Все прошло много лучше, чем планировалось. Я думал, что хотя бы в одном месте мы получим от ворот поворот, но начальники встречали нас как спасителей и равных партнеров.
Рухнула многотонная махина под названием СССР, рассыпалась на множество обломков, да и эти обломки не были целыми, потому что разорвались торговые связи, разрушилось то, что работало. Теперь крутиться приходилось самим, и очень немногие руководители разглядели открывшиеся возможности. Большинство производств загибалось, и лишь немногие делали то же, что и мы.
Чтобы сообразить, что можно делать так же, как мы, понадобится полгода, и производства перейдут на бартер, а пока у нас есть шесть месяцев форы, я построю дом, хотя бы стены выгоню, а Василий обеспечит себя и новую семью.
Но больше всего радовало не это: мы появились в трудный для этих людей период, и наша помощь для них бесценна.
В начале восьмого мы заскочили к бабушке, чтобы определить в подвал консервацию, она отчиталась, что звонил дед, он уже въезжает в Ростовскую область, и все у него хорошо. Конечно же, накормила нас, и мы поехали домой.
Когда въезжали в город, я поднял неприятную тему:
— Вы вчера поссорились с Борей. Расскажите, как это случилось.
Потому что у таких историй всегда есть две версии, причем совершенно разные.
У Василия от негодования аж усы задвигались.
— Как-как… он поел и тарелку за собой не помыл. И чашку, и тарелку на толе бросил, и крошки оставил. А Оля взяла и давай мыть его посуду. У нее руки потрескались от воды и соды, я, когда могу, сам все мою. Ну, не сдержался, сделал замечание, попросил помыть за собой, на шо получил ответ: «Все равно воды нет». Как нет, когда Оля, вон, моет? Вон она журчит… Ну и слово за слово, а дальше ты слышал.
— Может, не было, когда он поел, а потом ее включили. Тогда ваше замечание кажется обидным.
— Да была вода. Он просто за дурака меня держит!
— Понимаете, отец рукоприкладствовал, запрещал ему рисовать, — не оставлял я попыток его убедить. — И он очень боится, что опять будет так. Вы — новый человек в нашей семье, Боря был всегда, ему сложно, и не исключено, что он вообще не сможет с вами примириться просто в силу возраста. Пожалуйста, не трогайте его. Просто не замечайте. Мама сама разберется. А если он творит что-то, на что нельзя закрыть глаза, говорите мне. Меня он послушается…
— Вот же говна какая, — проворчал отчим, наливаясь дурной кровью. — Буду я перед сопляком на цырлах ходить, когда он гадит под себя! Весь коридор грязью заляпал, а обувь так и бросил!
Так и думал, что упрямство не даст ему принять свою неправоту. Попытаюсь по-другому.
— Вы же любите маму? Боря — ее младший любимый сын. Когда вы ссоритесь, она вынуждена разрываться между вами и ним. Вашу сторону примет — потеряет доверие сына. Его защитит — потеряет вас. И то, и другое плохо. Именно поэтому жизнь для мужчин, которые пришли к женщинам со взрослыми детьми, становится невыносимой. Вспомните себя в его возрасте. Представьте, что в вашем доме появился чужой дядя, который вас гоняет. Вот когда построю деду дом, заберу его туда.
Похоже, проповедь подействовала, Василий буркнул:
— Хорошо.
— Вот и прекрасно. Надо вас помирить, не дело жить в ненависти, сидеть за одним столом и смотреть друг на друга волком.
Глава 14Мы в ответе за тех, кого
Пока у бабушки выгрузили консервированные абрикосы, пока перекусили, прошло около часа, да плюс дорога — в Николаевку мы попали в полдевятого. Жутко хотелось спать, и мы с Василием зевали наперегонки, мечтая о покое и теплой постели. Я мысленно крутил сценарий примирения отчима и Бориса, потому что из-за пустяка может разрушиться мамино счастье. Как бы ни относился к новоявленному отчиму, я понимал, что он маму любит, заботится о ней. Похоже, Василий и есть тот самый «её человек».
Василий вроде бы готов к диалогу, а брат — не факт. Даже если получится урегулировать конфликт сейчас, он будет тлеть, пока снова не вспыхнет. Попытаюсь наблюдать и сглаживать острые углы.
Однако уже в подъезде, поднимаясь по лестнице, я почувствовал неладное. Ощущение было, как в жаркий майский полдень перед грозой: стихают звуки, животные прячутся, насекомые замирают в предвкушении первых раскатов грома.
Василий тоже это почувствовал, нахмурился, открывая дверь в нашу квартиру.
Оттуда будто бы дохнуло концентрированным наэлектризованным недовольством. В ванной заскулил запертый Лаки, его когти заскребли о дверь.
Разувшись и начистив до блеска туфли, Василий шагнул к двери в ванную, распахнул ее, и на него напрыгнул Лаки, который за несколько месяцев из беспомощного слепыша превратился в шерстяной шпицешар, а из него вытянулся в крупного, уже мне по колени, крепкого щенка — в меру активного, в меру любознательного.
Отчим сел на четвереньки. Лаки уперся передними лапами ему в плечи и попытался облизать лицо. Василий, хохоча и нахваливая щенка, выставил руку шлагбаумом. И тут из зала вылетела мама — встрепанная, краснолицая, злющая и дрожащим голосом крикнула:
— Убирайте эту тварь куда хотите! Чтобы духу его тут не было!
