От Сэма, не отрывавшего взгляда от экрана, не укрылось, что на всех этих кадрах Даниэль продолжал улыбаться. Однако теперь улыбка его была чуточку усталой, виноватой, быть может, даже смущенной. Сэму было больно видеть это.
Вечером Даниэль возвращается домой, в то же самое шестиэтажное здание. Он поднимается пешком по лестнице и заходит в маленькую квартиру, в которой тесно от велосипеда, детской кроватки и игрушек. Сбросив рюкзачок на пол, Даниэль проходит на крохотную кухоньку, где сидит его жена, один ребенок у нее в руках, другой на коленях. Вдруг сверху слышится ритмичный гул громкой танцевальной музыки. Даниэль смотрит на свою жену, по щекам которой стекают слезы усталости.
И сразу же следующий сюжет: утром Даниэль заходит в «Сенчури-Тауэрс», проходит в кабинет начальника, который теперь занимает его бывший друг, и коротко говорит: «Я увольняюсь».
Музыка накатывается волнами виолончели, скрипки – Сэм не может точно сказать. Но это определенно какие-то струнные.
Даниэль и его жена все в том же стареньком фургоне, но только теперь на заднем сиденье двое их детей, а на крыше все их пожитки. Направляясь в противоположную сторону, они проезжают по тому же самому мосту, который выводит их на шоссе, а затем на пустынные проселочные дороги. Даниэль и его жена снова наклоняются вперед, чтобы смотреть в лобовое стекло, но только теперь они наслаждаются зеленой листвой. В маленьком городке – вероятно, где-нибудь в Вермонте, – они проезжают мимо белой церкви и пожарной команды, затем мимо местной начальной школы, на двери которой висит объявление: «Открыт набор». Когда они выбираются из своей машины перед скромным маленьким домом, Даниэль обнимает свою жену за талию, а их маленькие дети радостно бегут по лужайке.
Экран гаснет.
Когда в зале зажегся свет, Эйч Ти уже смотрел на Сэма.
– Потрясающе, правда?
Сэм не знал, что сказать. У него голова пошла кругом. Возможно, всему виной был джин. Но было также что-то глубоко пугающее в просмотре тридцати лет жизни – жизни твоего собственного ребенка, – сжатых в несколько минут.
– Что это было? – в конце концов спросил Сэм. – Юридическая фирма? Рекламное агентство?
– Разве это имеет значение?
– А разве нет?
Эйч Ти развернулся лицом к Сэму, чтобы уточнить свое замечание.
– Сэм, не думайте, у нас нет хрустального шара. Это просто «проекция» – тщательно просчитанная, подкрепленная статистическими расчетами, – но тем не менее всего лишь предположение. Она рассчитана на то, чтобы дать вам представление об общих контурах жизни Даниэля, без указаний конкретных деталей. Поэтому что это было, юридическая фирма или рекламное агентство? Мы не знаем. Но, с учетом его генетической структуры и вероятного воспитания, мы с большой долей уверены в том, что, окончив довольно престижный гуманитарный колледж, этот Даниэль устроится на работу в крупную фирму в большом городе. Так что вы правы, это юридическая фирма, консультационная компания, рекламное агентство. В Чикаго, Атланте или Сан-Франциско. Это переменные величины, но независимо от того, какой именно выбор сделает Даниэль, в конечном счете его жизнь сложится примерно одинаково. Но давайте не будем застревать в мелочах. Что вы думаете в общем?
– Вначале все было очень хорошо, – помолчав, признался Сэм. – Мне понравился нарисованный образ. Но было очень тяжело смотреть, как Даниэль дожил до тридцати лет, добившись столь малого. Я имею в виду, в профессиональном плане.
– Разумеется, – кивнув, согласился Эйч Ти, принимая подобающее серьезное выражение. – Это классический провал во втором акте.
Он продолжал кивать.
– Что вы хотите сказать? – нахмурился Сэм.
– Ну как же, вы сами знаете. Провал во втором акте – после уверенного начала человек сталкивается лицом к лицу со своими собственными ограничениями.
– Это обязательно?
Эйч Ти пожал плечами, показывая, что правила устанавливает не он.
– В определенном смысле это неизбежно. Все мы рождаемся с какими-то сильными сторонами, которые в идеале подпитывают наши родители, а затем укрепляет образование и общение с нашим окружением. Однако эти сильные стороны необязательно помогают нам в любых обстоятельствах на всех этапах жизни. Мы растем и входим в новые условия, и внезапно наши сильные стороны начинают мешать нашему продвижению вперед, что, в свою очередь, может вызывать разлад в доме. Оказавшись в подобной ситуации, мы рано или поздно вынуждены принять тот факт, что тот подход к жизни, который был у нас в прошлом, больше не является эффективным. Точно так же, как Даниэль сталкивается с тем, что его доброжелательная предрасположенность, так помогавшая ему в молодости, теперь не приносит ему пользы, когда он работает в крупной фирме, пронизанной духом соперничества.
Эйч Ти снова перешел на воодушевленный тон.
– Так вот, некоторые люди, столкнувшись с таким откровением, могут попытаться превратить себя в тех, кем они не являются. Что мне очень нравится в выборе Анни, так это то, что данный вариант Даниэля с самого начала принимает себя таким, какой он есть. Вместо того чтобы менять себя, он меняет свое окружение. Он забирает свою семью и перебирается в мир, в котором его жизненные ценности больше соответствуют пути к счастью. Мы ведь то, кто мы есть, правильно? И нет смысла заталкивать себя в гору.
