Она ждала другое чудо: что Андрей рванет следом, обнимет, остановит. Она для приличия сделает вид, что обижается, но на самом деле простит, и его поступок будет для нее лучшим подарком.
А еще этот снег был чудом, потому что в прошлой реальности его точно не было. Или все-таки в Васильевке — был, а до нашего поселка возле моря не дошел?
Глава 5Пора чудес
До бабушкиного дома было с полкилометра — пять минут ходьбы. Но Наташка не спешила, плелась понуро, глядя на носки своих модных сапожек — мой подарок, привезенный из Москвы. А я смотрел наверх, в небо, откуда снег валил и валил, и за десять минут накрыл серую почву тонким слоем, улегся на ветвях, еще немного — и получится настоящая зимняя сказка. Подарок от природы жителям юга России. Или — компенсация за пережитые передряги?
Как ни крути, уходящий 1993 год был для меня тяжелым. Особенно тяжко пришлось, когда взрослый оставил меня один на один с недетскими проблемами, и мне пришлось экстренно взрослеть и все это разгребать. Успешно, слава богу.
Наташку тоже год не баловал, а тут несчастье привалило прямо на праздник.
Ну и вишенкой на торте, что дед так и не позвонил — судя по тому, что Боря молчит, в звенящей тишине я точно его услышал бы. Буду надеяться на лучшее.
Когда мы вернулись к бабушке, снега навалило по щиколотку, и он не думал останавливаться. Боцман нас опередил и уже пару минут сидел возле калитки, периодически стряхивая снежинки с черной шерсти. Наташка положила руку на калитку, вздохнула.
— Может, мне к нам домой поехать? Не хочу портить праздник своей кислой рожей.
Я обнял ее в очередной раз и сказал:
— Нет конечно, ты нужна здесь. Мы приготовили для тебя лотереи. Да и я как никто знаю, что одной тебе оставаться нельзя, а так хоть отвлечешься. Тут недалеко горка есть — давай ночью на снегу кататься. Пойдешь?
Натка кивнула и едва заметно улыбнулась.
— А еще я вспомнила, что Андрей мегеру называет на «вы». «Маменька, не изволите ли принести мне трусы».
Хотелось сказать: «Забудь» — но это её только разозлило бы. Наташка не спешила к людям, стояла у калитки и жаловалась, что мегера закатила истерику сыну за то, что он спит с девкой до свадьбы — в ее время такого не было. И поначалу демонстрировала презрение к Натке молча, а потом стала в открытую нападать, намекая, что единственный интерес жидовки — квартира Андрея в центре, которая на самом деле оформлена на маму.
Надо отдать ей должное, сестрица ни разу не упрекнула Андрея тем, что содержала его, скотину неблагодарную. Вся ненависть была направлена против несостоявшейся свекрови.
— Вот раскручусь, две такие квартиры куплю! — прошипела Натка.
Столько в ее голосе было решимости, что я понял — купит, добьется. Уж не будет помнить, что послужило толчком, но — сделает.
Потянуло жареным мясом. Донесся голос Алексеевича:
— Я тебе говорю, вот такая стая пчел!
Толик что-то буркнул в ответ, и Алексеевич дальше продолжил вполголоса, и слов я не разобрал. Судя по всему, снег не отогнал их от мангала. Наташка зашла в летнюю кухню к маме, я отправился посмотреть, как там мужчины.
Было безветренно, потому Толик держал старый выцветший зонт над мангалом, а Алексеевич дул на угли. Мешаться у них под ногами я не стал. Отошел к сараю, наблюдал со стороны и делал выводы, что у этих двоих любовь с первого взгляда. На пне, заменяющем стол, лежал пустой шкалик. Судя по тому, как Василий раскраснелся и размахался руками, он приложился к спиртному.
Из кухни вышла Ирина в куртке с капюшоном, прячущим бигуди, принесла мужчинам закуску и обняла почему-то Василия. Он замер с растопыренными руками. Через мгновение она уже обнималась с Толиком, беззлобно отчитывала его за пустой шкалик — жадины, не поделились — и за то, что «эх вы, шашлыки пожгли».
— Нормально все! — Толик хлопнул ее по заднице, говоря этим жестом: Мое, не покушаться'. — Еще пятнадцать минут, и готово.
— Вот не верю. Угольки принесете, пф-ф, — фыркнула она и удалилась.
Мужчины помолчали, пока за ее спиной захлопнулась дверь, и вернулись к своим исконно мужским темам — заговорили про футбол, потом — про бокс, и, забыв о шашлыке, Толик стал изображать боксера, а Алексеевич в шутливой манере — отбиваться.
Пусть резвятся. Хорошо, если мама и сестра будут дружить семьями. Или нехорошо, учитывая, как плотоядно Ирина смотрит на Василия. А может, и нет в ее взгляде вожделения, просто зависть.
Понаблюдав за ними, я вошел в пахнущий хвоей дом, где Борис и бабушка без особого интереса смотрели «Ивана Васильевича», которого все знали наизусть. Чтобы не тесниться с ними на диване, я занял стул и спросил, уже зная ответ:
— Дед не позвонил?
— Нет, — ответила бабушка, и в этот момент часы с кукушкой известили, что уже шесть вечера. То есть наступило время, когда дед скорее физически тут появится, чем позвонит. Если, конечно, все хорошо.
Началась реклама — «Кока-кола» и новый год, подмигивающий Распутин, «Кэмел», и я сказал:
— Видели, какой снегопад?
