В первую очередь это касается Кашлиса, умудрившегося обрести и в короткий срок вновь потерять свое заветное место под солнцем. Когда капитан-майор доставил его на пост и с соответствующими пояснениями сдал дежурившим там милиционерам, те, как оно и положено по инструкции, «прозвонили» задержанного, благо он имел при себе гражданский паспорт, но не выявили его причастность к преступным группировкам или совершенным где бы то ни было противоправным деяниям. С точки зрения прошлого Кашлис был чист, а на точку зрения настоящего момента сотрудники органов встали с большим опозданием, когда он уже успел в деталях продумать легенду о своей нечаянной встрече с потерявшимся африканцем (наручника на запястье которого Кашлис якобы и не заметил) в районе центрального городского вокзала и о согласии зарубежного гостя составить Кашлису компанию в загодя намеченной им поездке на дачу к приятелю. Столь скоропалительное приглашение неизвестного человека на чужую дачу Кашлис объяснил желанием продемонстрировать ему русское гостеприимство, что показалось милиционерам убедительным лишь после того, как у задержанного была взята проба на алкоголь. В дальнейшие их планы возня с Кашлисом уже не входила, но отпустить его они согласились не раньше, чем прибудет куда-то срочно уехавшая патрульная машина. Ждать пришлось долго. Наконец машина прибыла, Кашлиса загнали в кабину, и они все вместе отправились на поиски неизвестно в чем подозреваемого, но определенно подозрительного лица африканской национальности. Само собой разумеется, милиционеры, взращенные на гуманистической почве русско-советской системы образования, даже и не думали учинять пресловутый суд Линча над беглым негром и не собирались вести по нему стрельбу (разве только согласно инструкции), так что Там-Там совершенно зря ударялся в панику и предпринимал столько усилий для спасения своей жизни. Находись он поближе к дороге, он смог бы расслышать ценные рекомендации, которые неоднократно выкрикивал в темноту Кашлис, временно исполнявший при патруле обязанности переводчика. А Кашлис, как уже повелось, кричал совсем не то, что требовали его командиры. Он призывал африканца не выходить на открытое место и подождать еще час-другой, рассчитывая за это время отделаться от милицейского эскорта и уже в одиночку вернуться за своим протеже. Так оно и случилось в действительности: перед рассветом патруль получил сигнал о разбойном нападении, происшедшем на трассе в десятке километров отсюда, и, прекратив бесплодные поиски негра, умчался вдаль, а «внештатный переводчик» Кашлис был за ненадобностью высажен на обочину неподалеку от все той же скальной выемки. В течение дня он добросовестно обследовал пересеченную местность в этом районе, окликая Там-Тама, ругая его по-английски и по-русски, и только под вечер, потеряв надежду и надорвав голосовые связки, сел в электричку и уехал обратно в город. Одно время его мучила мысль о своей не до конца исполненной миссии, но затем он уверил себя в том, что нигериец остановил какую-нибудь машину и продолжил путь на запад без его помощи, тем самым сняв с него всю ответственность за последующее развитие событий. Совесть Кашлиса успокоилась, но Человеком с большой буквы он по сю пору так и не стал — трудно сказать, что в конечном счете явилось тому виной.
Краткое знакомство с Там-Тамом не прошло бесследно и для других участников его освобождения. В материальном плане наименее бесследным оно оказалось для Наташи, чья квартира пережила «культурный погром», организованный по всем правилам этого непростого искусства. С другой стороны, Наташа обогатилась духовно, узнав массу нового о гастрономических пристрастиях Моны Лизы, о прикованном и раскованном Прометее, о списке данайских судов, некогда промышлявших Елену, и о многих других вопиющих, фатальных и просто занятных вещах, каковыми были напичканы головы энциклопедистов. Существенно пополнились и Наташины представления о человеческой природе, к изучению которой она питала некую дилетантскую склонность. Прежде ей не приходилось встречаться с людьми этого типа, не принадлежащими ни к тем, кто в данный момент правил бал, ни к тем, кто стенал на обочине жизни или со стиснутыми зубами дожидался своего часа, — с людьми, которые все, что угодно, включая безделье, обращали в творческий процесс и за счет этого ухитрялись не потерять себя в беспределе российского космоса. Так что Наташа осталась не внакладе, как и сами подвижники творчества — позднее Кутешихин сочинит о Там-Таме роман, талантливо передернув немногие известные ему факты, а Патронский разродится выдержанной в гекзаметре комической поэмой, где фактов, даже передернутых, не будет вовсе, но сохранится дух, а он всего важнее. Что до Владика Сивкова, то он будет огромное множество раз пересказывать эту историю на своей специфической стадии визитов к друзьям и знакомым и со временем, безнадежно запутавшись в количестве спасенных им негров, повсюду прослывет махровым аболиционистом.
Таким образом обстояли дела с освободителями Там-Тама. Несколько по-иному — более драматично — обернулась ситуация для главных организаторов его похищения.
