— Не знаю, что сказать, старший.
— Скажи мне ещё раз, что это за цинь и кто его сделал. И не разочаровывай меня, Наследник и держатель договора, сделай вывод из того, что я только что тебе сказал.
Дарсов дух! Взгляд, впрочем, я предпочёл упереть в пол, чтобы хоть так скрыть охватившую меня злость. Он что, решил воплотить в себя все самые худшие черты моих старейшин? Это ещё хуже, чем назвать самую главную ошибку и три менее главных. Повтори слова, используя вывод, который сделал? Я сделал вывод, что безумный Изард повёрнут на этой дурацкой игре и инструменте!
Я собрался, выбросил лишнее из головы, повторил про себя всё то, что только что высказал мне Изард и осторожно, опасаясь каждого своего слова, произнёс:
— Этот инструмент не из тех, что великие. Он достался мне трофеем и дорог, как память. Он прошёл со мной множество дорог и даже выручал меня в битвах.
— Выручал в битвах, — застонал Изард и спрятал лицо в ладонях. Глухо спросил сквозь пальцы. — Ты что, бил драгоценным инструментом по головам врагов?
— Нет, я…
Он не дал мне договорить:
— Принимал на него удары мечей и техник?
— Нет! — возмутился я, слабо понимая, как всего лишь цинь мог бы выдержать удар какой-нибудь, пусть даже самой простой техники. — Я маскировал его музыкой свой талант Указов.
— О-о-о! — Изард опустил ладони и вновь взглянул на меня. — Достойно. Продолжай.
Я облизал пересохшие губы, пытаясь придумать, что ещё можно добавить к уже произнесённому.
— Не подсказывать! — рявкнул вдруг Изард, голос его зазвенел струной едва-едва, но судя по тому, как позади него снесло Седого, отшвырнув того на десяток шагов, так казалось лишь мне, которого гнев духа обошёл стороной. — Что? — Изард напомнил мне, что мне бы сейчас переживать о себе, а не о Седом. — Больше ничего не можешь добавить?
Я не стал продлевать мучения, согнул спину, по-прежнему удерживая перед собой цинь.
— Простите, старший.
Изард скрипнул зубами и едва ли не прорычал:
— Урок второй! Говоря о цине идущий обязательно должен похвалить труд мастера, который его сделал, сказать несколько тёплых слов о самом инструменте, выделив хоть что-то: лак, материал струн, полировку основы или выдержку дерева этой самой основы. Затем похвалить звучание, дав красочное сравнение его звукам, — Изард тяжело вздохнул. — Хотя, о чём я? Если я попробую выжать из тебя такое сравнение, то что услышу? — явно передразнивая мой голос, он гнусаво, запинаясь, протянул. — Это, оно, оно как бы звенит, звенит, словно удар меча в меч, старший. Дальше! — голос его вновь стал обычным, не изменённым, но продолжил сочиться гневом. — Прими позу играющего.
Я осторожно, полагаясь не на то, как мне удобно, а вспоминая позу музыкантши, согнул колени, опускаясь на пол и тщательно повторяя то, что держал перед глазами. Спину ровно, левая ступня над правой, колени ниже, ближе к камню пола, цинь ровно на коленях, так, чтобы справа между опорой-коленом и краем циня помещалось две ладони. Медленно провести руками по нижней деке циня, поймать на ладонь правой шнуры и пропустить их сквозь неё, словно огладив, левой рукой же огладить драконьи дёсны. Вывести руку наверх, расположить их над самыми струнами и замереть, глядя на Изарда.
Тот дёрнул верхней губой:
— Приемлемо. Грубо, не изящно, с внутренним напряжением, которое непременно отразится на игре, но приемлемо, — я не успел даже вздохнуть от облегчения, как Изард рявкнул. — Для первого года обучения! Ты же сказал, что учишься уже четыре года! Позор!
Я не выдержал:
— Старший, сейчас за пределами вашего города больше ценится то, как быстро ты движешься, как ловко держишь в руке меч и как сильны твои техники, а не то, как хорошо ты принимаешь позу для игры на цине.
На удивление, Изард не перебил меня, не оборвал, выслушал, и лишь после того, как я сам замолчал, ухмыльнулся и спросил:
— И как, помогло тебе то, как ловко ты движешься и прочее?
— Помогло. Иначе бы я давно погиб, ещё в Нулевом.
— Нулевой, — ухмылка исчезла с губ Изарда. — Какое отвратительное название для прежнего величия Столичного округа.
— Старший, — я тяжело вздохнул. — Какое величие? Всё величие обратилось в прах. Сейчас Нулевой это по большей части пески. Я жил в Белой пустоши, где под светом луны белый песок кажется чёрным, словно только что остывший пепел. И эти пески раскинулись на многие недели пути во все стороны от моей деревни. Всё, что уцелело от прежнего величия Древних в наших местах — это узкая полоса чёрных руин в три этажа вдоль берега реки, в них мы добываем камень для ограды, Палец — одинокая руина высотой в несколько десятков шагов, на верхней площадке которой я нашёл кости раух, и оплавленная Чёрная Гора, в тоннелях которой мы собираем небесные травы.
Изард вновь прикрыл глаза рукой, обхватил виски пальцами, сжал, словно был живой человек и сейчас его голова раскалывалась от боли. Впрочем, кто сказал, что духи не испытывают боли?
