На «скорой помощи» работала медсестра эстонка Аудра, которая чуть ли не ежедневно полностью меняла свой облик — меняла не только одежду, но и красила волосы и по новому накладывала грим на лицо — случалось, ее по полдня не узнавали и, только приглядевшись, здоровались и заговаривали, хотя ее походка — походка распутницы — не менялась никогда. Приходя на работу, Аудра задерживалась около зеркала в холле и, на глазах у сидящих в ожидании вызова санитаров и шоферов, выделывала танцевальные движения, вынимала заколки, трясла головой — ее волосы рассыпались по плечам — она их тщательно расчесывала, красила губы, пудрилась, прикладывала флакон духов к ушам. Ее телодвижения и инструменты обольщения — расчески, помады, флаконы — действовали на зрителей возбуждающе — то один то другой мужчина отпускал Аудре восторженные комплименты.
После работы ее всегда встречали поклонники, которых она тоже часто меняла; поклонники избаловали ее вниманием, она слишком любила себя и у нее не было времени любить других; от нее и на работе исходил холодный псевдосветский снобизм. Она не была красавицей — в ее фигуре проглядывала какая-то угловатость, а крупные, броские черты лица говорили о далеко не мягком характере, и выглядела она неестественно, как залакированная кукла — точно на нее наложен глянец. Она и ходила как-то изломанно, неистово крутя бедрами; ее возбуждающая походка выдавала сексуальную и самоуверенную натуру — она шла по жизни широко, размашисто, свободно передвигаясь в любой среде. Именно это и нравилось Андрею больше всего — его, безвольного, тянуло к сильным личностям. Он влюбился в Аудру, ни разу не поговорив с ней, только наблюдая за ней, и мучился и страдал от того, что она не замечает его.
А по ночам ему снился их роман, и временами в полузамутненном сознании мелькало — это всего лишь мираж, обман — но так хотелось продлить сон, пережить счастливую концовку. Андрей догадывался — его мучает болезнь, от которой нет лекарств.
Однажды он все-таки подошел к Аудре, когда она перед зеркалом в холле надевала ярко-красный берет и прямо-таки огненный плащ. Стараясь быть веселым, Андрей проговорил заранее приготовленную фразу:
— Красная шапочка, сейчас вас съем.
Она повернулась, осмотрела Андрея с ног до головы, хмыкнула и грубовато ответила:
— Подавитесь. Я костлявая. О, щекотливые нюансы, я валяюсь!
— Я давно вас заметил… Я вас провожу. Где вы живете?
— В вашей душе! — не оборачиваясь, она заспешила к автобусу.
На следующий день Андрей специально перенес свое дежурство с тем, чтобы освободить вечер, и, дождавшись Аудру, выдавил еще одну заготовленную шутку:
— Вы, в самом деле, живете в моей душе, и сегодня моя душа приглашает вас в кафе.
Аудра засмеялась.
— Это звучит сексуально. С вами не соскучишься. О, щекотливые нюансы! Но я сегодня занята и вообще устала, и спешу. — Заметив, что Андрей сник, произнесла: — Не думайте, ничего такого. Не страсти, а страстишки. Я должна встретиться с подругой, — и дальше, более расширительно, с авансом на встречу: — Возможно позднее. В каком кафе вы будете?
Андрей назвал близлежащее.
— Хорошо, я приду. Но поздно. Ждите.
Она пришла с подругой, тоже медсестрой, полной девицей с выпученными глазами — ее Андрей сразу прозвал «Лягушкой».
Медсестры попросили Андрея заказать вино и начали болтать о том, что в городе идет компания против длинных юбок и широких брюк и что в смысле одежды надо быть начеку… Обсудили какую-то девицу, наряды которой их раздражали, затем переключились на поклонников: «Лягушка» рассказала про старого соблазнителя, который ее «заманивает курочкой» — «Приезжай, я курочку купил, а как сварить супчик не знаю». Аудра, не стесняясь Андрея, а скорее — для того, чтобы подогреть его ревность, поведала о женатом художнике любовнике:
— Я для него просто цивильная модель… Нет, конечно, больше, чем модель… Но я ему нужна, чтобы с кем-то обсудить его семейные делишки. Щекотливые нюансы! Взбеситься можно!
Из этой говорильни Андрей заключил, что интересы медсестер сводятся к погоне за удовольствиями — шмотки, вино, поклонники — или, в зависимости от настроения, — это идет в другом порядке. И все же раза два Аудра вскользь упомянула об Эстонии, об архитектуре городов — в расчете на уши Андрея — из чего он заключил — у нее есть вторая, какая-то интересная жизнь. Ему захотелось побыть с Аудрой наедине, но и на следующее свидание она пришла с «Лягушкой». В тот вечер, проводив Аудру до дома, Андрей сказал:
— Приходите завтра одна, мне нужно с вами поговорить.
— Разве моя подруга вам мешает? Она такая цивильная, умная.
— Мне нужно с вами серьезно поговорить, — повторил Андрей.
— Вы меня озадачили. Ну хорошо, если вы так настаиваете, — с рассчитанной небрежностью Аудра пожала плечами.
Они просидели в кафе до закрытия. Андрей рассказал о себе все, в том числе и, с невероятной откровенностью, что еще не встречался с девушками, чем вызвал у блудницы медсестры неподдельный интерес. В заключение, ошалев от вина, Андрей схватил Аудру за руку и, без всяких объяснений, предложил переехать к нему.
