Неужели заработало? Я подъехал к деду.
— Чего-чего продаешь? — спросил он с легким акцентом и поднес руку к уху. — Не понять ничего. Эта штука у тебя — плохая.
— Муку и отруби, — сказал я своим голосом, но громко. — Мешками. Все свежее, только с мелькомбината.
Он потер руки.
— Хорошо, парень. Очень хорошо. А где же товар?
— В грузовике. Он выше стоит, чего его гонять, — приободрился я и озвучил цены.
Дед покивал и махнул на улицу, что слева.
— Я там живу. Нам, наверное, надо. Поехали, узнаем.
Бедолага еле ковылял, опираясь на тросточку, потому мы шли целую вечность. Остановились напротив дома, обнесенного невысоким деревянным забором. Через него перемахнула рыжая дворняга, подбежала знакомиться. Дед с черепашьей скоростью двинулся по двору, выкрикивая:
— Мара! Ма-ара!
Отозвались звонким женским голосом, дальше говорили по-армянски, и я ничего не понял. К калитке выбежала женщина лет сорока — русоволосая, белокожая и румяная, с черными газельими глазами.
— Мука, да? И почем? — спросила она из-за забора, вытирая руки о фартук.
Я ответил на ее вопрос.
— За десять тысяч муку второго сорта продашь? — Женщина чуть склонила голову набок. — Если продашь, я сейчас соберу всех у магазина, у нас у всех тут телефоны.
— Продам, — махнул рукой я.
— Вези сюда, — улыбнулась она. — Я пока позвоню соседям и родственникам.
Как удачно! Это армяне, у них все село — родственники, кумовья или друзья. Оседлав мопед, я вернулся к «КАМАЗу», возле которого на корточках сидел отчим, обернулся на рокот мотора.
— Поехали! — радостно сказал я.
— Неужели! — не поверил своим ушам Василий.
— Да-да, очень удачно заехал. Рупор, кстати, паршивый, непонятно, что говорим.
— И шо делать? — растерялся отчим.
— Надеюсь, больше ничего. Погнали!
«КАМАЗ» поехал за мопедом, как сухогруз — за буксирчиком.
Нас уже ждали Мара (вероятно, Мариам) и пара черноволосых парнишек— моих ровесников. Василий сгрузил мешок, принял деньги и спросил:
— Отруби нужны? Вдруг у кого свиньи.
— Нам не нужны, у нас только курочки, — отмахнулась Мариам.
— Та вы шо! Несушкам отруби — самое то! Во такие яйца будут! — Отчим показал «класс». — Возьмите мешок, всего тысяча двести пятьдесят… тысяча для вас. Почувствуете разницу — снова будете брать у нас отруби. И таскать не надо, вот оно все, прям у дома! — Он указал на кузов.
Поезжайте к магазину, — посоветовала Мариам. — Скоро туда придут люди. Спасибо вам, что заглянули!
Подъезд был к самому магазину. Василий припарковался, прижавшись к бордюру и все равно перегородив дорогу, и откинул тент, обратился ко мне:
— Надо было на картонке написать, да? Ну, шо муку продаем. А то непонятно.
— Не суетитесь, должно сработать сарафанное радио.
А потом… Я такого не видел никогда. К магазину, как муравьи к куче сахара, начали стекаться люди с кравчучками — молодые и пожилые, мужчины и женщины. Василий расплылся в улыбке, поправил барсетку, которую я ему одолжил, схватил рупор и прокричал:
— Мука! Отличная мука! Только с завода. Первый и высший сорты!
Пошла жара. Люди грузили муку на кравчучки и развозили по домам. Те, кто жил подальше, просили подвезти мешки к своим домам. Подъезжали легковушки, водители тоже покупали муку, причем по несколько мешков — себе и соседям. Мешки улетали, как горячие пирожки, мы едва успевали распихивать деньги по карманам.
Не обманул Виталя! На две с половиной тысячи цена ниже магазинной, и вон как гребут! Даже продавщицы того самого магазина набежали, тоже армянки, купили пару мешков — видимо, на перепродажу.
Я заметил, что некоторые жители Зари слабо походили на армян, была даже рыжеволосая девушка, только носик с горбинкой выдавал национальность.
Так простояли мы час, причем отруби закончились первыми, еле успел припрятать четыре мешка для бабушки. Да и муке быстро подходил конец, народ все прибывал и прибывал, кишел вокруг машины, суетился. Видя, как разлетаются мешки, тучная пожилая армянка преградила дорогу односельчанам, раскинув руки, прокричала что-то по-армянски размахивая тетрадным листком, возле нее начала формироваться вторая очередь.
— Чего она хочет, интересно, — проговорил отчим.
С ним как раз расплачивался молодой мужчина, он объяснил:
— Вас просили подвезти тяжелые мешки к домам, так?
— Так, — подтвердил Василий.
— Вот она записывает этих людей в очередь, проверяет, сколько муки осталось, а потом разгонит опоздавших, чтобы вы занялись развозкой, и она и другие далеко живущие не лишились.
— Спасибо. — Отчим отсчитал ему сдачу.
К этому моменту пожилая армянка закончила со списком, протолкнулась к нам и еще раз истолковала услышанное нами минуту назад. Отчим подставил ведро, чтобы она залезла в кузов рассортировать мешки и убрать в сторону отложенные и оплаченные.
