— Кроме одного препарата, все взяла. Сказали, его только через неделю привезут. Основной. Экспериментальный.
— Так и думал. — Я принялся торопливо доедать пирожок, запивая кофе.
Здравствуй, вкус из прошлого! Как студентом снова оказался, когда столовской еды всегда мало, и приходилось перебиваться чем придется.
— Зато тут чуть ли не в два раза все дешевле, — устало улыбнулась она. — Девятнадцать тысяч за все. Плюс потом надо отдать семь за тот, что должны привезти, оставила тысячу залога. И пакет смотри какой красивый. Прочный. И тоже дешевле, чем у нас.
— Круто! Слушай, сколько времени?
— Начало третьего, — ответила бабушка, осмотрела товар, переместилась к прилавку. — Похоже, половину мы уже продали.
— Смени меня — калым пересчитаю, — попросил я, спрятался за бабушку, выгреб деньги из кармана, подхватил упавшую пятисотенную купюру, развернулся спиной к Татьяне. Мелочи, блин, сколько! Целый пресс! Разложив деньги по номиналу, я их быстренько пересчитал: шестнадцать триста! Вот еще бабушка три пятьсот протягивает. Девятнадцать семьсот! И когда успел столько наторговать за три часа-то? И покупатель повалил косяком, не иссякает.
У бабушки были заработанные ранее двадцать семь тысяч двести. Итого мы уже наторговали почти сорок семь тысяч! Минус двадцать, потраченные на лекарства — двадцать семь прибыли! Это, конечно, без учета вложенного. Но товара я накупил всего на семь тысяч — уложился в то, что заработал сам на ставриде. Деньги, что отдал отец, и сумму, занятую у Леонида Эдуардовича, мы даже не тронули! А еще полтора ящика абрикосов и три — черешни, не считая того, что на прилавке!
Самая крупная черешня, которую мы собирали с молодых деревьев после дождя, оказалась в нижних ящиках, мы до них добрались в последнюю очередь, только один был сверху. Часть ягод потрескалась от переизбытка воды, часть погнила, и пришлось мне, пока бабушка продавала, сортировать товар, а подгнившее складывать в коробку и готовить на выброс. Нет, пожалуй, выбрасывать не буду, ягоды просто потемнели, их можно есть. Выставлю куда-нибудь вместе с коробкой, пусть бомжи полакомятся, мне все равно, а они голодные. Более ушлый продавец и это продал бы, но мне совесть не позволяла, я знал, как тяжело сейчас заработать.
Вот еще четыре тысячи. Триста рублей и — затишье. Бабушка обернулась и вопросительно кивнула — сколько, мол. Я написал на бумажке: 52700, и она вытаращилась неверяще, открыла рот, и ее усталость как рукой сняло. Больше месячной зарплаты, и еще есть товар!
Сколько же получится в итоге? Если бы мама не болела, хватило бы нам на новую обувь и Боре на плавки, а то он в обычных трусах в море купается.
Подстегивающая к действию тревога за маму отступила, теперь я был уверен, что, когда придет черед операции, мы соберем нужную сумму. И весь тот ад, что был в поезде, казался малой платой за результат. Я, конечно, подозревал, что схема рабочая, но рассказанное Виталей делил на два. Но, как показала практика, он не врал.
Спасибо тебе, Виталя! Мы с тобой, наверное, встретимся на этом рынке, но благодарить я тебя не буду, все равно ведь ты не поймешь за что. Информация о денежной реформе тебе бесполезна, ты ведь из Украины, у вас там уже, наверное, другая валюта.
Мы с бабушкой снова поменялись местами, я отдал ей на хранение часть денег, оставив себе мелочь на сдачу. Пока она их прятала в потайную сумочку, продал килограмм черешен и спросил у Татьяны:
— Скажите, а до которого часа работает рынок?
— Официально до шести, — ответила она. — Но тут до темноты всегда кто-то есть. Торгуют на свой страх и риск, потому что охрана уходит, и могут ограбить.
— А кто рынок держит? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Не знаю. Говорят — директор гастронома. Но, может, и не он.
— И где охрана? Что-то не видел никого.
— В вагончике чуть дальше. Никто не безобразничает, чего им приходить? А менты нас не трогают.
Подошла печальная женщина с траурной лентой на голове, вздыхая, остановилась в сторонке, с завистью глядя, как две молодые подружки покупают черешню. Постояла-постояла и подошла, виновато спросила:
— Извините, а у вас нет случайно бракованного товара подешевле?
— Абрикосы или черешни? — спросил я.
— Абрикосы, — потупилась она. — И черешни. И почем?
Я выставил треснутую и чуть примятую черешню — ту, что имела более-менее товарный вид, а не приготовленную на выброс.
— По триста. Возьмете? Она хорошая, но набрала воды, и вот…
Женщина радостно закивала, пошарила по карманам, выгребла пригоршню мелочи и отдала бумажные полтинники. Я взвесил килограмм и сверху положил придавленные и деформированные абрикосы, три штуки, даром. Видно, что это не попрошайка. Пусть порадуется.
Я обратился к бабушке:
— Постоишь полчаса? Сбегаю посмотрю, что где продается. Наташке с Борей что-нибудь привезу. Еще с дедом надо наладить контакт, и бабу Валю набрать, пусть передаст маме, что все в порядке.
— Ты узнал номер деда? — удивилась бабушка.
— Уже и звонил ему, но он не ответил.
