Администратор раскрыла документы на нужной странице, удивленно уставилась на меня, снова заглянула в документы…
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — отчеканила она безразличным тоном. — У нас много кто ходит, приходится следить. Особенно за гостями этой газетенки…
— Что, часто беспокоят?
Пока девица записывала мои данные в большую тетрадь, позволила себе поворчать.
— Они же “желтушники”, — пояснила она. — Кормятся на сплетнях и всяких жареных фактах. Платят за новости. Поэтому у нас здесь настоящее паломничество. Такие истории придумывают, лишь бы отхватить пару лишних рублей… Ваше сиятельство, вы точно уверены, что вам туда нужно? Если эти писаки вас оклеветали, вы можете направить жалобу через юриста…
Какая забота, однако. Нет уж, мне уже стало интересно поглядеть на редакцию настоящей желтой прессы!
— Благодарю за заботу, но я и сам справлюсь.
— Надеюсь, вы помните о запрете Благодати? Простите, что напоминаю, но не хочется в свою смену разбираться с ищейками. Вы там… помягче, пожалуйста.
Я улыбнулся, забирая паспорт и квиточек пропуска.
— Не волнуйтесь, сударыня. Никто не пострадает.
Протянув заветную бумажку охраннику у турникета, я наконец-то попал в закрытую часть центра. Забавно, что несмотря на явную новизну, здание казалось немного запущенным. Множество кабинетов пустовали, словно владелец здания не рассчитал востребованность помещений.
Проигнорировав лифты, я поднялся на пятый этаж и с удовольствием размял кости — постоянные разъезды на автомобиле меня избаловали. Надо бы налечь на спорт.
Коридор освещался неприятным холодным светом ламп — тем самым, которые делает лица безжизненными, а персиковые стены — похожими на больничные. Быстро найдя нужный кабинет, я постучал.
Никто не ответил, хотя за дверью явно кипела жизнь. Я слышал шум голосов, телефонные трели, треск принтера…
Ладно, не будем любезничать. Я распахнул дверь и покачнулся от густого дыма. Накурено было так, что под потолком легко бы удержалась парочка топоров.
— Кхе! — я откашлялся и проморгался, судорожно пытаясь разглядеть оранжевое пятно за столом напротив двери.
— Вам кого? — спросило пятно низким женским голосом.
Когда глаза приспособились к этой дымовой завесе, я увидел рыжеволосую даму бальзаковского возраста в ярко-оранжевой блузке. Женщина сидела перед компьютером, в одной руке держала телефонную трубку, а второй стряхивала пепел с сигареты прямиком в массивную латунную пепельницу.
— Добрый день. Я ищу Андрюшина.
Колоритная дама не проявила ко мне никакого интереса — лишь неопределенно указала вглубь помещения и вернулась к телефонному разговору.
Я пожал плечами. Ну, здесь наверняка ко всему привыкли.
Редакция представляла собой здоровенное помещение без перегородок — то, что в моем мире именовали опенспейсом. Как по мне, отвратительное решение. Никакого уюта, все сидят друг у друга на головах и вечно галдят. Не понимаю, как можно сосредоточиться в такой обстановке, особенно журналисту.
Окна в пол были завешаны горизонтальными жалюзи, и солнечные лучи, врываясь в полутемный зал, подсвечивали завитушки дыма и парившую в воздухе пыль. Я подошел к одному из корпевших над клавиатурой сотрудников.
— Извините, пожалуйста. Не подскажете, как найти Сергея Васильевича Андрюшина?
Лысоватый мужичок вздрогнул, моргнул и указал на самый дальний стол у окна.
— Там он, если обедать не ушел.
— Спасибо.
Андрюшин распекал кого-то по телефону. Судя по содержанию громогласных реплик, доставалось какому-то болтуну. Заметив меня, журналист понизил голос и прищурился.
— Перезвоню позже, — бросил он и швырнул трубку на рычаг. — Глаза меня не обманывают? Михаил Николаевич собственной персоной?
— И вам доброго дня, — улыбнулся я. — Найдется пара минут?
— Раз уж вы добрались до этой дыры, с моей стороны будет сущим хамством не уделить вам время, — на удивление вежливо отозвался журналист. — Кофе? Чай не предлагаю. Он у нас скверный.
— Пожалуй, обойдусь. Здесь есть место, где мы можем поговорить наедине?
Андрюшин уставился на меня светлыми выцветшими глазами.
— Михаил Николаевич, давайте сперва кое-что проясним. Если вы пришли предъявить мне претензию из-за статьи…
Я жестом перебил его.
— Не претензию. Меня интересует источник.
— Тем более я мало чем смогу помочь, — пожал плечами Андрюшин и потянулся за сигаретами. — Дело в том, что сведения о вашем задержании я получил в виде пакета. Фотографии, причем весьма скверного качества, и записка. Отправитель пожелал остаться неизвестным. Принес какой-то мальчишка из уличных босяков.
Фотографии… А вот это уже было интересно.
— Могу я на них взглянуть?
Журналист замялся.
— Вообще-то это противоречит нашей этике.
— Сергей Васильевич, этике противоречит то, что вы опубликовали непроверенные сведения и поставили под угрозу мою репутацию. Хорошо, что повод плевый. А если бы вам подсунули что-то более скандальное?