Борис аж подпрыгнул, метнулся к окну и протянул, опершись на подоконник:
— Да-а-а! Вот это да-а-а!
Бабушка тоже выглянула в окно.
— Красиво, конечно. Празднично. Но это дополнительные сложности для Шевкета.
— Горка где-то тут есть? — засуетился Борис. — И санки. Хотя фиг с ними, и фанера, и просто пленка подойдет! Всю жизнь мечтам на новый год покататься на санках.
— Есть конечно, — сказала бабушка. — Ночью, после застолья, сходим на горку. Не думаю, что снег растает.
— Его все больше и больше! — радовался Борис. — Жаль, только две кассеты для фотика купили!
— Давай фильм смотреть. — Бабушка вернулась на диван.
Боря схватил фотоаппарат и побежал увековечивать чудо, а я увлекся засмотренным до дыр фильмом. Теперь путешествие во времени не воспринималось как нечто невероятное, меня ведь вернули! И это помогало отвлечься от мыслей о деде, которые становились все более мрачными.
Прошел час, стемнело, а снег все не прекращался, его навалило выше щиколотки.
Семь вечера, а деда все нет. В девять можно начинать переживать по-настоящему.
Тем временем еда была приготовлена, подарки припрятаны, а до проводов старого года оставалось три часа, следовало чем-то себя занять это время — не Киркорова же с Пугачевой смотреть.
— Давайте поиграем в карты, — предложила Наташка. — На деньги, в дурака.
— В крокодила! — предложил раскрасневшийся Алексеевич.
Его усы топорщились, глаза бешено вращались — не устоял будущий отчим перед шкаликом водки, и раскатало его.
— Кататься! — слетел со стула Борис и потер руки. — Побежали кататься! С горки! На санках.
— Никаких катаний! — прикрикнула мама. — Вы слишком легко и дорого одеты!
— Оля, да успокойся ты! — сказала бабушка и победно улыбнулась. — Идем, горку вам покажу. Только чур не убиваться!
— Да! Да! — запрыгал по дому Борис.
Бабушка нашла для нас по ватнику и по черной шапке. Надев теплые носки и утеплившись, мы направились за бабушкой полным мужским составом: Василий, Толик с санками, я, Борис на санках.
— По долинам и по взгорьям! — пел Борис. — Шла дивизия вперед!
Наш путь лежал вдоль дороги чуть под уклоном, по ходу движения машин, туда, откуда доносился детский визг, крики, хохот.
— Сразу за поворотом — дорога направо, — сориентировала нас бабушка. — Она ведет к улице в низине, кататься на этом спуске собиралось все село. Метров пятьдесят осталось.
Когда вдалеке, в стороне города, зарокотал мотор, все наши остановились, повернувшись на звук и надеясь, что это «москвич» деда. Но нет, мазнув светом по снегу и вздымая снежные облака, «жулька» пронеслась дальше. Несколько секунд — и машину скрыла пелена снега, превратив в светящийся шар, исчезнувший за поворотом.
Пушистого снега насыпало много, сани вязли в нем, потому Толик вытащил их на проезжую часть, разбегался, толкал, и они долго ехали под небольшим уклоном. Когда Борис упал, извалявшись в снегу, Толик принялся толкать Алексеевича, усевшегося на санках, потом они менялись.
Забавно было наблюдать, как резвятся два усатых дядьки. Сани были рассчитаны на детей, им вдвоем было тесно, и ноги смешно торчали в стороны.
После отталкивания кто-нибудь обязательно падал. В конце концов бабушка не выдержала, забрала и оседлала сани, а мы с Борисом впряглись, как две ездовые собаки.
Интересовавшая нас горка показалась за изгибом серпантина. Точнее, саму дорогу вниз видно не было, а ее обозначила толпа детей и взрослых, выстроившихся в очередь на спуск. Чуть в стороне стоял ряженый в костюме Деда Мороза, с бутылкой водки и маленьким мешком. Увидев нас, он сделал приглашающий жест скипетром, приложился к бутылке и проговорил надтреснутым басом:
— Проходите, дети мои! Наслаждайтесь! Знали бы вы, скольких сил ме стоило призвать снег!
Толик пожал руку в синей перчатке, хлебнул из бутылки, выпучил глаза. Дед Мороз похлопал его по спине и протянул бутылку Василию. Тот отступил на шаг, но Мороз укоризненно покачал головой, и будущий отчим сдался. Бабушка узнала Мороза и остановилась рядом с ним поболтать.
Рассматривая нас с Борей, Дед Мороз решал, что делать с нами — предложить выпить или угостить конфетой. Он так и не решил. А мы дождались своей очереди, уселись на санки вдвоем, вытянули ноги — чтобы рулить — и понеслись вниз, аж слезы вышибло и все вокруг замелькало.
Летели мы метров тридцать. Взлетели на часть дороги, идущую вверх, и скатились уже неторопливо, глядя, как едет гусеница из четырех девчонок на пленке, пронзая пространство писком и визгом.
Склон был усеян конфетными обертками, мандариновыми шкурками и конфетти из хлопушек. Односельчане здоровались, поздравляли друг друга. Нас никто не знал, но и нам перепадало сельского гостеприимства.
Закутанные по самые глаза дети напоминали снеговиков: все в снегу, на штанах сосульки, носы красные, глаза счастливые. Дед Мороз поздравлял всех вновь прибывших, его бутылка была безразмерной и не заканчивалась, а может, их просто несколько.