— Да. Это безопаснее, чем в автобусе.
— Ну, ладно.
Мы расположились на заднем сиденье. Дверцы тут не блокировались автоматически, водила выглядел хилым… Нервная система расшаталась за последние дни. Таксист безопасен, потому что ничего не знает. Я устало закрыл глаза, дернул головой, когда стал засыпать. Нельзя! Черт, еще ж тренировку вести, я хотел ставить удар себе и остальным, но это ж сдохнуть можно!
Ничего, придумаю что-нибудь. Большую часть тренировки помашем руками и поучимся принимать боксерскую стойку. Груши нет — потренируемся на матрасе. Еще ж объяснить надо, откуда я все это знаю…
До чего же кайфово не ехать в автобусе!
Таксист довез нас за двадцать минут, я расплатился сотенными, и только когда машина покатила прочь, Наташка перевела дыхание и спросила, наклоняя голову:
— Посмотри, я не поседела?
Я развел свои волосы в стороны.
— Нет, а я?
Мы двинулись к подъезду, поднялись по лестнице, вошли в квартиру, и только там Наташка спросила:
— Сколько же мы заработали?
— Чистыми сто тридцать семь.
Наташка открыла рот и оцепенела, не веря своим ушам. Икнула, но отмерла, только когда я протянул ей четыре тысячи.
— Вот твоя зарплата. Еще остались две пачки кофе, продашь — купишь себе ботинки или что ты хотела. Но дешевле двенадцати не толкай, не сбивай мне цену.
Сестра уставилась на зарплату, поджала губы и… ушла в спальню, чтобы я не видел ее слез. Расчувствовалась. Но через пять минут она уже скакала козой и строила далеко идущие планы.
Я глянул на часы: было без пяти пять, и вместо того, чтобы поесть, завалился спать, поставив будильник на полседьмого. Полтора часа вожделенного отдыха, а завтра — снова бешеный забег. Чуть свет нужно к бабушке — скакать по дереву с сачком, срывать им абрикосы, потому что первыми созревают те, что высоко, а их иначе не достать. Потом — снова двое суток в поезде, и выходной не взять, потому что все быстро завертелось, и со дня на день могут понадобиться деньги.
Перед тем, как вырубиться, я подозвал Наташку и попросил:
— Ната, поклянись, что ни одной живой душе ты не расскажешь, сколько мы заработали и еще заработаем. Наверное, ты уже поняла почему. Веди себя скромно. Если кто-то спросит, откуда та или другая вещь, говори, что дед или бабушка купили.
— Но это ж мамины деньги… Мы не можем их тратить.
— Такими темпами мы все проблемы решим за месяц, а потом…
Она вздохнула. Как же ей хотелось наконец похвастаться хоть чем-то! Показать, что она круче Лялиной, которую одаривает отец. А нельзя.
— Ладно, — кивнула Наташа.
— Клянись.
— Клянусь. Если спросят — богатый московский дед подарил. Поняла.
Хорошо. Теперь можно вздремнуть, хоть час сна урвать. Но в голове вертелась мысль, что нужно и Бориса убедить не трепаться. Вот только как, когда дети — находка для шпиона? Хочешь узнать, чем живет семья — сходи в школу и поговори с детьми.
В этот раз просыпаться было проще. Десять часов прошло с момента, как я приехал, а кажется — два дня. Я переоделся в спортивный костюм, проверил боксерские перчатки, которые принес отец — как раз на наш возраст. Вспомнилось, что Рамиль Меликов грушу обещал. Следом вспомнился Паруйр-панда. Смог бы я ему навалять, если бы возникла необходимость? Возможно, я-то помнил, что надо делать, вот только тело не имеет мышечной памяти. Пора его учить.
— А где Боря? — спросил я у Наташки, входя на кухню.
— Мишка за ним зашел. Гуляют где-то.
По-быстрому я сделал бутерброд с колбасой, съел, запивая компотом. Зачерпнул черешню и только на улице вспомнил о подарках. Пришлось возвращаться. Сунувшись под ванную, я распотрошил схрон, набрал жвачек, побросал в рюкзак сникерсы. Встречай, детвора, дед Мороз пришел!
Наташка не шла — летела низко над землей, окрыленная то ли зарплатой, то ли перспективами. А я все не мог поверить, что жизнь налаживается. Маму прооперируют, вот тогда и выдохну. Лягу на берегу и буду сутки пускать пузыри.
Энергия в Наташке так и бурлила, она убегала вперед, не замечая того, дожидалась меня, мы некоторое время шли вместе, потом она снова убегала.
На базу мы с Наташей пришли без пяти семь. Все уже собрались, даже Борис появился — думал, он прогуляет. Не было только Алисы. Наташа ошиблась насчет ее любви ко мне, я не сработал магнитом.
Друзья бросились пожимать мне руку, даже свой парень Гаечка. Сжав ее ладонь, я спросил:
— Ты не знаешь, почему нет Алисы?
Девушка вырвала руку, словно я сказал что-то оскорбительное, и резко ответила:
— Мы не особо дружим. Ходила, перестала… бывает. Сломалась, тяжело ведь.
— Мне она показалась заинтересованной, — разделил мои опасения Илья. — Не подумал бы, что она бросит тренировки.
— Маньяк, — вспомнила враз побледневшая Наташка и передернула плечами.
— Ну что сразу маньяк, — сказал Илья. — Вдруг она просто заболела?
Наташка задумалась, вперившись в пустоту, обхватила себя руками и пробормотала:
— Давайте к ней сходим, узнаем? — Она обратилась к Гаечке: — Саш, ты знаешь, где она живет?