IX
Пропажу пленника первым обнаружил Женьшень, посетивший подвал на следующее утро. Он сразу же позвонил Панужаеву и Швеллеру, а затем на завод Алтынову — все трое были в равной степени потрясены его открытием. Кашлиса дома застать не удалось, и на него пали главные подозрения, когда остальные сообщники встретились, чтобы обсудить случившееся. Правда, никто из них не предполагал, что Кашлис мог выкрасть негра по собственной инициативе; все склонялись к версии, что он как-то сошелся с Катковым, был запуган им или подкуплен, после чего и навел врагов на след Там-Тама. В причастности к этому делу Каткова сомнений не было — так уж вышло, что слово «козлы», походя написанное Наташей на стене комнаты, было любимым и самым распространенным словом в лексиконе этого бурного деятеля, который употреблял его сплошь и рядом, не избавившись от этой привычки даже после того, как обзавелся респектабельным имиджем и начал всерьез подумывать о прорыве в публичную политику.
Швеллер был вне себя — бешеным бегемотом метался он в тесном пространстве подвала, опрокидывая и круша все на своем пути. Его друзья благоразумно дали ему отвести душу, присев на лестничные ступеньки и отзываясь на шум внизу скупыми комментариями: «стол разбивает», «уронил шкаф» и т. п. В финале он расстрелял из пистолета злополучную надпись на стене и, вновь обретя почти человеческий облик, появился в пролете двери, выходившей на лестницу.
— Я убью этого козла, — пообещал он.
— Давно пора, — сказал Женьшень. — Так или иначе от него житья не будет. Зря мы его в тот раз не замочили — два года назад все было проще. Как думаешь, Никита?
— Наезжать на Каткова надо прямо сегодня, — сказал Панужаев, — брать на ура, пока он не изобрел новой пакости. Только втроем нам тяжело придется.
— Почему втроем? А Саша? — Женьшень выжидательно посмотрел на Алтынова.
— Это не мои заботы, — медленно ответил тот, — но если без меня вы не справитесь…
— Справимся, — сказал Панужаев. — Тебе-то на кой это нужно?
— Не мешай, — остановил его Швеллер. — Сашка свой парень, он тоже завязан в деле и не оставит нас в трудную минуту.
— Будешь так подначивать, точно оставлю, — сказал Алтынов. — В гробу я видал вашего Каткова.
Швеллер закачался с пятки на носок и начал сердито раздувать щеки.
— А почему не взять двух-трех надежных ребят из конторы? — предложил Женьшень. — Я могу поручиться за Гену и Толика.
— А я за Стаса, — сказал Швеллер. — Он не хлыздун и не любитель плевать на других со своей колокольни, как некоторые.
— Своя колокольня ближе к небу, — заметил Алтынов, спокойно воспринимая намек. — Мне все меньше нравятся ваши затеи, но я готов еще раз в них поучаствовать. Только мочить никого не согласен, увольте.
— Мы и сами не будем, — сказал Панужаев.
— Вот те раз! — удивился Швеллер. — А что же мы будем делать?
— Мы будем разговаривать.
— С этим куском говна?! Какие с ним могут быть разговоры?
— Мы будем его бить, пугать и шантажировать, — объяснил товарищу быстрый умом Женьшень. — Ну а после, понятное дело, замочим.
— Убивать неприлично, — сказал Панужаев.
Компаньоны ухмыльнулись шутке.
— И невыгодно, — продолжил он.
Компаньоны заволновались.
— Почему невыгодно?
— Мы сделаем по-другому: заставим его купить у нас негра, которого он украл. За очень хорошую цену.
— А потом?
— Там будет видно. Катков не захочет стучать ментам, ему самому это может аукнуться — уж мы-то знаем, сколько за ним всякой мути.
— Мы много чего знаем, — внушительно произнес Швеллер, — это наличный факт.
Его щеки несколько убавили в объеме, качание с пятки на носок прекратилось.
— Итак, в теории все прекрасно, — подвел итоги Алтынов. — Теперь дело за малым: прижучить Каткова на практике.
— Выследим и прижучим, не впервой, — заверил его Женьшень. — Мы не только много знаем, но и кое-что умеем.
— Кое-что, — подтвердил Швеллер, — хе-хе…
…В девятом часу вечера серебристый «гранд-чероки» Каткова пролетел по скоростному участку объездной дороги, выписал дугу на развязке и покинул пределы города. Сразу после того державшийся долгое время за ним невзрачный «жигуленок» сбавил ход и начал отставать.
— Давай к обочине, Гена, — сказал водителю «жигулей» сидевший сзади Женьшень. — Едут в загородный дом, — передал он по «уоки-токи». — Это без вариантов. С ним двое быков и какая-то телка. Прием.
— Ждите нас! — выхаркнула рация.
Через несколько минут к ним подъехали две машины, в которых сидели Панужаев, Алтынов, Швеллер, а также Стас и Толик — те самые «надежные ребята из конторы».
— Я знаю этот его дом, — сказал Панужаев, когда все они собрались в кружок для совещания, — к нему можно выйти с задней стороны через лес, но машины придется оставить далеко от места.
— Ничего, прогуляемся, — бодро сказал Женьшень.