В коридоре трое карапузов облепили мой мопед и уже уда-то потащили. Увидев меня, бросили его и помчались врассыпную. Такие маленькие, а уже воровайки. Чуть меня не пришибив, распахнулась обшарпанная дверь, и из комнаты прямо мне под ноги выпал пьяный дед в растянутых портках.
Из захламленной комнаты донесся встревоженный женский крик:
— Же-эня, Же-эня!
Лика, которая увязалась за нами, переступила через деда и просветила меня:
— У него бабка парализованная. Ему пятьдесят пять, ей семьдесят.
«Разница, почти как у нас с Верой», — подумал я.
— В молодости такая красотка была! Прям эта, как ее… ну… жена Есенина.
— Айседора Дункан, — подсказал я.
— Да! Этот Евгений у мужа ее отбил, тоже красавец был. А потом она постарела, а ему сорок. Он — по бабам, она — пить. Удар ее и хватил. Парализовало, только сидит, уже лет пять как, а дед бухает. Толстая, бородавка на носу, бр-р-р.
На душе стало совсем мерзко. Мы спустились во двор, Лялина подошла к телефонной будке, затрещала телефонным диском. Мы с Наташкой замерли, вытянув шеи. Дозвонилась участковому или нет?
— Алло, Михаил? Это Лялина… то есть Мартынова. Тут такое дело, девочка-родственница попала в неприятную ситуацию, надо кое-что проверить…
После ее разговора я позвонил отчиму и успокоил его.
С участковым, молодым светловолосым мужчиной, мы встретились возле дома Андрея. Обошли дом, убедились, что окна светятся, поднялись по лестнице, и участковый позвонил. За дверью раздалась возня, кто-то посмотрел в глазок, донеслось бормотание.
— Милиция, откройте, — сочным басом проревел участковый и развернул ксиву, ткнул в глазок.
И снова бормотание. Откроют, нет? Наташка сплела свои ледяные пальцы с моими и сжала их. Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и вылез, как я понял, тот самый мордоворот.
— Здрасьте, — заискивающе кивнул он.
— В Андрюшином халате! — прошептала Наташка, закатив глаза.
Участковый представился, изложил суть проблемы: хозяин квартиры уехал, оставил девушку за ней присматривать, а тут являетесь вы и вышвыриваете ее на улицу. По какому праву?
— Так нечего было драться и кидаться, — примирительно проговорил мордатый. — Мы занимаем квартиру, точнее ее часть, вполне законно. Защищаем права гражданки, вступившей в наследство.
— Какой такой гражданки? — Наташка хотела крикнуть, но от волнения горло свело спазмом, и она просипела. — Это квартира Андрея!
— Частично, — сказал мордатый. — Сейчас принесу документы. Вот, смотрите, завещание покойной. Точнее, копия, но вот печать. Все имущество она завещает Томилиной Инессе Петровне. А поскольку эта квартира приватизирована в равных долях, я, как законный представитель Инессы Петровны, имею полное право тут быть. Вот доверенность. Все претензии можно решить через суд.
— Вы подпись подделали! — закричала Наташка, рванулась к мордатому, но я схватил ее за талию.
— Подавайте в суд, там разберутся, — издевательски улыбнулся мордатый.
— И подадим! Обязательно подадим! — вскинулась Наташка, отстаивающая интересы возлюбленного.
— Позвольте взглянуть на бумаги, — протянул руку участковый, внимательно все прочитал и вынес вердикт: — Извините за беспокойство.
Наташка замерла с разинутым ртом, ее губы задрожали, и она пробормотала:
— Мои вещи хоть… верните…
— Да пожалуйста, вот они. — Мордатый выставил мешок, потом вынес школьную сумку, откуда торчала зубная щетка, расческа, уголок учебника.
Участковый с сочувствием на нас смотрел. Наташка сунулась в мешок — там был товар вперемешку с ее вещами.
Похоже, захватчики отлично подготовились — вели они себя правильно, по букве закона, уходя от конфликта. Вот вам документы! Вот ваши вещи.
Когда дверь захлопнулась, участковый сказал:
— Покойная переписала имущество на этих людей, я ничего не могу сделать.
— Вот гангрена старая, земля ей стекловатой! С того света нагадила, мымра.
Пнув мешок, Наташка уселась на ступеньку и закрыла лицо руками.
Глава 24Самый полезный ученик
— Давай домой отвезу, — предложил я, когда Наташка немного успокоилась.
Выплеснув ярость, она стала напоминать сдутый шарик, двигалась медленно, на все реагировала вяло. Нельзя было ее оставлять в таком состоянии. Не в первый раз за ней такое замечаю: после истерики она впадает в анабиоз и целый день может быть заторможенной, а весь следующий день проспать. Странно, что в прошлой жизни я не замечал, какая у меня сестренка хрупкая, считал ее стервозной дурой.
— Да куда… еще мешок… — Наташка всхлипнула, пнула вещи.
— Ну идем искать такси, — предложил я.
— Ты с дуба упал? — возмутилась она и на минуту ожила. — Лучше мне отдай…
Встрепенувшись, Наташка заметалась, потом о чем-то задумалась, ее рот искривился, и она заревела.
— Двадцать пять ты-ы-ысяч!
— Где они лежат? — спросил я.
— Тумбочка, где телефон. Я-ащик…
— Сейчас. Жди.