— Вы живете слишком далеко, — трезво и чрезмерно практично заявила медсестра. — Я предпочитаю жить у себя. Я живу в двух шагах от работы… И потом, это не очень банально, нам заниматься любовью? А нам это понравится? Любопытный поворот судьбы, я валяюсь!..
Она тоже рассказала о себе: вначале, что уже дважды побывала замужем, потом — что в ее жизни был всего один мужчина и в конце концов договорилась до того, что объявила себя девственницей.
После кафе они пошли к ней. Открывая дверь, Аудра приложила палец к губам:
— Тихо! Моя соседка ворчит, когда ко мне кто-то приходит.
Андрей ушел от нее под утро; прощаясь, Аудра прошептала:
— Если б ты жил без собаки, я взяла б тебя к себе… Но там посмотрим…
На другой день она сама подошла к Андрею и, облизывая губы и пощелкивая пальцами, объявила, что он может к ней переехать, но предупредила, что вряд ли они смогут «ужиться», поскольку у нее «неуживчивый характер и вообще все быстро надоедает», и поставила два условия: «чтобы собака в комнату не заходила и спала на коврике в коридоре», и чтобы Андрей бросил курить, так как у нее «от дыма щемит сердце»; она сразу обозначила их отношения — как временные.
В комнате Аудры поражала стерильная чистота, все вещи лежали на точно выверенных местах; на тахте — кружевная кипа накидок, на подзеркальнике — с громоподобным блеском батарея флаконов; на стенах — фотографии самой медсестры в разных позах. Дома Аудра ходила в полупрозрачной одежде белого цвета (целомудренного цвета!).
Чемодан Андрея Аудра сразу задвинула под тахту, а для его книг отвела часть подоконника; затем протянула Андрею мыло с мочалкой и попросила «как следует вымыть собаку».
Соседкой Аудры была одинокая пенсионерка; появление новых жильцов она встретила неожиданно приветливо, а после того, как Андрей починил полку на кухне — чему сам удивился, — прямо сказала:
— Наконец-то в нашей квартире появился положительный мужчина. И Гипо симпатяга, сразу видно — добрый. Мы с ним поладим, тем более, что мы одного возраста. Я буду его выгуливать.
Дог почувствовал добросердечие старухи и с первых же дней привязался к ней, но Аудры сторонился — замечая ее властный взгляд, смущался, отворачивался — никак не мог понять, в чем перед ней провинился, почему она не говорит с ним, не гладит, не пускает в комнату; от нее только и слышалось:
— Не крутись! На место! Лежать!
Каждый раз, когда Андрей с Аудрой уединялись в комнате, Гипо тихо поскуливал и, снедаемый ревностью, не мог взять в толк, почему хозяин променял их дружбу на эту строгую, резко пахнущую женщину. Гипо уже исполнилось девять лет, и, как все старые собаки, он стал обидчив — случалось, во сне всхлипывал и стонал, и тогда его снова будил окрик Аудры:
— А ну перестань! Не даешь жить спокойно!
Гипо смотрел на своего хозяина, искал у него защиты, но тот, казалось, ничего не замечал; слабохарактерный Андрей уже был в полном порабощении у Аудры и не только потакал ее капризам, но и часто считал дога виновником ее раздражительности, недовольства, раздоров между ними. А раздоры начались с первых дней — Андрей чувствовал постоянный контроль за собой: «Эту вещь не бери, еще разобьешь», «И что ты за нескладеха — все что-то задеваешь, вряд ли из тебя получится цивильный мужчина». Когда Андрей молчал, Аудра хмыкала:
— Ты как индюк, с тобой можно умереть от скуки. Такого поискать!
Стоило Андрею заговорить, Аудра закатывала глаза:
— Щекотливые нюансы! Что за глупости? Ты что, потерял верхнюю часть туловища?! Лишь бы испортить мне настроение!
У них было какое-то вымученное сожительство, случайная неустойчивая связь, которая и проявлялась только в постели. Аудре доставляло удовольствие развлекаться — устраивать сексуальные игры с начинающим, в чем-то рьяно-диковатым, в чем-то наивным, беспомощным партнером; но и в постели она давала ему понять, что он не обладает ею полностью; даже как-то сказала, что «ее душа вовсе не с ним». Но Андрей ничего этого не замечал — он испытывал сильное влечение к первой женщине в своей жизни, дотошно рассматривал все ее бигуди и шпильки, и лосьоны неясного назначения, совершенно балдел от всяких бретелек и подвязок, а на ее тело взирал как на чудо. И все время контролировал себя: за ужином старался есть тихо и немного, чтобы Аудра не подумала, что он обжора, засыпал только после нее — боялся предстать неприглядно, если вдруг захрапит. В редкие минуты, когда у Аудры было хорошее настроение, Андрей рассказывал ей что-нибудь интересное, вычитанное из книг; он всячески пытался доказать ей, что он лучше, чем она думает. Несмотря на все его старания, через месяц Аудра заговорила в повышенном тоне:
— Ты только и сидишь, уткнувшись в телевизор, да книжки почитываешь. Я валяюсь! Тебя ничем не прошибешь! Все чего-то добиваются, а ты даже нигде не подрабатываешь — не могу себе новые сапоги купить. На твой мизерный оклад только собаку кормить. Щекотливые нюансы!