есант, что будешь делать?»
Несколько дней было очень тревожно. Главная угроза была не столько арабы – мы знали уже, что у египтян блицкрига не получилось, и у иорданцев тоже, – но если США и правда решат по-крупному влезть в войну, для чего тут их эскадра и десант на кораблях? Так было до 26 июля, когда в Израиль вошли части Советской армии. Ну а потом арабов добивали на юге – но флот к тому отношения не имел. Так что я всю войну провел в тылу, на базе ВМФ в Хайфе, даже на параде в Иерусалиме не был. Самое страшное мне пришлось увидеть после.
Сектор Газа – который до войны в Израиль не входил. Территория с преимущественно арабским населением. И зона оккупации Фольксармее – не на еврейскую же часть впускать немцев наводить порядок?
Я был прикомандирован к «камрадам» – как офицер связи и переводчик. Молодые немцы, в пятьдесят пятом служившие рядовыми и унтер-офицерами, призывались уже после Победы, принимая присягу со словами «клянусь вместе с Советской армией защищать социализм», многие были уже членами Союза свободной немецкой молодежи, в ГДР аналог нашего комсомола. Офицеры в подавляющем большинстве начинали службу в вермахте, однако же прошли чистку – среди них не могло быть ни убежденных нацистов, ни виновных в военных преступлениях против нашего народа. Они с искренней симпатией относились к СССР, к идее коммунизма, к военнослужащим Советской армии, как к своим боевым товарищам в этой войне. Однако это не мешало им вести себя с местным населением – как фашисты в сорок первом.
Мальчик кинул камень в патрульных. Привели его отца и приказывают:
– Хочешь спасти своего поросенка? Бери плеть и бей его – так сильно, как можешь. Пока не будет сказано прекратить. Или его повесят.
И отец после уносит сына на плече, как мешок – потому что тот не может идти сам.
В цистерну, откуда брали воду для гарнизонной кухни, кто-то плеснул содержимое выгребной ямы. Солдаты сгоняют на площадь все население деревни, притаскивают ведро, зачерпнутое в той же яме.
– Уйдете по домам живыми и здоровыми, после того как вот это будет съедено и выпито. Ну а если не будет или вы ведро опрокинете – значит, никто не уйдет.
В доме при обыске нашли спрятанную винтовку.
– Кто соседи этого преступника? Отчего не донесли о его злоумышлении? Вот теперь – сами и повесьте его. Кто откажется – будет считаться сообщником.
На дороге ночью обстреляли транспорт. Утром рота окружает деревню в километре от того места. Всех жителей выгоняют на площадь и требуют:
– Выдайте виновных. Нет таких, это сделали какие-то чужие? Очень плохо – для вас. Потому что вы обязаны были если не помешать, то сообщить в комендатуру. Сами выберите десять человек, которые будут расстреляны в назидание – чтобы в следующий раз вы помнили о своих обязанностях. Или все-таки найдутся виновные?
И толпа сама выталкивает троих смертников. Те оглядываются и злобно орут своим, не немцам: «Сыны шайтана!»
– Эти люди будут тщательно допрошены. Если окажется, что они невиновны, мы вернемся.
У людей отнимали даже имена. Арабам разрешалось находиться лишь в своей деревне и ее окрестностях – но как идентифицировать людей, которые для европейцев на одно лицо, да и выдать каждому аусвайс с фотографией было бы очень трудной задачей? Сумрачный германский гений решил этот вопрос с математическим изяществом: каждому арабу вручали простой листок бумаги с цифрами – личным номером (слышал, будто бы кто-то из камрадов даже предлагал делать татуировку, как было в концлагерях, – предложение не прошло из-за возможных пропагандистских и политических последствий). Араб, пойманный без такого «удостоверения», считался злоумышленником и подлежал немедленному аресту – как и тот, первые цифры номера которого не совпадали с «кодом» ближайшей деревни; находиться вдали от места постоянного жительства палестинцам запрещалось. Ну и, конечно, арестовывали того, чей листок признавали поддельным – существовал признак, невидимый для неграмотных палестинцев, не знающих математики: сумма первых пяти цифр должна быть равной сумме пяти последних. Всех арестованных подвергали «усиленному допросу» – читателю ясно, что под этим понимается, – в присутствии санинструктора, который следил, чтобы допрашиваемый не умер в процессе. Хотя случалось, что в поступке задержанного не находили злоумышления и человека не только отпускали, но даже могли на казенном транспорте до родной деревни отвезти. Не ради гуманизма – а чтобы он по пути туда другой проверке не попался, и выйдет тогда лишняя работа.