— Я прекрасно сознаю, — я даже не сразу сообразил, что этот шёпот принадлежит Изарду, — всё величие Столицы пало, обратилось в прах, прах настолько безжизненный, что даже спустя четыре сотни лет на нём едва-едва способно что-то вырасти, — дух опустил ладонь и впился в меня тяжёлым взглядом. — Но если ты думаешь, что мне легко принять то, что ты, твои родители и родители твоих родителей год за годом ели то, что выросло из праха моего клана, из праха идущих моей Империи, то ты ошибаешься.
Меня самого передёрнуло от того, что он сказал, но я не опустил взгляда, сам ударил в ответ:
— Как будто пески Нулевого это прах только твоих знакомых. Когда мой отец умер, его тело сожгли, а прах и пепел того костра развеяли над рекой, смешивая с прахом всех прошлых поколений, запертых там Рамом Вилором.
Так мы и застыли, уперевшись друг в друга взглядами, пока Седой не решился разбить наше противостояние.
— Старший, — расколол тишину его голос. — Разрешите вопрос. Вы так и не сказали, в чём же суть обучения музыке. Что она даёт идущему?
Изард, который мог бы сейчас рявкнуть, разозлиться, вновь ударить своим голосом, напомнив о глупости слуг и о том, что уже называл суть, лишь отвёл от меня глаза, переводя взгляд на Седого, и ответил:
— В гармонии и переживании, ощущении чужого опыта. Ловкость движений, обработанность техник и выживание здесь и сейчас это хорошо, без этого никуда не деться. Но путь к Небу — это нечто большее, чем ловкие движения и могучие техники. Чтобы надеяться дойти до этапа Небесного Воина нужно закладывать основу с раннего детства. Ещё раньше, чем идущий начинает закалку меридианов. Ребёнок должен начать познавать мир, понимать его, искать в нём своё место и видеть гармонию мира вокруг.
— Получается, старший, — задумчиво уточнил Седой, — что в этом важна не только музыка, но и размышления всяких мудрецов? То, чем нас пичкали без меры в Академии?
— Верно, — согласился Изард. В голосе его ощущалась усталость и печаль, но сам голос был спокоен, а объяснение подробное. — Одно дело отыскать свой путь в пустоте, другое дело узнать про сто чужих путей и отыскать свой путь при их незримой поддержке. Музыка… Музыка же помогает идущему выразить свои, пережить чужие эмоции, переосмыслить их опыт, музыка — это суть этого самого опыта. Хотя, как десятки лет назад, гвардия и стража клана обходились без того обучения, что получали наследники клана, так и вы сейчас без него достигаете этапа Властелина. Но что дальше? Вот, — Изард вновь повернулся ко мне и даже указал на меня пальцем. — Даже с ним проблема. По силе он достиг границы, достиг предела, но не способен даже ощутить в себе эссенцию. Просто потому, что пропустил создание основы для гармонии, а таланта нет. Упорство есть, а таланта нет.
Слышать это было неприятно, особенно потому, что я буквально несколько лет назад решил для себя, что я, пусть и не подобен Яриму, но всё же талант, способный обогнать девятьсот девяносто девять из своего поколения. Но я не стал возмущаться, а вместо этого сказал:
— Старший, я здесь и вместе со мной всё моё упорство. Я прошу продолжить ваш урок музыки и указать мне направление.
— Что тут указывать? — вздохнул Изард. — Мы идём шаг за шагом. Достали инструмент, похвалили его и мастера, сели. Сесть ты сел. Приемлемо. Теперь давай сыграй мне ту мелодию, что знаешь лучше всего.
Я облизнул губы. Лучше всего я, разумеется, знаю первую из мелодий, что начал учить. Полёт Ворона. Но если я даже сижу плохо, плохо держу цинь, то сумею ли своей игрой удовлетворить духа?
Я положил руки на цинь, зажал и, извлекая звук, дёрнул первую струну, уже зная ответ, и Изард меня не разочаровал: уже через вдох моей игры он прикрыл глаза рукой и прошипел:
— О Небо, дай мне терпения…
Глава 14
— Нет, — покачал головой Изард и разочаровано выдохнул. — Ни-че-го. Ничего в тебе не отзывается на звуки музыки. Ты, ты… Ты словно голем, который движется лишь потому, что в него что-то вложили, а сам он не имеет ничего своего.
Я стиснул зубы и опустил правую ладонь на струны, гася их звучание. Жаль, что так же легко, одним лёгким движением, погасить раздражение в себе невозможно. Но всё равно я справился, не впервой. Когда-то на меня помои выливали, а я разве что не улыбался.
Вот сейчас, разжав зубы, я как раз улыбнулся.
— Старший, мы же с вами движемся шаг за шагом. Этот тоже оказался приемлемый…
— Приемлемый⁈ — изумился Изард.
— Или неприемлемый, — спокойно поправился я. — Во всяком случае, сыграть мелодию я сумел от начала до конца, давайте двигаться дальше.
— Куда двигаться? — устало спросил Изард.
— К гармонии, — ответил я со всей той же улыбкой.
Дух Изард прищурился, вглядываясь в меня. Будь он простым человеком, простым идущим, это выглядело бы так, словно ищет, не обляпал ли я где халат, но он был духом и он был Повелителем Стихии неизвестного мне испытания, поэтому его взгляд, казалось, пронзал меня насквозь. Наконец, губы духа дрогнули раскрываясь. Он всё же ответил, правда, его слова звучали больше как упрёк.