Вот тебе десять. Ты знаешь, что Дед Мороз — это родители, никакого чуда ночью не случится, тебе подарят не долгожданные «тетрис» или приставку, а трусы или в лучшем случае — школьный рюкзак. Игрушки в пыльной коробке — уже не сюрприз, ты их все помнишь. Но ощущение таинства, робкая надежда на чудо остается, подкрепленное ароматами, хвойным и мандариновым.
Тебе пятнадцать. Ты хочешь тусоваться с друзьями, а приходится сидеть за столом со скучными родителями, недовольными друг другом и тобой. Друзья — вот где праздник и чудо, и веселье. Чудо для тебя — праздник вне этих стен. Но стоит учуять очищенную мандаринку — и возвращается ощущение, что вот сейчас, вот-вот случится что-то волнующее, волшебное.
Двадцать — тридцать лет. Новый год с друзьями или любимой женщиной, веселье и приключения. Дед Мороз возле городской елки. Дед Мороз в кафе. В дорогом ресторане. Он просто статист, клоун, распинающийся перед тобой. Все, что тебе нужно, ты можешь взять сам. Кроме тех, кто особенно дорог, тех, ради которых готов идти раздетым по морозу, как Андрей, только бы это имело смысл. Долгожданный звонок, неожиданная встреча, возвращение дорогого человека — вот, что стало чудом.
Сорок лет… Как? Когда ты успел пересечь экватор жизни? Я — одиночка, отрезанный ломоть, но отлично представляю, как у других, потому что самому хотелось бы, чтобы было так. Ты приезжаешь к родителям и видишь, как постарела мама, отец уже совсем седой, сутулится, держится за поясницу. И понимаешь, что Дед Мороз — теперь ты. Теперь ты — чудо и радость для них. Берешь посох, взваливаешь на спину красный мешок…
Костюм Мороза лежал в багажнике, как и подарки для всех, к кому мы хотим заскочить. Сначала отчим хотел заехать к своему совладельцу «КАМАЗа», Лёхе-менту, потом — к дочкам, они жили в пятиэтажке почти на набережной, недалеко от Андрея. Но поскольку он с Наташкой были с нами, сперва мы поехали в центр.
Затем я загляну к Анне и Лике. Хорошо бы познакомить Анну с дедом, как-никак она носит его будущего внука, но это потом. Сперва сиротки. Игорь. Одноклассники. Директор. Вера… При мысли о ней сердце зачастило, и стало горячо.
Василий довез Андрея до его дома, но Наташка с ним не пошла, у него гостила кровопийца-мать, обняла любимого и попросила отзвониться, пожелала здоровья матери и разлеглась на заднем сиденье.
— Я с вами побуду. Не помешаю?
— Жаль, раньше не знал, шо ты с нами, побыла бы Снегурочкой, — улыбнулся отчим и завел мотор.
Отчим переоделся тут же, нацепил бороду и шапку, помахал двум мальчишкам лет семи, поманил их и вручил по леденцу, проговорив басом:
— С новым годом, дети! С новым счастьем!
Так в костюме он и поехал. Припарковался на набережной, взял из багажника подарки дочерям и удалился. Я скосил глаза на дремлющую Наташку и подумал… о Вере. И понял, что расстроюсь, если не застану ее дома… Хуже того, она может быть с мужчиной, Вера ведь интересная яркая женщина.
Черт, сколько ни запрещаю себе думать о ней — а все равно лезет в голову. Девчонки-ровесницы с их упругой кожей, подтянутыми ягодицами, стоячей грудью воспринимаются как дети, дочери, но точно не объекты страсти, тут я Андрея не понимаю. Смысл нянчиться с малолеткой, терпеть ее глупости, когда можно любить такую, как Вера — и молодую, и созревшую ментально.
Я могу быть взрослым и рассудительным, так какого черта потею и бледнею лишь о мысли о ней? Надо на отца переключиться. Тоже может получиться веселый прием, учитывая, что как он отреагировал на появление у мамы кандидата в мужья. Ну а в том, что ушел из семьи, которая ему не нужна, он справедливо винит нас.
Глава 9Задача, в общем-то, проста…
Вернулся Василий Алексеевич не через обещанные десять минут, а спустя полчаса, насвистывающий по нос что-то залихватское. Наверное, дочери обрадовались ему, за стол усадили, напоили, накормили. Вот только время у нас было ограничено. Придется теперь скакать галопом по Европам, потому что бабушка нас ждет, и никто за стол не сядет, пока мы не вернемся.
В центре города снег не выпал, а просто обозначился: «Здесь был снег. Грязь чуть присыпал, а теперь пост сдаю, таю». Детишки высыпали из квартир и пытались лепить грязевика, играли в снежки. Знали бы они, что чуть выше в горах настоящая снежная сказка!
Василий уселся за руль, хвастаясь своей старшей дочерью, которая на слабо поступила на токаря и теперь единственная девушка в группе. Я представил эту девушку, которой нормально учиться с пэтэушниками, и передернул плечами. Мне неприятно просто мимо этого зверинца проходить. Следующей пришла мысль, что все мы — я, Боря, Наташка — странные. В нас с детства заложено понимание, как должно быть, только это понимание ломали, ломали и в той реальности выбили дурь из наших голов. В этой мы сохранили себя, и судьбы наши сложатся так, как правильно для нас, а не для кого-то.
Наташка так и лежала на заднем сиденье. Я посмотрел на нее: мотор зарычал, машина дернулась, и сестра тоже, распахнула глаза — похоже, она и правда спала.