— Прошу простить мою дерзость, но со скандалами вы пока что успешно справляетесь и без помощи анонимов, — усмехнулся Сергей Васильевич. — Взять ту же дуэль…
Нужно было заставить его заговорить. Угрожать я не хотел — не в редакции же, в самом-то деле. Впрочем, был еще один способ развязать язык.
Я достал из кошелька десятирублевую купюру.
— Давайте притворимся, что все здесь на десять минут лишились принципов, — я протянул деньги журналисту.
Андрюшин укоризненно на меня взглянул, однако подношение принял.
— Момент. Нужно поискать… — он принялся рыться в папках, которыми с горкой был завален весь стол. — Так… Кажется, вот они.
Из папки выпал простой бумажный пакет, и Андрюшин лихо выпотрошил его. В ладони упали распечатанные фотографии и записка.
“Михаила Николаевича Соколова, сына графа Соколова, задержали по подозрению в причастности к поджогу и сопроводили в Тайное отделение”.
И все. Ни подписи, ни подробностей. Тогда понятно, почему статья была высосана из пальца. К тому моменту, как Андрюшин получил подарочек, там уже вовсю работали государевы люди. Много ему бы не рассказали — тайна следствия, а простые работяги просто мало что знали. И все же Андрюшин умудрился раскопать связь между пожаром на полигоне и инцидентом на рыбном хозяйстве.
— Фотографии плохие, — проворчал Андрюшин. — Явно сделаны на пленку, причем фотограф плохо настроил аппарат. Потому и пришлось ставить в макет ваш прошлогодний портрет.
Пленка? Тоже интересно. Пользоваться пленочником имело смысл только если фотограф был одаренным. И явно не дотягивал даже до уровня любителя, судя по смазанному фокусу и плохой экспозиции.
— Сдается мне, у меня появился поклонник, — задумчиво проговорил я, листая снимки. — Или преследователь. Ибо я уж точно не тяну на фотомодель.
“Вели” меня от города. Все фотографии были сделаны возле Петропавловки. Быть может, кто-то хотел убедиться, что я все-таки туда попал.
Я вернул снимки Андрюшину. Досадно. Считай, вхолостую съездил.
— И как вы умудрились на основании этой весьма сомнительной информации сделать пусть и жиденькую, но статью?
Сергей Васильевич самодовольно ухмыльнулся.
— Профессионализм, ваше сиятельство. Главное — зацепка. А дальше ищи, разговаривай, наблюдай. В нашем деле волка ноги кормят. Не поработаешь — не получишь гонорар. Платят ведь за публикации, здесь на окладах не сидят.
А он и правда оказался молодцом.
— Отличная работа, хотя и направлена против меня. Только в следующий раз, если не возражаете, я буду рад предоставить вам личный комментарий.
Андрюшин с недоверием на меня уставился.
— Даже так, ваше сиятельство?
— Я из тех, кто предпочтет быть прессе другом. Если вы понимаете, о чем я.
— Полагаю, да.
Я скользнул взглядом по вчерашнему выпуску “Вечернего Петрополя” — первую полосу украшала разгромная статья о похождениях одного из старших братьев Кости Денисова. И у меня появилась идея.
— Желаете ли заработать дважды на один материал, Сергей Васильевич? Позволите предложить вам тему следующей статьи?
Журналист продолжал глядеть на меня с подозрением.
— Считаете, я стану писать заказуху?
— А если я предложу тему, что будет интересна лично вам?
Андрюшин воровато огляделся по сторонам и прошептал:
— Излагайте.
Глава 23
— Значит, вас интересует Семен Павлович Шувалов…
Андрюшин задумчиво размешивал кофе “три в одном” в пластиковом стаканчике. Ничего лучше в его личном ящике не нашлось, и мы переместились на импровизированную кухню для обсуждения деталей.
— Понимаю, запрос необычный, — кивнул я. — Кроме того, я и вовсе не уверен, что он может быть замешан в чем-нибудь скандальном. И все же перестраховаться было бы неплохо.
— Могу ли я поинтересоваться, чем его сиятельство так привлек ваш интерес?
Я рассеянно взглянул в окно, выходившее в лишенный всякого очарования внутренний двор.
— Дело в том, что моя семья намеревается вести с ним дела. Не буду забегать далеко вперед, но возможно и укрепление родовых отношений, — уклончиво ответил я, тем не менее, намекнув на все важное. — И мне хотелось бы знать как можно больше о будущем партнере и союзнике. Ведь если впоследствии на поверхность всплывет какая-нибудь некрасивая история, сам понимаете…
Андрюшин кивнул.
— Это отразится и на вашей репутации.
— Именно, Сергей Васильевич, — я сделал глоток обжигающе горячего напитка. — Считайте это перестраховкой.
Андрюшин пил свой кофе так, словно тот был холодным — крупными глотками, совершенно не замечая, что это был практически кипяток. Выбросив пустой одноразовый стаканчик в мусорку, он вернулся ко мне.
— В таком случае вам было бы уместнее нанять частного детектива из бывших сотрудников органов правопорядка — у них обычно остаются полезные связи. Почему же вы пошли к журналисту?
Я улыбнулся и полез за кошельком.