— Ладно. Ладно, — повторил Изард, успокаивая, правда, не меня, а себя. — Пойдём другим путём. Какой инструмент ты используешь?
— Инструмент? — не понял я.
Изард тяжело вздохнул:
— Я и забыл за четыреста лет, почему я никогда не завидовал учителям юной поросли клана, а лишь сочувствовал. Какой музыкальный инструмент ты используешь, бестолочь?
Ох уж и приложил меня дух. Но я даже не возмутился. Именно бестолочью я себя сейчас и ощущал.
— Цинь, — глухо сообщил ему.
— Отлично! — просиял Изард и даже ветер, который дёргал его волосы, исчез, словно его и не было. — Молодёжь последние годы стала ленива, взяла моду играть на флейтах, цинь им видите ли слишком велик и неудобен, — дух вдруг изменился в лице и глухо добавил. — Да и сгинула эта молодёжь четыре сотни лет назад.
Я промолчал, не зная, что сказать. Седой и Пересмешник и вовсе делали вид, что их здесь нет. Изард спустя десяток вдохов повёл рукой:
— Но я всё равно рад, что твой инструмент цинь. Давай! — он снова сел, где стоял, скрестив ноги. Поправил полы и рукава халата, медленно повёл рукой ещё раз. — Исполни четыре мелодии, покажи четыре эмоции: печаль, радость, гнев, страх, а я погляжу, как отзывается эссенция на мелодии. Ну, чего замер?
Я сглотнул и признался:
— Старший, я не совсем понимаю. Мне исполнить четыре мелодии?
— Я вроде так и сказал.
— Но у меня нет мелодий, в которых был бы страх. Я таких не учил.
— Кто говорил про учил? — нахмурился Изард. — Исполни четыре своих импровизации на эти темы или ты хочешь сказать, что ни разу за свою жизнь не испытывал страх? Ну, замени его яростью, её у тебя на троих.
— Нет, старший, дело совсем в другом, я не очень силён в музыке, ещё не могу импровизировать.
С трудом успел прикусить язык и не предложить вызвать музыкантшу, которая это умела делать просто изумительно, скрасив мне сотни битв в жетоне.
— Что значит не умеешь? — совсем помрачнел Изард. — Во сколько лет ты начал играть на цине?
— Э-э-э, — постарался я припомнить.
Так, ну год, когда я взял цинь трофеем — не считаем. Я на нём не играл, хотя Клатир и дал совет, что утёсу и лесу в моём жетоне не хватает музыки. День, когда я первый раз это делал и дёргал струны циня в жетоне, извлекая из него жалобные звуки тоже не считаем. Если я назову это музыкой, то мне будет стыдно.
Пожалуй, честнее всего сказать, что я начал играть в Академии, когда обменял заработанные на Стелле мечи на уроки старика Ертия. И было мне… Ну, если считать момент поступления.
— В пятнадцать.
— Что⁈ — Изард вскочил, возглас его ударил звоном струны. — Как в пятнадцать? Четыре года назад? Так чему ты удивляешься, безумец? Ты впустую потратил столько лет и хочешь получить результат? Чтобы овладеть основами, нужно обучаться игре на цине три года. За семь лет можно освоить начала игры на нём, за четырнадцать лет вступить на путь мастерства, за двадцать лет стать мастером. А ты… Ты! На что ты вообще тогда рассчитываешь, пытаясь возвышаться⁈
Снова воздух качнул звон лопнувшей струны, впервые заставив меня задуматься над связью этого звука и игры на цине. И не только меня, как оказалось.
— Старший, — подал голос Седой, довольно бесстрашно обратившись к разъярившемуся духу. — Позвольте вопрос.
— Позволяю, — процедил Изард, не сводя с меня глаз.
— А как связана игра на цине и Возвышение?
Волосы Изарда поднялись вверх, зашевелились, словно снизу их стал раздувать незримый ветер, сам он медленно повернулся к Седому.
— И это спрашиваешь меня ты? Властелин Духа? Это я спрошу тебя, во сколько ты начал учиться игре, на чём и для чего ты играешь музыку?
— Эм-м, — Седой, похоже, уже сам был не рад, что осмелился на вопрос, но всё же принялся отвечать. — Немного раньше, чем глава, в десять, когда поступил в Школу. Играю я тоже на цине. Играю, чтобы успокоить нервы, позабавить себя и…
— ПОЗАБАВИТЬ⁈
Нас всех троих сбило с ног, опрокинуло и потащило прочь. Извернувшись, я коснулся сапогом камня площадки и использовал Опору. Через миг уже стоял на ногах, готовый к новому удару ярости духа.
Но он опустил голову, закрыл ладонью глаза и глухо сказал:
— На миг я забылся, забыл, что случилось и что сейчас находится за стенами моего города. Империя Сынов Неба пала, весь цвет империи сгорел в Столичном округе, передо мной потомки слуг, стражников и незаконных детей, рождённых гарх знает от кого, — не поднимая головы и не открывая глаз, он спросил. — И всё же. Неужели даже ты, Властелин, воспитанник одной из главных фракций нынешней Империи, не знаешь, не понимаешь, для чего идущих учат музыке? Неужели твои учителя ни разу не говорили тебе цель?
— Старший, — Седой почтительно склонился перед не смотрящим на него духом. — простите меня за прямоту, но в десять лет, когда я сдал экзамен в Школу, меня больше интересовали техники и желание стать Воином как можно быстрей. Музыка была обязательным уроком, но я был слишком глуп и слишком спешил, чтобы слушать учителей и их наставления.
