— Короче, так! — Денчик хлопнул в ладоши. — Я, Рам и Мановар провожаем босса. Ну, Мартынова. Типа мы его — телохранители. Димоны и Илья — Раю, потом Илья — домой, Димоны — с нами на автобусе. У нас в Верхней Николаевке самая мощная банда!
— А мы можем Желткову с собой брать, — без удовольствия сказала Гаечка. — Алиса дружит с близняшками, пусть с ними и ходит.
— И Карася можно брать, — добавил Кабанов так же, без удовольствия. — Он только рад будет, а враг не знает, что он бестолочь.
— Правильно, — одобрил их задумку я. — Чем нас больше, тем меньше шансов, что наедут на такую толпу.
— Думаю. Что вообще не наедут, — предположил Илья. — Нас просто попытались запугать и рассорить.
Мановар подошел ко мне и, ударив себя в грудь, заговорил:
— Короче, хрен они нас запугают! Нас много. Да вся Николаевка встанет, если узнает, что на нас наехала перхоть заводская! Зуб даю. А еще наши, ну, металлисты, оттуда есть. Могу у них расспросить, че за ерунда. Правда, наши с гопотой воюют, но мало ли.
— Я придумал! — Памфилов вскочил с мата и заходил взад-вперед по базе. — Нам надо взять языка в Заводском районе! Объединиться с металлистами, на мотоциклах туда приехать, одного гопника захватить и допросить! Как вам, круто?
Воцарилось молчание. Рамиль и Мановар смотрели на Дена с восхищением, Димоны — со скепсисом.
— Че мы, пальцем деланые? — разошелся Ден. — Да один наш стоит троих ихних!
— Отставить, сержант! — рявкнул я на него и добавил спокойно: — Штирлиц шёл по Берлину, и что-то неуловимое выдавало в нём советского разведчика: то ли будёновка, лихо сдвинутая набекрень, то ли парашют, который волочился за ним по всему городу. Ты вообще соображаешь, что несешь? Какие мотоциклы⁈ На мотициклах — байкеры, металлисты — это просто те, кто слушает хеви метал. Да вас там закопают, героев недоделанных.
Памфилов пригорюнился, но спорить не стал.
— Короче, хватит мотать сопли на кулак! — воскликнул Рамиль. — Надо действовать. — Он указал пальцем на Лихолетову. — Вот она дело говорит. Надо с Райко побазарить, ибо нефиг затягивать. Прям сейчас к нему и идем, узнаем, виновен он или нет.
— А он к нам выйдет? — засомневался Кабанов. — Темно уже, а он жутко ссыкливый. Да и смелый бы не вышел, потому что тупо это, ведь мы его не любим.
— Если не выйдет, — продолжил Рамиль, — можно считать, что он признал вину. Значит, завтра в школе его выцепим.
— Правильно, — согласился Илья, косясь на меня. — Так мы хоть одну версию проработаем. Райко, вон, возле Раи живет, заодно и ее проводим.
— Да не выйдет он, — скривился Кабанов. — Видели, какой у него забор? Каменный, двухметровый, а по двору павлины ходят, орут, как оглашенные.
Денчик вытянул шею и довольно правдоподобно изобразил вопль павлина, а потом пожаловался:
— Козел он. Сам пригласил нас с Саньком видик смотреть, а когда мы пришли, не пустил, прикиньте?
— Ага, вечно смотрит на всех, как на дерьмо. — Гаечка накинула куртку. — Идем к Петюне, я за! Не выйдет — сам виноват.
Все засобирались на улицу. Когда вышли, дождь уже закончился, а ветер остался. Он не мог сравниться с последним норд-остом, но все равно был сильным и пробирал до костей.
Накинув капюшоны, мы двинулись к холму, где находился магазин, клуб, библиотека, немного частных домов и двухэтажное общежитие типа того, где теперь жил мой отец.
Петюнин дом располагался последним на улице, забор упирался в заросли терновника, а дальше был небольшой пустырь и обрыв в море, откуда открывался вид на горы и далекие огоньки курортного села. Мелким я много раз ходил мимо этого серого забора, чтобы спуститься к морю и искать на берегу павлиньи перья и всякое интересное.
Батя Петюни в СССР продавал мясо, ясное дело, воровал, мамаша работала начальником ресторана, жили они богато и первыми в селе построили двухэтажный дом. Как хвастался Петюня, родители имели доступ в валютные магазины, где продавалось много интересного и недоступного большинству. Мусор, в том числе строительный, чета Райко предпочитала сбрасывать с обрыва, и однажды мы с Ильей нашли на берегу кусок голубого стекла с пузырьками внутри, эта штука казалась мне настоящим чудом.
Теперь мы всей толпой собрались возле калитки, встроенной в черные ворота с художественной ковкой. Под козырьком был звонок, которым я поспешил воспользоваться, а чуть выше — глазок.
— Петрушок, выходи! — сделав руки рупором, тихонько проговорил Памфилов. — Подлый трус, голова, как арбуз!
Забор был высоким. Не три метра, но два — точно, потому мы не видели, что происходило во дворе. Залилась лаем собака, ей ответила другая. Включился свет, хлопнула дверь.
— Кто? — спросили взрослым хрипловатым голосом.
Все сразу замолчали, затихли.
— Нам срочно нужен Пётр, мы — его одноклассники, — крикнул я вверх, надеясь, что меня услышат.
