— Во всяком случае, ты останешься пообедать со мной, старина, и мы обсудим, нарушил ты пятую заповедь[113] или нет.
Джек любил (как мы знаем) хорошо покушать, и любовь его слишком часто оставалась неудовлетворенной, поэтому он подчинился, и Карри думал, когда Джек уходил, что почти уговорил его. По крайней мере Джек отправился домой, и в течение недели его не было видно.
Но к концу этого срока он вернулся и радостно сообщил:
— Я все устроил, мистер Билль, я отправляюсь в Лондон переговорить с Франком.
— В Лондон? Как ты туда попадешь?
— На своих на двоих, — ответил Джек, указывая на свои кривые ноги. — Но я надеюсь получить место на каком-нибудь каботажном судне до Бристоля, а оттуда, я слышал, остается уже совсем незначительное расстояние.
Напрасно старался Карри разубедить его. Получив насильно врученную ему маленькую ссуду, Джек ушел.
Через некоторое время он опять появился в поместье Кловелли, как раз перед ужином, похудевший и усталый, и уселся среди слуг, пока не появился Билль.
Билль позвал его наверх и после ужина отвел в сторону и спросил, что он успел.
— Я узнал, что есть на земле человек, который любит ее еще больше, чем я. Он говорит то, что я говорю: «поезжай!», и он говорит то, что вы говорите: «жди!»
— Что ж ты решил?
— Я послушаюсь того, кто лучше меня, и подожду.
И в тот же вечер Джек отправился домой в свой приход, несмотря на усталость и на все уговоры провести ночь в Кловелли.
Но его пребывание оставило ряд мыслей в голове Карри, которые не давали бедняге покоя ни днем ни ночью, пока незначительный случай не облек их внезапно в определенную форму.
В один пасмурный день Билль шатался (как он рассказывал потом Эмиасу) по набережной Байдфорда, когда подошел Солтэрн. Карри избегал его раньше отчасти из деликатности, отчасти из неприязненного отношения к его предполагаемому жестокосердию. Но на этот раз они встретились лицом к лицу, и Карри не мог пройти мимо, не заговорив с ним.
— Ну, мистер Солтэрн, как подвигается морская торговля?
— Подвигалась бы достаточно хорошо, сэр, если бы кто-нибудь из вас, молодых, последовал примеру мистера Лэя и отправился искать за нас, остающихся дома, новых рынков для наших изделий.
— Что? Вы хотите избавиться от нас, а?
— Не знаю, зачем мне этого хотеть, сэр. Нам не придется теперь столкнуться, как некогда могло случиться. Но если бы я был на вашем месте, я уже сейчас был бы в Индии, если б не сражался где-нибудь ближе к дому.
— В Индии? Вряд ли бы мне удалось ремесло Дрэйка.
На этом беседа прервалась, но Карри не забыл намека.
— Одним словом, брат, — сказал он Эмиасу, — если ты собираешься принять предложение старика, я тоже последую с тобой за бедой иль победой. Если она с ним, мы найдем их в Ла-Гвайре.
— А если их там нет, Билль, найдутся корабли с драгоценными грузами, и стыдно нам будет, если мы вернемся домой с пустыми руками.
— Только помни, если мы поедем, мы должны взять с собой Джека Браймблекомба, не то он пронзит себя оленьим рогом.
— Джек непременно поедет. Никто не заслуживает этого больше, чем он.
Затем последовало длинное совещание по практическим вопросам, и было решено, что Эмиас поедет в Лондон навестить Франка и свою мать, прежде чем предпринять какой-либо дальнейший шаг.
И на следующее утро Эмиас отбыл в Лондон.
Глава четырнадцатаяКАК ПОЯВИЛСЯ СЛАВНЫЙ КОРАБЛЬ «РОЗИ»
Возьмем лодку у лестницы Уайтхолла[114], как сделал Эмиас, и проскользнем впереди него под старый лондонский мост и дальше к набережной Дартфорда, где стоит как бы набальзамированный знаменитый корабль «Пеликан», на котором Дрэйк совершил плавание вокруг света.
Корабль стоит на суше, на поросшем травой берегу Темзы, выставленный напоказ, а сверх того служит обеденным залом для веселых компаний из Сити.[115]
Одна из таких компаний находится сегодня на борту. Мэр дает обед группе людей, интересующихся открытием новых стран. Здесь были богатые купцы — искатели приключений, отважные мореплаватели и среди них наши старые знакомые — адмирал Винтер, капитан Рэли и Франк Лэй.
В это время слуга докладывает, что там снаружи высокий джентльмен желает говорить с сэром Вальтером Рэли.
— Веди его сюда, малый!
Эмиас вошел и в раздумье остановился у двери.
— Капитан Лэй! — вскричало полдюжины голосов.
— Почему вы не вошли, сэр? — спросил один из присутствующих. — Вы достаточно хорошо должны знать дорогу среди этих палуб.
— Достаточно хорошо. Но, джентльмены, вы простите меня, — и он бросил на Рэли взгляд, значение которого тот сразу понял.
Побледнев, как смерть, он встал и последовал за Эмиасом в соседнюю каюту. Они пробыли там вместе пять минут, а затем Эмиас вышел один. В немногих словах он рассказал всему обществу грустную историю о смерти брата Рэли, Гомфри Джильберта. Рэли вернулся через несколько минут, но был молчалив и скоро вышел позвать ялик, сделав Эмиасу знак следовать за ним. Франк поехал за ними на другой лодке.