Высунувшись, она обратилась ко всем:
— Двадцать один человек — на покупку. Четырнадцать мешков — в сторону, на развоз.
Отчим удивленно сказал мне вполголоса:
— Так шо, мы уже больше половины продали?
— И это не конец, — шепнул я, глядя, как недалеко от нас припарковались два «запорожца».
Минуты не прошло, как появился «москвич». Мы были в парадной одежде и сменную не взяли, а приходилось работать грузчиками, потому нас присыпало мукой с ног до головы, как пончики — сахарной пудрой. Но сыплющиеся на голову деньги компенсировали эту неприятность. Пару часов назад мы были на грани отчаянья, готовились расстаться с товаром, и тут вдруг за нашу муку чуть ли не драка.
Скупившиеся армяне не собирались расходиться, роились на пятачке у магазина, галдели, ссорились, мирились. Здесь все друг друга знали, мы попали, по сути, в одну большую семью.
Пожилая армянка яростно следила, чтобы мы не продали лишнее, и когда, без учета заказанных, осталось два мешка, а желающие иссякли, мы покинули людный пятачок, я полез в кузов, а армянка — в кабину, чтобы дорогу показывать. Остановились мы очень быстро, я подал мешок отчиму и присел, держась за борт. Мопед Алексеевич зафиксировал вертикально у бортов, весы… Получилось, что ни рупор, ни весы не понадобились.
Остановка — подать мешок. Остановка — подать мешок. И так четырнадцать раз. Когда заказанный товар закончился, остались только злополучные два мешка, мы с отчимом решили забрать муку, и маме пригодится, и бабушке, что-то Наташке отдадим, что-то я Лидии отнесу. Все они, кроме Наташки, часто пекут пироги.
Как раз к семи вечера к бабушке заскочим, порадуем ее отрубями, я узнаю, как себя чувствует двоюродный братец-наркоман, на которого, видимо, подействовала моя программа, он самозакодировался и, не перенеся ломки, сиганул из окна. Но главное, там я дождусь Каналью, и он повезет меня смотреть участки под будущие автомастерские.
А ведь мы обеспечили товаром только маленькое село Заря! До Воронова гая, который раза в три больше, так и не доехали. Хорошо, останется на другой раз.
— Деньги надо пересчитать, — сказал я, сидя в кабине рядом с отчимом и хлопая по распухшим от денег карманам.
Он мотнул головой.
— Не здесь, потом. Все местные знают, шо мы при деньгах, могут хлопнуть. Надо рвать когти — темнеет, вон.
Он абсолютно прав. Ничто не мешает местным оповестить кого надо, чтобы нас остановили где-нибудь, ограбили и прикончили. Потому Василий поехал на максимальной скорости, которая здесь была разрешена. Только сейчас я осознал, как мы уязвимы. Что мы сделаем группе вооруженных людей? Против ружей газовый пистолетик — так себе угроза.
Нам позарез нужен тот, кто нас подстрахует. Кто-то типа Лены, которая помогает моему валютчику. Но, если посмотреть с другой стороны, допустим, на нас напали грабители. Если деньги есть, отнимут и могут не тронуть, а если нет, как минимум кости переломают.
— Часть капусты надо спрятать, — предложил я, поглядывая назад в ожидании погони.
Барсетку, бабушкин подарок, я отдал отчиму, который заведовал деньгами только потому, что был взрослым, и с ним все рассчитывались.
В самом начале торговли с машины, когда еще не было такого ажиотажа, я успевал расправлять крупные купюры и складывать во внутренний карман джинсовки, потом просто распихивал деньги по карманам — как джинсов, так и куртки. Не исключено, что несколько купюр обронил. Отчим все складывал в мою барсетку.
Так, если мысленно посчитать, получается, что у нас сейчас около восьмисот тысяч. А если вычесть затраты, это чуть более двухсот тысяч: солярка, тонна муки, взятка — выходит шестьсот чистыми. Мы за день пятьсот долларов подняли! Половина плохонькой квартиры! С ума сойти!
Хотя нет, доллар-то вырос. Я напряг мозг, пытаясь поделить 600 000 на 1350, но не успел, с мысли сбило забористое ругательство Алексеевича. Матерился он так, словно сантехнику на ногу упала огромная труба.
— Что… — спросил я, но увидел позади проблесковые маячки и тоже выругался.
Мы как раз выехали из поселка на главную дорогу.
— Да не за нами это, — без особой уверенности сказал я, различил в полумраке ментовский «бобик» и добавил: — Наверное. Просто совпадение.
— Вот черти, сдали нас, — бормотал Василий, выжимая газ. — Никогда это хитрое племя не любил, и вот…
Достигнув главной дороги, «бобик» повернул туда же, куда и мы, но и это не исключало совпадения.
— Прячь бабло, — рявкнул отчим.
Одной рукой держа руль, он зачерпнул деньги в барсетке, протянул мне, и в этот момент взвыла сирена, и довольно разборчиво нас попросили остановиться.
«Хороший у них рупор», — с сожалением подумал я.
Бандитов можно проигнорировать, протаранить грузовиком их машины и надеяться, что они не прострелят колеса. С ментами так нельзя, не остановишься — хуже будет.
Глава 23Стоять, бояться!
Когда призыв остановиться прозвучал во второй раз, Василий скомандовал:
— Прячь бабло! Хоть шо-то надо сохранить.