— Вы меня домой отвезете? — попросила она. — Вы же на дачу поедете? Вот и выбросите меня по пути, возле дома.
Василий уточнил:
— Значит, сейчас — к Лёхе, потом — на дачу, так?
— Ната, а как же бабушкин день рождения? — спросил я. — Не пойдешь?
Мы медленно поехали в сторону рынка.
— Я поздравила ее. А быть с ними и терпеть их косые взгляды… — Сестра поморщилась, и я ее понимал.
Сейчас, наверное, только ее и обсуждают. Ну да ладно, дело ее, формальности соблюдены, наверное, она права. Бабушке гораздо важнее, чтобы про нее не забыл внук, которого она вырастила — Андрей.
Рынок сегодня не работал, лишь бомжи и алкаши искали, чем бы поживиться. Даже стоянка опустела, стоял только старая «Буханка» на спущенных колесах, которую торговцы использовали как склад. Миновав рынок, мы покатили мимо разрушенной церкви туда, где когда-то ютились сироты у бабы Марфы и деда Ивана, а потом явилась наследница, их дочь Алла.
Но на холм мы не поехали, а свернули во вторую линию частных домов, и не налево, а направо, покатили по асфальтированной дороге мимо разномастных заборов, остановились возле предпоследнего дома, окруженного высоким каменным забором, возле которого, чуть ли не уткнувшись в новенькие черные ворота, стоял тентованный «КАМАЗ» — тот самый, который куплен пятьдесят на пятьдесят с моим отчимом. А рядом на платформе — накрытый брезентом катер.
Интересно, как оформили «КАМАЗ» и на кого? Раньше этот вопрос меня не волновал, теперь, когда собрался брать отчима компаньоном, неплохо бы выяснить детали.
Алексеевич натянул бороду, пряча лицо, достал подарок и посигналил трижды. Басовито залаяла собака, охранявшая ментовские богатства. Наташка поднялась, с любопытством глядя на ворота, к которым направился Василий.
Калитка отворилась и, на пару секунд явив взору двухэтажный дом, иномарку во дворе, навстречу вышел лысеющий бесцветный человечек с оплывшим лицом, похожий на кого-то очень знакомого… Я принялся копаться в памяти своей и себя-взрослого. Светлые в тон коже волосенки, выпуклый лоб, лысый надбровный валик, глаза бледные, чуть навыкат, как у Карася, лицо оплывшее, подбородок, слившийся с шеей, как пеликаний зоб. Бурунов! Такой же, только более одутловатый.
— Дед Мороз! — потер руки он, спиной приваливаясь к калитке. — Наверное, мальчик Леша хорошо себя вел в прошлом году, раз ты приехал.
Голос у него был негромким, вкрадчивым. Они с Василием обнялись, отчим торжественно вручил приятелю сверток, и тот расплылся в улыбке. О чем они говорили, я не слышал. В конце концов вместо того, чтобы распрощаться, мужчины направились сперва к катеру под брезентом, потом — к машине отчима.
Леха впился в меня пронзительным немигающим взглядом, который не вязался с пьяной улыбочкой и розовыми щечками — аж мороз по спине пробежал, а потом к горлу подкатил ком тошноты, и завоняло падалью.
Мент поприветствовал меня, вскинув руку, открыл дверцу машины и сказал:
— Ты ж сын Ромы Мартынова? Тот, который летом отличился, нашел работорговцев? Павел, так? Я Алексей. — Он протянул руку для рукопожатия. — Мое уважение! Отец тобой гордится!
Борясь с тошнотой, пришлось пожимать его горячую влажную лапку с коротеньким пальцами-сардельками. Хотелось рвануть отсюда подальше. Судя по настороженному взгляду, я этому гнилушке тоже не понравился, он каким-то образом почуял исходящую от меня угрозу, а может, был с Костаки в деле и теперь мне очень благодарен.
Судя по воротам, иномарке во дворе и катеру, этот человек не бедствует, и зарабатывал, судя по его сути, он не на «КАМАЗе». А раз он гнилушка, значит, бизнес будущего отчима, связанный с этим грузовиком, под угрозой.
— Нам пора ехать, — сказал Василий, усаживаясь за руль.
— Да-а, у Деда Мороза трудная работа! — Леха потряс подаренным свертком, где что-то булькнуло. — Буду должен. Бывай!
Алексеевич завел мотор, и мы поехали в Николаевку. Как только удалились от гнилушки на десяток метров, стало легче дышать, и я невольно поправил ворот косухи, которую, не удержался, надел.
— Что с тобой? — обеспокоилась моим состоянием Наташка. — Ты знаешь этого человека?
— С чего ты взяла? — спросил я.
— Аж побледнел и напрягся, когда он подошел. Казалось, ты собираешься дать ему в рожу, а он — тебе.
— Впервые его вижу, — честно признался я и обратился к отчиму: — Василий Алексеевич, а как оформлен грузовик, и кто является его фактическим владельцем?
— Нотариально оформлен, — ответил он, топорща усы от важности. — Мы ходили к нотариусу и оформили машину пятьдесят на пятьдесят. Леша надежный, на него можно рассчитывать.
Хотелось ударить себя по лицу ладонью, я повторил:
— Кто является фактическим владельцем машины? Или у вас АОЗТ? Если так, кто генеральный директор?
— Шо за АОЗТ?
— Акционерное Общество Закрытого Типа. Я к тому, какие у вас гарантии, что он возместит вам вашу долю, если решит присвоить машину?