Эмиас и Франк вместе с матерью стояли во дворце у окна, выходящего на реку, говорили о различных вещах и внимательно смотрели на лица друг друга при свете умирающего дня, так как три года прошло с тех пор, как они виделись в последний раз.
Длинные локоны Эмиаса были срезаны, но в вознаграждение за их потерю подбородок был покрыт густой золотистой бородой; его лицо потемнело от солнца и бурь; длинный шрам, трофей боя, перерезал его правый висок; его громадная фигура приобрела ширину, пропорциональную ее вышине, а его рука, лежавшая на подоконнике, была жестка и массивна, как рука кузнеца. Франк положил на нее свою. Эмиас посмотрел и испугался контраста — так слабы, бескровны, прозрачны были тонкие пальцы придворного. Эмиас беспокойно заглянул в лицо брата. Конечно, оно изменилось с тех пор, как они виделись в последний раз. Сверкающий румянец еще сиял на щеках, но белизна поблекла и затуманилась; губы были бледны, черты лица заострены; глаза горели неестественным огнем; а когда Франк заметил, что Эмиас постарел, Эмиас не мог удержаться от мысли, что это замечание было гораздо более верно в отношении самого говорившего.
Стараясь закрыть глаза перед неизбежностью, Эмиас продолжал свою болтовню, спрашивая название одного здания за другим.
— Итак, это древняя матушка Темза?
— Да, ее берега очень хороши, но, видишь, она не может остановиться, чтобы взглянуть на них. Она стремится к морю, а море — в океан, а океан — вперед на запад. Все движется на запад. Быть может, мы когда-нибудь двинемся сами по той же дороге, Эмиас.
— Что ты хочешь сказать?
— Только то, что океан следует изначальному движению и всегда течет с востока на запад. Что может быть странного в моих мыслях об этом, когда я только что вернулся с праздника, где мы пили за успех движения на запад? Разве не запад — страна покоя и грез? Эта страстная тяга на запад заложена в глубине человеческой души. Я не жалею никого из бежавших туда, за отдаленнейшие моря.
— Не жалеешь никого из бежавших туда? — спросил Эмиас.
Франк пытливо посмотрел на него, а затем ответил:
— Нет. Если бы я и жалел кого-нибудь, то только тебя, так как ты, кажется, устал от путешествий на запад.
— Значит, ты хотел бы, чтобы я туда поехал?
— Не знаю, — промолвил Франк после минутной паузы, — но я должен рассказать тебе теперь, я полагаю, то, что случилось в Байдфорде, где…
— Пощади нас обоих, Франк, я все знаю. Я был в Байдфорде и приехал сюда не просто повидать тебя и мою мать, но спросить твоего совета и ее разрешения.
— И взять меня с собой?
— Дорогой мой, один месяц путешествия убьет тебя.
Франк улыбнулся и свойственным ему движением склонил голову на бок.
— Я принадлежу к школе Фалеса[116], который утверждает, что жизнь зародилась в океане. Меня не пугает мысль вернуться в его лоно.
— Хорошо было бы, — сказала мать, — если бы я тоже могла отправиться с вами и разделить вашу участь. Послушай, — продолжала она, кладя голову на грудь Эмиаса и с улыбкой заглядывая в лицо ему, — я слышала и раньше о героических матерях, которые шли в битву со своими сыновьями и ободряли их к победе. Почему не могу я отправиться с вами с более мирной целью? Я могла бы ухаживать за больными, если кто-нибудь заболеет. Наконец я смогу чинить и стирать для вас. Я полагаю, на море не труднее играть роль хорошей хозяйки, чем на берегу? Возьми меня!
Эмиас переводил взгляд с одной на другого.
— Матушка! Вы не знаете, о чем просите. Я не хочу, Франк, брать тебя с собой. Это более суровое дело, чем кто-либо из вас может себе представить. Дело, которое должно быть сделано огнем и мечом.
— Почему? — воскликнули оба в ужасе.
— Я должен платить своим матросам и своим товарищам, искателям приключений, и должен платить им испанским золотом. И, больше того, как могу я отправиться в Испанское море из-за своей личной ссоры, если я не буду в то же время бороться с врагами моей родины?
— Неужели и Франк тоже так думает? — произнесла мистрис Лэй наполовину про себя. Но ее сыновья поняли, что она хочет сказать.
Воинственную жизнь Эмиаса она приняла как грустную необходимость. Но чтобы и Франк также сделался человеком крови — с этим ее сердце не могло примириться. Слишком ужасным казалось соединение его ума с ужасами и резнею войны. И, хватаясь за последнюю надежду, она ответила:
— Наконец Франк должен спросить разрешения королевы, и, если она разрешит, как могу я противоречить?
На этом беседа грустно оборвалась.
Разрешение Франк получил. Мать с сыновьями вернулись в Байдфорд и принялись за работу. Франк закладывал ферму. Билль Карри делал то же (ему осталось от матери небольшое имущество). Старый Солтэрн снарядил прекрасный корабль в двести тонн и, сверх того, дал пятьсот фунтов на его оборудование. Мистрис Лэй день и ночь готовилась. Эмиасу нечего было дать, кроме своего времени и своих мозгов, но, как сказал старый Солтэрн, без этого все остальное было бы им ни к чему.