительства, их действия, программы и руководство всегда согласованы с кремлевской администрацией. Это суррогаты, имитаторы партийного плюрализма. Фактически Государственная дума превратилась в собрание коррумпированных отраслевых и региональных лоббистов, послушно выполняющих решения Администрации президента.
Отмена региональных партий и выборности губернаторов, изменение состава Совета Федерации, комплектуемого теперь не из губернаторов, а из их представителей, назначенных по согласованию с Кремлем, означало конституционный переворот и установление мягкой диктатуры. С этого момента более 70 % законопроектов вносятся по инициативе правительства, что означает окончательное завершение сформированной централизованной вертикали власти и чисто номинальный декоративный псевдопарламентаризм.
Остатки номенклатурной многопартийности 1990-х (такие как «Яблоко», «Союз правых сил», «Родина» и мелкие организации-спойлеры) постепенно были вытеснены со сцены уже в начале 2000-х годов. Шум, поднимаемый критиками власти вокруг выборов и фальсификации их результатов, не имеет собственно политического значения, поскольку такая суета никак не отражается на конечном распределении влияния в структурах власти. Максимум, чего можно ожидать, сводится к тому, что руководители регионов или федеральные чиновники, не обеспечивающие показательный процент лояльных голосов, могут быть отстранены от должностей. Однако эта инсценировка «свободных, честных и прозрачных выборов» играет крайне важную роль в поддержании апатии населения и отчуждения большей его части от политического участия. Создавая иллюзию, что, «несмотря на все, можно постараться что-то сделать, изменить жизнь людей к лучшему», этот периодический церемониал участия граждан в общественной жизни занимает внимание социально ангажированных групп населения. В определенный период примерно половина населения так или иначе следит за электоральной интригой. Оставшиеся за бортом политические аутсайдеры (собственно партии в понятиях демократической системы) представляют собой мелкие инициативные организации, выросшие снизу. Они не имеют возможности участвовать в электоральной конкуренции из-за: а) различных фильтров и барьеров, блокирующих их регистрацию для участия в выборах; б) лишения их финансовых средств и организационно-технических ресурсов для агитации и работы с избирателями, блокирования им доступа к СМИ. Любые подлинные политики (то есть публичные фигуры с характерными чертами харизматических лидеров, умеющих добиваться внимания публики и выражать интересы различных социальных групп населения, как, например, А. Навальный, Д. Гудков, Л. Шлосберг и им подобные) по