Я рванул назад, особо ни на что не рассчитывая. Ну а вдруг? Позвонил в дверь, заметив движение за глазком, прокричал:
— Верните деньги девочке. Пожалуйста.
Никто не открыл и ничего не ответил. Ну а на что я рассчитывал? Накатила злость. Захотелось схватить топор и крушить, ломать дверь, чтобы поролон из подкладки лез, как выпущенные кишки. Сжались кулаки, я вдохнул-выдохнул… И тут меня осенило! Я прислонился к двери, постучал кулаком и прокричал:
— Эй, вы, там! Хочу сказать важное.
Вроде бы возня стихла — незваные гости насторожились, прислушались.
— Завтра же вы уйдете отсюда, потому что нельзя лишать людей жилья. Вам будет очень стыдно! И вы уйдете.
— Да пошел ты!.. — взревели за дверью. — Ща как выйду, и звездец тебе, сопляк!
На одного точно внушение не подействовало, а что с остальными? Щелкнул замок, и я рванул вниз по лестнице, потому что драться с тремя здоровыми мужиками не собирался. Когда вышел из подъезда, Наташка на меня даже не посмотрела, была уверена, что никто мне деньги не отдал.
— Как мне теперь жить? — всхлипнула она. — Опять спать на диванчике? Место мое — у пара-аши…
— Это временно, — успокоил ее я. — Мы обязательно что-нибудь придумаем, только Андрей должен вернуться. Мы обратимся к юристу, и он подскажет, как действовать дальше, получится ли выселить мордоворотов с ментами, или придется — с бандитами.
— Андрей — с бандитами?
— Были бы деньги, бандиты найдутся, — утешил ее я. — Идем искать такси, бей посуду — я плачу. Не вешай нос, справимся!
Вроде услышала меня, порозовела. У поворота я обнаружил «копейку» с шашечками, сторговался с водителем на тысяче, посадил Наташку на заднее сиденье, а вещи определил в багажник.
— Какой у тебя парень заботливый! — проговорил дедушка-водитель. — Позовет замуж — даже не думай.
Наташка запрокинула голову и рассмеялась.
— Дождешься от него. Никогда не позовет!
— Почему же? — искренне расстроился дед.
— Потому что он мой брат!
Дед переменился лицом, улыбнулся.
— Надо же! Какой хороший брат! Я своим сколько ни говорю, что сестры и братья — самые родные люди на земле, и надо дружить. Вот я один, всех в войну убило, так это скверно. И жена сирота. У нас аж шестеро детей! Младшему шестнадцать. Так не дружат, собачатся. А вы — молодцы.
Он завел мотор и уехал, а я на мопеде пристроился следом, чтобы вместе с Наташкой зайти домой и поддержать ее. Еще надо дождаться звонка Канальи.
Дома нам навстречу выскочили встревоженные Боря, отчим и мама, окружили нас с Наташкой.
— Как дела? — спросила мама, посмотрела на мешок в моих руках, все поняла и погрустнела.
То ли ее расстроило, что Наташку обидели, то ли — что у нас в квартире станет совсем тесно. Пока не начались расспросы, я обратился к брату:
— Боря, Алексей звонил?
— Да! — Боря взял листок с тумбочки и протянул мне. — Я все записал, слово в слово.
«Все нормально. Дома распродался в полшестого. Все по плану. Водила спокойный, адекватный. Миелофон у меня. Завтра день пустой. Занимаюсь ремонтом. Закончить планирую в пятницу вечером, быстрее вряд ли получится».
— Машина будет в пятницу во второй половине дня, — сказал я отчиму. — То есть завтра и послезавтра отдыхайте и не думайте никуда ехать, вы еще не восстановились. В выходные продолжим.
Он пожевал поджатыми губами, но возмущаться не стал. Даже до него доходило, что сам виноват, раньше думать надо было.
— Так шо было-то? — спросил отчим, и я кивнул в сторону зала.
— Идемте, расскажем.
Рассказ занял час. Отчим то и дело вставлял реплики, что он ноги повыдергает бандитам. Мама обнималась с Наташкой, и они на пару пускали слезу. Боря молча внимал и сопел, рисовал на листке повешенных. Очень много повешенных, которые образовали кошмарный узор.
А я думал о том, сработает ли мое внушение на тех двоих. Вот хохма будет, когда они проснутся и начнут вести проповедь, что неправильно так себя вести, и надо вернуть награбленное. Но это, конечно, фантастика. Не фантастика, что Андрей, когда приедет в Москву, скорее всего, поцелует замок своей квартиры, и его встретят такие же быки. Нужно его где-то разместить. У деда нельзя, он ненавидит совратителя малолетних, гостиницу снимать ему я не собирался. Парней попросить? Пожалуй.
Удивительно будет, если этот рохля сам устроится. Но, скорее всего, начнет названивать и плакаться. Сперва приедет на вокзал, это будет вечером, наберет Наташку, чтобы отчитаться, что все хорошо. Не дозвонится. А дальше два варианта: подумает, что она в театре, и поедет в квартиру матери, поцелует замок и опять позвонит. Занервничает. Позвонит нам и от нас узнает правду. Будет это после восьми вечера. Как-то мне до скрипа зубовного поднадоело решать чужие проблемы, но судьба моя такова, что никуда от этого не деться.
А пока у меня появилось два свободных дня — разве не об этом я мечтал? Похожу в школу, проведу время с друзьями, на тренировку наконец схожу и на базу. Сирот проведаю,