Изард опустил ладонь и усмехнулся:
— Зато уважения к учителям ты сохранил, раз даже сейчас, спустя столько лет, защищаешь их доброе имя. Но я понял тебя, я просто обманул сам себя, ведь отлично знал, что из себя представляет современное обучение. Ничего лишнего, только сухие выжимки наставлений, только результативность и прорывы на следующие ступени в ущерб самому Возвышению. Рам Вилор недаром включил в Договор все те пункты, он лучше других понимал всю жадность и глупость тех, кто сейчас идёт к Небу.
Честно говоря, про жадность и глупость было слышать обидно, но ни Седой, ни я, ни тем более Пересмешник ничего духу не возразили. Глупо возражать таким словам, сидя в городе, который сейчас никто построить не может, в городе, больше похожем на горный пик, в городе, уходящем вершиной за облака. И, тем более, глупо возражать таким словам духу, которого сейчас никто из живущих создать не может. Древние были велики и могучи. И да, они знали побольше нашего в Возвышении и пути к Небу.
— Вы потеряли чудовищно много, — вздохнул Изард и замолчал, глядя на нас странным взглядом.
Я подождал вдох, другой, подождал десять вдохов, но дух всё молчал и молчал, а это никак не помогало мне с моей проблемой, поэтому я решился и заговорил, тщательно подбирая слова:
— Старший, так подскажи, как возместить эти потери, как…
Видимо, подбирал плохо, потому что Изард взорвался возмущением, не дав мне договорить:
— Возместить? Как возместить упущенные годы? К твоим годам ты должен был уже вступить на путь мастерства в игре на цине, подготовить почву для понимания эссенции и начать понимать мир. Как ты возместишь упущенные годы? Придёшь ко мне через одиннадцать лет, когда будешь готов? Но названные мной годы справедливы для того, у кого есть немного терпения и немного таланта. А если у тебя таланта музыки и вовсе нет? Сколько ждать, тридцать, сорок лет?
— Можно сократить годы обучением в растянутом времени жетона, — заметил я.
— Умник, — скривился Изард. — У этого пути столько же недостатков, сколько и достоинств, а главное, с чего ты решил, что в названные мной года не включены и месяцы игры в жетоне?
После этой отповеди дух замолчал, прожигая меня взглядом своих разных глаз, но пламени в них было всё же больше, чем синевы. Молчал и я. Что я мог сказать ещё? Напомнить ему, что у меня в его городе осталось всего буквально месяц? И то, лишь потому, что перед порталом Истока я решил перестраховаться и удвоить время своей отлучки? По-хорошему, мне бы уже сегодня с Изардом проверить, получается ли открыть портал в Исток или нет?
Но и уйти отсюда так быстро, так легко, получив лишь лечение, лечение, о котором я не просил и необходимость которого даже не ощущал… Этого было слишком мало для жадного меня.
— Хорошо, хорошо, — Изард неожиданно сам прервал молчание, поднял взгляд к потолку, — или, лучше сказать, к Небу? — Давненько в моей жизни не было испытаний, я уже и позабыл, каково это, — опустив взгляд, он сурово глянул на меня. — За четыре года ты должен был овладеть основами, самое малое. Теперь я хочу оценить меру твоего таланта. Достань цинь.
Я отвёл руку в сторону и уже через миг сжал пальцы на лакированной древесине.
Изард поджал губы и процедил:
— Сумеем ли мы добраться до самой игры или я вышвырну тебя из города раньше?
Спину укололо незримой сталью, всего на миг, но явственно, а это означало, что дух вновь разъярился настолько, что допустил мысль о моём убийстве. Я напрягся, лихорадочно пытаясь понять, что не так, осторожно произнёс:
— Этот цинь мне достался трофеем в Первом поясе, он не очень хорош, но…
— Сам вижу, что он сделан рукой какого-то подмастерья, не более, — оборвал меня Изард. — Но разве это даёт тебе повод так презрительно относиться к труду этого человека?
Я в изумлении распахнул глаза. Чего?
— Урок первый! — голос Изарда звенел струной, заставляя подаваться вперёд, чтобы встретить эти сотрясающие тело удары и не упасть. — Музыкант должен уважать свой инструмент, ценить его, считать его более дорогим, чем… чем… В твоём случае, более дорогим и ценным, чем твоё любимое оружие. Невозможно постичь мастерство игры, презирая инструмент, на котором играешь.
Под требовательным взглядом Изарда я склонил голову:
— Я понял, старший.
— Что ты понял⁈ — только Опора позволила мне остаться на месте, а не быть сметённым гневом духа. — Что ты понял, если продолжаешь так пренебрежительно держать цинь? Двумя руками, бестолочь, двумя руками возьми его! Перестань хватать за струны!
Я поспешно перехватил цинь, держа его теперь на двух руках, словно ребёнка, и исподлобья, тайком поглядывая на Изарда, чьё лицо было искажено в гримасе злости, а волосы шевелились, словно тончайшие змеи, только шипения не хватало для полноты картины.
— Доберёмся ли мы оба до конца даже первого урока? — вместо своих волос зашипел сам дух, — Или, может быть, я прибью такого нерадивого ученика своими руками? А может, я быстрей лопну от злости? Что молчишь?