— Конечно постою, — кивнула она и посмотрела на часы. — Уже начало пятого. Успеем распродаться? Не хотелось бы досиживаться до шести, когда уйдет охрана.
— И это правильно, — кивнула Татьяна. — У меня, вот, несколько букетов осталось. Скоро уже домой пойду. И черешню вон ту не выбрасывайте. Я бы забрала. Что съедим, что на варенье войдет и компот.
— Скоро буду, — пообещал я и рванул сперва звонить, потом — смотреть, что почем.
Глава 15Туда нэ ходи, сюда ходи
Я набрал номер по памяти, но дед снова не взял трубку. Наверное, он на работе. Ладно, до нашего отправления время есть. Оглядевшись, я прошелся вдоль рядов, где собрались старьевщики с ложками, вилками, кастрюлями, советской бижутерией, книгами. Остановился напротив девушки, продающей старые журналы: «Работница», «Крестьянка», сложенные аккуратными стопками. «Химия и жизнь». Ровесник, четыре номера за прошлый год, читаные, но почти не истрепанные. И красочные постеры с рок-музыкантами были на месте. Рядом притягивали взгляд несколько журналов «Бурды», тоже прошлогодние. Сколько они стоили у нас, я помню приблизительно: мама возмущалась, что на месячную зарплату можно было купить десять штук, значит, две-три тысячи.
— Почем? — спросил я у мальвинообразной продавщицы, усаживаясь на корточки и указывая на «Бурду» — и как только гопники так сидят постоянно, неудобно же.
— Тысяча, — ответила она, поймала мой удивленный взгляд и добавила: — Новый стоит две пятьсот!
— Так то новый, а эти уже потрепанные. А «Ровесник»?
— По пятьсот.
Это по-божески. Можно купить парочку, положить в подвале — пусть соклановцы просвещаются. И девчонкам бы что-нибудь модное, но тысяча за «Бурду» — это слишком. Через пару лет появится вал молодежных журналов, и цены на них снизятся, сейчас же для девочек разве что «Бурда».
— Все за полторы отдадите? «Бурду» не я выберу, а вы сами. Сразу говорю: больше не дам.
Подумав немного, женщина кивнула, тряхнув кудрями.
— Ладно.
Журналы я выбирал по постерам, они среди подростков ценились больше всего. А выбор небогатый: Мик Джаггер с женой, с трудом узнаваемый юный Микки Рурк на мотоцикле. В голове прокрутилось: «И Микки такой молодой»… В следующем журнале, видимо, был такой крутой постер, что его выдрали. Ну и в третьем — Дольф Лундгрен. Подумав, я оставил журнал с Джаггером — это герой не нашего времени, взял Микки и Дольфа.
Продавщица отдала мне самую старую «Бурду».
— Спасибо, — кивнул я и побрел дальше, увидел комиксы про Бэтмена, правда, на английском.
Видимо, кто-то давным-давно привез комикс из-за бугра, уже и бумага выцвела. Зато какие картинки! И реплик мало. А еще, наверное, всем будет интересно, о чем герои говорят, и есть надежда, что кто-то возьмется за словарь.
— За четыреста забирай, — махнул рукой низенький круглый дядька.
— А вот эти про ниндзя-черепах почем? Они хоть по-русски.
Я взял в руки книжицу, больше напоминающую альбом, где отпечатали яркие картинки, пролистал дальше: Шреддер, которого любил Борис, там фигурировал.
— Семьсот.
— Две за тысячу отдадите?
— Черепах — нет.
— Бэтмена и черепах.
Мужик махнул рукой — бери, мол. И я забрал. Еще нашел некачественные распечатки с рок-группами, сделанные то ли на принтере, то ли на подгулявшем типографском оборудовании. Брать не стал, просто взял на вооружение, на чем люди делают деньги.
Прикупил шашки и под них раскладную доску из фанеры. Календарь с Хищником, долго облизывался на доску для скейта и решил, что хватит подарков для начала. У нас другая цель. И так 2700 потратил.
Но не удержался, сразу назад не пошел, залип напротив продавца кассет, у которого играли «Скорпы», нравившися почти всем. Во мне они разбудили воспоминания о жизни, которой не удалось распорядиться так, как хотелось бы. Да, я не бедствовал, зарабатывал достаточно даже для Москвы, но не о карьере военного я мечтал! Не о башмаке командира за спиной и жизни по уставу.
Кассеты были разложены на переносном столе в пять рядов, по жанрам. Как водится в девяностые, их записывали «на коленке», названия групп — распечатывали. Хочешь крутую кассету — рисуй. Встречались и кассеты с фабричными картинками, но стоили они дороже. Здесь был только самопал. «Мираж», мамина любимая Буланова, Газманов и иже с ними. Выше — презираемый мной шансон, еще выше — русский рок. «Нау», «Алиса», «Сектор Газа», «Кино», «Черный кофе», «Ария», «Крематорий»… Опа — «Агата Кристи»! Думал, они позже появились. Еще выше — зарубежный рок, преимущественно металл, рок-баллады, куда же без них.
Танцевальное. «Доктор Албон», «Армия любовников», «И-тайп» и прочее. Во мне будто проснулся тот Павлик и безумно захотел купить «Депеш мод», альбом «Виолатор». У меня, помню, была кассета с красно-белой розой на черном фоне. Тогда казалось, что настроение «Депешей» отлично совпадает с нашими девяностыми.