– Мы учли прежние ошибки, – говорил мне комендант района оберст-лейтенант (подполковник по-нашему) Винклер, – никаких тотальных зверств. Это неэффективно – когда у невиноватых и преступников равные шансы попасть под каток, это не запугивает, а озлобляет. Также полезно всячески привлекать соседей, родных, да просто соотечественников осужденных к исполнению приговоров – во-первых, это отчасти отводит злобу от нас и вносит раскол во враждебную массу, во-вторых, наши солдаты не подвергаются деморализации. Вы никогда не занимались дрессировкой собак, камрад Шварцингер? Здесь те же принципы – вы же не ненавидите своего домашнего питомца, но строго и неукоснительно требуете от него подчинения, наказывая за малейшую попытку бунта. Вы, русские, отлично умеете воевать, но склонны проявлять неуместную жалость к тем, кто этого не заслуживает. И ваш писатель сказал про ваши законы что-то про «чрезмерная сторогость компенсируется необязательностью их исполнения», – на наш германский взгляд, это нонсенс, ересь, то, чего не может и не должно быть! Закон может быть жесток, бесчеловечен, несправедлив – но пока он не отменен, то обязан исполняться до буквы – иначе анархия и хаос, которые принесут гораздо большую жестокость. Поверьте, что лично мне не доставляет ни малейшего удовольствия выносить приговоры этим дикарям – но я поступаю так для их же блага: чем скорее они признают свое место и поймут бесполезность сопротивления, тем лучше будет для них самих.
В новой Германии категорически не одобрялись слова «унтерменш» и «низшая раса». Но само понятие никуда не исчезло – заменившись другими словами. Винклер, искренне считавший себя немецким коммунистом, «год назад я вступил в СЕПГ», столь же искренне жалевший, что не довелось в пятидесятом дранг нах Париж и Лондон – «вот бы вместе с вами, русские, славно проучить этих англосаксонских свиней вместе с лягушатниками», – не видел ничего плохого в том, чтобы не считать арабов (а также негров и прочих «дикарей») людьми!
– Геноссе Винклер, вы не боитесь ошибиться? Так же, как совсем недавно вы считали «дикарями» нас, русских.
– Ваш великий народ, в отличие от этих, имеет большие таланты в культуре, науке, военном деле. Вы и правда верите в равноправие всех наций? Природа и общество любят иерархию – как в строю, рядовой не может быть равен генералу. И если низший по чину посмел спорить с высшим, а тем более поднять на него руку – он разве не заслуживает самого сурового наказания? Главная ошибка и беда фюрера, что он не сумел этого понять – и едва не погубил Германию. Но ведь теперь мы вместе, и на одной, правильной стороне?
Я должен был признать, что немец в чем-то был прав. Вой на была закончена, и руководство требовало от нас, чтобы был мир и порядок. Но если в советской зоне ответственности и даже на территории самого Израиля иногда случались акты арабского сопротивления, саботажа и даже вооруженные вылазки – то в зоне оккупации Фольксармее было полное спокойствие.
Но я не могу забыть слов, годы спустя сказанных мне одним пожилым арабом (к своему счастью, жившим на севере Израиля, не в немецкой зоне):
– После вашей победы многие евреи хотели нам мстить – даже тем из нас, кто не делал ничего плохого, а просто хотел тут жить. А вы, советские, тогда часто спасали нас от самочинной расправы – относились к нам как людям, а не преступникам. Пусть Аллах отблагодарит вас за это!
Май 1955 года
Кандидатуры вождей и героев уже утверждены. Сталин смотрит на папки с именами.
Пэн Дэхуай. В иной истории стал Маршалом КНР и министром обороны. Член КПК с 1928-го, участник Великого похода, затем заместитель командующего 8-й армией. В Корейской войне командовал всей группировкой «китайских добровольцев», показал военный и организаторский талант. Выступал против «культа личности» Мао и «большого скачка», за что был обвинен в «военном заговоре» и снят со всех постов. Во время «культурной революции» был арестован, подвергался избиениям и пыткам. Умер в 1974-м в тюремном госпитале, похоронен тайно, без публики. Реабилитирован в 1978-м.
Линь Бяо. Член КПК с 1925-го, в этом же году поступил в Военную академию Вампу (где преподавали советские товарищи, во главе с Блюхером). Затем командир полка, член Реввоенсовета, участие в Великом походе. В 8-й армии командовал 115-й дивизией, в 1937-м одержал над японцами «великую победу при Пинсигуане» – когда сразу два японских обоза (80 грузовиков, 70 повозок) попали в грамотно устроенную засаду, все имущество (провизия, амуниция, обмундирование) было захвачено, а все японцы перебиты. Успех несомненный – но по мерке наших партизан в Отечественную, на «великую» победу все ж не тянет: у товарища Ковпака таких побед была не одна, а Линь Бяо тот результат не повторил больше ни разу. Зато он в той истории отличился в китайской Гражданской с сорок пятого по сорок девятый (Сунгари, Чанчунь, разгром гоминьдановцев в Маньчжурии). После – тоже маршал КНР, член Политбюро КПК… и верный «маовец», именно он стал военным министром после Пэн Дэхуая и, в отличие от него, всячески поддерживал «культ личности», утверждая, что «цитатник Мао должен иметь каждый солдат, так же как свое личное оружие». Активно поддерживал «культурную революцию», считался почти что официальным преемником Мао. Но затеял какую-то темную историю с заговором и интригами – и после провала пытался бежать в СССР, однако самолет разбился (или был сбит), все погибли.