— Тут в общаге. У нее на двери нет номера. Да болеет она просто, ничего страшного!
Я решил разрядить напряжение, расстегнул рюкзак, сперва выложил две пары боксерских перчаток — парни сразу забыли про маньяка, принялись их примерять. Затем я каждому, включая Наташку и Бориса, выдал по «Сникерсу». Остался только тот, что был для Алисы.
Когда волна восторга схлынула, все получили по «Терминатору» и забыли про Алису, но я напомнил:
— Давайте сейчас позанимаемся, а потом зайдем к Алисе? В море окунемся — и к ней? Все равно почти по пути.
Глава 24Непутевая мать
Помнится, кто-то из знакомых, обчитавшийся в девяностые «Спид-Инфо», говорил, что вода забирает негатив. Типа разозлился — помойся. Расстроился — помойся. Вот если устал — помойся, согласен. Вот так нырнул в море после тяжелого рабочего дня — и чистый кайф! Кажется, что жизнь наладилась.
Нырнуть. Еще раз нырнуть, кувыркнуться под водой, плеснуть ногой и смотреть, как, золотые в свете заката, вверх всплывают пузыри.
И нет круговерти перед глазами — сумок, людей, купюр, красно-белых пачек кофе. И не болеет мама опасным недугом. И не пропала соседская девочка. И не надо мне все это разруливать. В этот самый момент — не надо, а потому хочется его длить, длить и длить. Взрослый — это не про тело, а про состояние души и умение брать ответственность.
Последний нырок — и на берег, сохнуть. Лечь на камни, которые еще хранят тепло уходящего дня, и наслаждаться минутами ничегонеделанья.
Ха! Когда только попал сюда, в прошлое, думал вкусить беззаботной жизни. Но взрослость не дала.
Рядом опустился на корточки Илья, и я заметил чуть в стороне стопы Гаечки.
— Кто пойдет к Алисе? — спросил друг. — Я бы сходил.
— И я, — вызвалась Наташка и обратилась к Гаечке: — Саша, ты с нами? Это же ты ее привела.
— Пойду конечно, — согласилась Гаечка.
— Может, вы поссорились, и она теперь боится? — предположила Наташка.
Я перевернулся на спину, чтобы видеть лица. Гаечка выглядела виноватой. Похоже — да, таки они с Алисой поссорились. А мы сразу — маньяк.
— Ну, такое. Она ко мне в гости пришла, и у мамы сережки пропали… Я и подумала на нее, все ж знают, что она воровала. Но матери я ничего не сказала, сама попыталась разобраться.
— Ты ее побила? — скорее констатировал, чем спросил Чабанов, перебирающий гальку.
— Нет. Ничего ж не доказано. Но хотелось, да. А оказалось, мать сама их заныкала, а потом нашла. Но я извинилась! И Лиса вроде простила. Это три дня назад было.
— Ты ее видела после этого? — уточнил я, Гаечка помотала головой.
— Ну вот пойдем и все выясним.
— У нее мать такая дура, — поморщилась Гайка и поделилась тем, о чем я молчал: — Прикиньте, она хахалей водит и пока то-самое, — она потерла ладонями и покраснела. — Ну, вы поняли…
Боря захихикал и получил затрещину от Наташки. Гаечка продолжила:
— Короче, мать ее из дома выгоняет. Я потому Лису и привела, что жалко девку.
— Ты правильно все сделала, Саша. — Я встал. — Ну что, переодеваемся и — к Алисе?
К ней мы выдвинулись всей толпой. Она жила в той самой страшной общаге, возле которой на пустыре я разобрался с Русей. Впереди всех шел Рамиль, обернулся и сказал:
— Мы ж команда, да? А давайте, там, цепи возьмем, биту, да? Чтоб боялись.
— Не, Рам, мы ж не гопота и не бандиты, — осадил его Илья.
Возле общаги никого не было. Все остановились, и Гаечка указала на подъезд без двери.
— Тут. Я схожу, а вы подождите, хорошо?
— Морлоки нападут — кричи, — сказал я.
Вряд ли кто-то знал про морлоков, но многие засмеялись, слово понравилось. Гаечка растворилась в полумраке и вскоре вернулась, развела руками.
— Никого нет. Мать, наверное, еще на работе в магазине. Будем ждать?
— А они переезжать не собирались? — уточнил я.
— Точно нет, — мотнула головой Гаечка. — Может, поехали куда…
— Покажешь ее дверь? Может, позже зайду.
Гаечка развернулась, махнула рукой.
— Там понятно. На второй этаж, налево. А оттуда раз, два, три… Пятая дверь. На ней нарисован… эээ…
— Уд? — спросил я, и все заржали.
— Он.
Она обернулась, и Илья спросил:
— Точно налево? Ты махнула туда, а это — право.
— Я просто махнула. Лево — это туда, — Гаечка принялась нервно тыкать пальцем в крайнее крыло.
— Учитесь ориентироваться по сторонам света. Туда — это на восток, — сказал я, пока они не поцапались.
Вот же дети, на пустом месте конфликт!
Мы двинулись к главной дороге, идти было минуты две-три.
Я напряг память прошлой жизни. Алису я смутно помнил до своего восьмого класса, потом в школе ее не было. В девятом так точно. Мне она казалась симпатичной, и было интересно, какой она станет, когда вырастет, но я так и не увидел, и это сейчас мне очень не нравилось: девочку будто вымарали из реальности.