Никто не ответил, донесся приглушенный голос — очевидно, команда собакам, лязгнула цепь. Шаги мы услышали, когда кто-то уже подходил к воротам. В глазке мелькнула тень, щелкнул замок, и наполовину вылез лысый мужчина в теплом халате — отец Петра, хозяин частной пекарни, одной из первых в городе, по прозвищу Корм. Блеснули линзы очков, блеснула огромная голда на волосатой груди. Потянуло мертвечиной
— Чего вам в такую рань? — рыкнул он, ухмыльнувшись.
— Позовите, пожалуйста, Петра, — проговорил я.
— Петя готовится спать, завтра поговорите.
Корм попытался захлопнуть калитку, но я перехватил ее.
— Подождите. Нам нужно кое-что выяснить у него напрямую, а не через милицию. Это очень серьезно.
Корм шевельнул бровями, еще раз осмотрел незваных гостей, сделал вывод, что и правда дело пахнет керосином, и сказал:
— Всех не впущу. Ты заходи.
— Ждем, — сказал Илья, и друзья оккупировали красивую скамеечку под магнолией возле забора, чем не обрадовали Корма, и он бросил:
— Окурки — убрать.
— Мы спортсмены, и не курим, — сказал я, оглядывая двор.
Его охраняли два белых бультерьера, бегающие на цепи вдоль забора, сейчас хозяин зафиксировал их цепи. Во дворе стояли «Рафик», «Москвич-пирожок» для развоза хлебобулочных изделий, и навороченный «Мерседес» — для транспортировки барского тела. По забору и по дому вился плющ, у порога зеленели две ели, в клумбах угадывались розы и самшит.
— Петя! — крикнул Корм. — Петя! Иди сюда.
Вскоре на пороге появился Петюня в спортивках, запахнув зимнюю куртку, он направился к нам. Корм и не думал уходить — видимо, сынок рассказывал, что его гнобят в классе — вдруг обидят дитятку. Сам Петя косился на родителя злобно, смущался.
Мертвечиной запахло сильнее. Я смотрел на одноклассника. На его лице читалось удивление, в глазах не было ни грамма страха, а вот любопытства хоть отбавляй. Не настолько он хороший актер, его чувства были искренними. Если бы у него рыльце было в пуху, он вел бы себя не так. Я протянул руку.
— Привет, Петя.
Он ответил на рукопожатие и спросил:
— Какими судьбами?
— Сколько ты им заплатил? — решил блефануть я. — Совершенные болваны. Одного мы взяли, у него погоняло Хмырь, знаешь такого?
Петя искренне замотал головой и отступил, словно стараясь спрятаться за отца. Тот насторожился и свел брови у переносицы, впился в меня взглядом.
— Ой да ладно, — продолжил блефовать я, — он сразу раскололся, сказал, что ты ему заплатил, чтобы он меня ножом пырнул. Вот мы и пришли. Решили сперва с тобой поговорить, чего уважаемым людям, — я посмотрел на Корма, — жизнь портить.
— Ты совсем обалдел? — вызверился на сына Корм и замахнулся для оплеухи, но опустил руку.
Петюня весь сжался, втянул голову в плечи, вскинул руки и попятился, причитая:
— Я ничего не делал! Нафиг ты мне сдался, чтобы за тебя еще и платить какому-то Хмырю!
В его голосе страх смешивался с обидой.
— Папа, ты ему веришь, что ли? Это бред какой-то!
Корм растерялся. Мне стало ясно, что Петюня, скорее всего, не виноват. Чтобы папаша его не прибил — вдруг в этой семье практикуется рукоприкладство, как когда-то — в моей — я честно признался, глядя на Корма:
— Меня чуть не убили нанятые неизвестные. Ваш сын был в списке подозреваемых на первом месте. Подозрения сняты. Извините.
Видя, как багровеет Корм, я попятился к калитке и пустился наутек.
— Чтоб ты сдох, придурок! — заорал Петюня.
— Ща собаку спущу! — прорычал Корм и правда побежал к бультерьеру, который будто что-то понял и принялся рваться на цепи.
Но мне было все равно. Вылетев на улицу, я объявил:
— Райко ни при чем. Валим отсюда! Корм в ярости!
— Собак спущу, суки! — донесся рев Корма.
Моя компания с визгом и ором прыснула в стороны, а собрались мы на остановке возле школы. Я еще раз прочитал лекцию, как важно ходить группами, и мы распрощались.
Домой мы с Борей попали в девять. Голодный брат рванул на кухню, я — за ним, принялся накладывать себе еще горячее картофельное пюре и котлеты, и тут на кухню вошел отчим.
— Где вы так долго? — дежурно проворчал он.
Боря глянул на него злобно, я ответил:
— Тренировка, потом девочек домой провожали, а то, говорят, завелся тут дед-педофил.
Вспомнилась история Анечки Ниженко. И ведь правда педофил завелся, надо будет подговорить друзей, чтобы гонять его.
Отчиму было неважно. Если бы я сказал, что мы кололись в подворотне, реакция не изменилась бы, потому что он сам хотел говорить и никого не слушал.
— Насчет твоего участка, вам нужно за документами в понедельник после обеда. Это я, кажись, говорил. Теперь про подключение к электросетям. — Он сделал брови домиком. — Семь тысяч хотят. Долларов. И обещают все, включая проектную документацию, сделать за неделю.
— Угу, — буркнул я, — и никаких гарантий не дают?
— Нет.
— Жаль, конечно, но нафиг. Два дома можно купить за такие деньги, — сказал я, отправляя в рот котлету.
Она была несоленая, пережаренная и жесткая. Все-таки кулинарный талант — это как почерк. У мамы кулинарный почерк не очень.