«Заталкивать себя в гору…»
Услышав эту лаконичную фразу, Сэм, вместо того чтобы привязать ее к Даниэлю, поймал себя на том, что думает о своей жене. Анни училась в престижном гуманитарном колледже – похожем на изображенный в «проекции», – в котором специализировалась на английской литературе и защитила диплом по божественной неопределенности в поэзии Эмили Дикинсон[13]. И хотя затем она окончила юридический факультет университета и устроилась в навороченную фирму, в последнее время она, похоже, стала находить больше удовольствия в своих увлечениях, чем в работе. Быть может, выбирая эту «проекцию», Анни выражала сожаление о той жизни, которую они выбрали для себя в крупном городе, а не в каком-нибудь пасторальном поселке?
Эйч Ти внимательно следил за Сэмом, изучая выражение его лица.
– Ну что скажете? Вы готовы ко второй «проекции»? Или желаете немного прерваться?
– Нет, все в порядке, – заверил его Сэм. – Я готов.
– Замечательно.
Вторая «проекция»
Когда свет погас, Сэм допил джин с тоником. И снова на экране погас логотип «Витека» и появилось имя «Даниэль», после чего начался фильм. На этот раз закадровый текст читал мужчина.
«С самого своего рождения Даниэль прислушивался только к своим собственным желаниям…»
После кадров спеленатого младенца со сморщенным личиком последовали короткие сюжеты. Четырехлетний Даниэль с жаром, словно он всесторонне обдумал этот вопрос, объясняет, что сейчас ему спать не надо. В пятнадцать лет Даниэль спрашивает у преподавательницы по литературе: «Мы сейчас читаем «Тома Сойера» и «Великого Гэтсби» только потому, что вы сами читали их в школе?» В двадцать один год Даниэль стоит в кабинете декана колледжа, желающего знать, почему он не пришел на экзамен по политической экономике.
– Потому что я писал стихи, – небрежно отвечает Даниэль.
– Разве это не могло подождать?
– Подождать чего?
На экране декан хмурится, но в зрительном зале Сэм смеется.
Теперь Даниэль сидит в том же самом фургоне, что и в первой «проекции», но вместо хорошенькой блондинки рядом с ним на сиденье старенькая пишущая машинка. Когда он отъезжает, вдалеке видны его однокурсники в мантиях, подбрасывающих в воздух шапочки. Даниэль проезжает по тому же самому мосту и оказывается в том же самом городе. Он заходит в то же самое шестиэтажное здание с пишущей машинкой в одной руке и холщовой сумкой в другой, ни перед кем не придерживая дверь. И снова Даниэль приходит к «Сентрал-Тауэр» и смотрит на написанный на бумажке адрес. Однако теперь, окинув взглядом сверкающий фасад небоскреба, он бормочет: «Да пошло все это!..» Швырнув бумажку в урну, он проходит мимо, засунув руки в карманы.
Внезапно мы слышим характерные вступительные аккорды «Словно перекати-поле» Боба Дилана[14]. Под звуки музыки на экране монтаж, показывающий жизнь Даниэля в городе: он моет посуду в китайском ресторане, выпивает в какой-то забегаловке в компании забулдыг, далеко за полночь стучит на пишущей машинке в своей однокомнатной квартире и, наконец, отправляет рукопись, которая, попав на чей-то стол, удостаивается односложного ответа: «Отклонить».
Под гимн Дилана образы повторяются: мойка посуды, выпивка, печатание на машинке, отклонение. Когда серия повторяется в третий раз, музыка затихает, и мы слышим, как хозяин ресторана делает Даниэлю выговор. «Да пошел ты», – говорит Даниэль и швыряет фартук на пол. В забегаловке, где он торчит со своими дружками, появляются прилизанные молодые парни. Когда один из них делает Даниэлю замечание, что здесь курить нельзя, тот разбивает ему в кровь нос. А когда через минуту вышибала выбрасывает его на улицу, Даниэль кричит ему вслед: «Да пошел ты!..»
Помимо воли Сэм отметил с родительским беспокойством, что Даниэль, после того как бросил колледж, произнес всего три фразы, и все три приблизительно одного и того же содержания.
Следующий кадр: Даниэль сидит в оцепенении перед пишущей машинкой со свисающей с губы сигаретой, рядом бутылка бурбона и еще одна законченная рукопись. После неуютной паузы Даниэль печатает несколько слов и вынимает страницу из машинки. Крупным планом показывается название его новой книги: «Да пошла ты, Америка». Но на этот раз рукопись, попав на чей-то стол, получает одобрительное: «Купить».
Далее смена сюжетов ускоряется. Работает типографский пресс. В книжном магазине складывают стопки книг под вывеской: «Сногсшибательный бестселлер». В роскошной гостинице в Беверли-Хиллз Даниэль пожимает руку знаменитому кинопродюсеру, который только что купил у него права на экранизацию книги. После премьеры он выходит из кинотеатра под руку с актрисой, снявшейся в главной роли. В Голливуде риелтор вручает ему ключи от роскошного особняка в стиле модерн. Когда Даниэль входит в дом, камера показывает панораму холмов и рекламный щит с афишей «Да пошла ты, Америка». На дальнем плане сгущаются мечущиеся тучи. Несколько раз день сменяется ночью и наоборот, и на рекламном щите появляется афиша продолжения «Да пошла и ты, Европа».