Лаки прижал уши и шмыгнул за отчима, в котором почуял поддержку.
— Шо с тобой? — Поднявшись, Василий шагнул маме навстречу, но она попятилась. — Кто в тебя вселился?
— Эта тварь погрызла мои сапоги! Почти новые! Весной купленные! Три месяца на них копила!
— Лаки маленький, — встал на защиту щенка Василий, потрепал его за ухом. — У-у-у, шкода! За ним нужен глаз да глаз, как за ребенком.
Задохнувшись от гнева, мама воскликнула:
— Ну ты и сравнил! Ребенка — с псиной. Забирайте его и девайте куда хотите, я за ним смотреть не вызывалась! Вы его мне навязали! Принесли игрушку и не смотрите за ним. На мою голову опять!
Я попытался утешить маму:
— Ма, поехали завтра купим тебе новые сапоги?
— А толку? — всплеснула руками она. — И новые сгрызет. Я целый день за ним хожу и все прячу, прячу…
— Ты все равно весь день дома… — буркнул Василий, приведя те самые «мужские» аргументы, от которых женщины бьются в истерике.
Мама раскрыла рот, стала хватать воздух, а потом как крикнет:
— Я отказываюсь за ним ухаживать! Слышали? Отказываюсь! Забирайте его и девайте куда хотите, или из дома его вышвырну.
— Оля, успокойся. Как же так можно… куда же мы его? — забормотал отчим. — Ночь же ведь. Давай хоть утром.
— Или я, или он! — мама указала пальцем на щенка.
— Боря дома? — спросил я.
— Нету его! С утра ушел — и с концами! — крикнула она.
Я погладил Лаки по голове — он лизнул мою руку.
— Пойдем, малыш.
Я достал ошейник с поводком.
— Ты куда? — спросил отчим и обратился к маме, постучав костяшками по лбу. — Оля, ты чего?
— На дачу, — ответил я. — К Лидии. Она присматривала за ним на новый год. Думаю, не откажет, и дети будут рады, они чуть не плакали, когда я его забирал.
Отчим посмотрел на маму с осуждением, покачал головой и обратился ко мне:
— Давай отвезу.
Мама растерялась, побелела и прошептала:
— Ночь же ведь…
Василий обулся, молча взял щенка под мышку, и мы покинули квартиру. Первым из подъезда вышел я, заметил двух незнакомых гопников, сидящих на обочине. В темноте лиц было не разглядеть, но это точно не парни из нашего дома. Наверное, ждут кого-то.
— Нельзя так, — проговорил отчим чуть не плача и отдал мне щенка.
Лаки дергался, вырывался — хотел на землю. С ним на руках я уселся на заднее сиденье, прижал его к себе. Отчим продолжил:
— Нельзя так! Он к нам привык, полюбил нас. И я его полюбил. А теперь мы его выгоняем. Выбрасываем, как надоевшую игрушку.
— Мы будем его навещать и дрессировать, — убеждал я скорее себя. — Ну правда, мы обещали маме переселить его сразу после урагана.
Как бы мне ни хотелось растить и воспитывать щенка, но на это совершенно нет времени, Боре он не особо нужен, Наташке — тем более. Буду делать это по мере возможностей, ведь мы в ответе за тех, кого приручили.
Пригревшись на руках, щенок задремал, а мысль полетела дальше. А за спасенных я в ответе? За Каналью, Наташку, сирот, Алису и приготовленных на продажу девочек… Андрюша, интересно, закодировался или нет? Бабушка не знала, что с ним происходило в эти дни.
Завтра планировался день контактов: встреча с Толиком, возможно — с машинистом, и уже отсюда будем с Алексеевичем плясать. Он договорится с ментом-напарником, чтобы взять машину, если она понадобится, и я подумаю, кому что и от кого надо составлю схему взаимодействий.
Благодаря памяти взрослого я знал, что в будущем создадут базу данных, ввел запрос — получил информацию о любом предпринимателе, любом предприятии. Трудно представить, но это так. Сейчас же никаких баз нет, и Виталя рассказывал, что много некрупных бартерных сделок держалось на договоренностях, а большинство проводилось по поддельным документам, либо фирмами-однодневками. Ни у ОБЭП (или как правильно называется отбел по борьбе с экономическими преступлениями?), ни у налоговой алгоритм работы не был налажен. Кто не хотел рисковать, оформлялся официально и превращался в корову, которую надзорные органы не только пытались выдоить досуха, но еще и чинили препоны в работе. К желающим поживиться прибавлялись пожарные, менты, санэпидемстанция, и у всех были требования, мало совместимые с реальностью. Владельцы крупного бизнеса предпочитали сразу платить начальникам этих ведомств, чтобы их подчинённые не мотали нервы и не выписывали штрафы.
У меня-взрослого в начале нулевых была подруга-предприниматель, которая решила свернуть деятельность, потому что поборами замучили. Полтора месяца она бегала по инстанциям, чтобы сняться с учета как предприниматель! Похудела за это время, побледнела, лишившись литра крови, и у неё начал дёргаться глаз.
В конце девяностых работа налоговой, ОБЭП и прочих наладилась, и их стало не миновать. А пока поймать спекулянта или бартерщика можно только на горячем, с липовой печатью в руке, подписывающим бумаги после договоренности.