— Сопляк! — рявкнул толстяк. — Живо выметайся отсюда!
— А то что? Ограбить вы меня не сможете, как тогда.
Паруйр покраснел до кончиков ушей, так и казалось, что вот-вот из ноздрей повалит пар.
— Да я тебя отсюда…
— Выгоните, применив силу? Так не хватит силы-то. Я буду обороняться.
— Мы будем обороняться, — выступил вперед мелкий Рамиль, так и не снявший перчаток, видимо, решил устроить Паруйру Сумгаит.
— Это наш подвал, — подала голос Гаечка и тоже выступила на шаг. — Мы его благоустраивали, убирали тут. И вы хотите выгнать нас на улицу?
— Пошли отсюда вон! — рявкнул Паруйр и потянул лапку, чтобы схватить меня за грудки.
Вот мне и шанс проверить, справился бы я с ним там, в баре. Я отступил в сторону, подсечкой повалил толстяка на пол, оседлал, заломив руку — интервент взвыл от боли.
— Это вы проваливайте, — проговорил я, отпуская его. — И совет на будущее: эпоха видеосалонов прошла. Вы на этом не заработаете.
— Ты об этом пожалеешь, — прорычал толстяк.
Рамиль подошел к груше и начал ее демонстративно избивать.
Пила тронула Паруйра за руку, восклицая:
— Совсем от рук отбились! Устроили тут притон! Я этого так не оставлю!
— Ваше нахождение тут незаконно, — спокойно напомнил я Паруйру, тот, прищурившись, прошипел:
— В следующий раз я приду сюда с милицией! И решением исполкома! — Гордо вскинув голову, он зашагал к выходу, женщина-пила засеменила следом.
— Сколько он вам заплатил? — крикнул я ей вдогонку. — Вдруг здесь предложат больше?
Она даже не обернулась. Хлопнула дверью наверху.
Примерно минуту мы провели в молчании. Нарушил его Илья:
— Зря ты его уронил. Он теперь затаит злобу и пойдет на принцип.
Я проворчал:
— Надеюсь, он не настолько тупой, чтобы не понять, что мы разнесем его салон к хренам, мы ведь местные, и, если захотим устроить ему веселую жизнь, то устроим.
— Угу, — прогудел Чабанов. — Пригонит своих бездомных армян, поселит в подвале, они будут жить и охранять, хрен ты что сделаешь.
— Батю подключу, — уперся я.
— Хрена он впишется, — остудила мой пыл Наташка.
— За бабло еще как впишется.
— А откуда у тебя столько? — удивился Рамиль.
— Заработал, — ответил я. — Вообще менты — самая надежная крыша.
— Ни хрена, — не согласился Рамиль. — Помню, наши платили ментам, а как на нас наехали и время пришло подписаться, да, менты нас тупо кинули. И магазин сожгли, а в нем — моего троюродного дядьку.
— Ну, это все-таки отец…
— Замок надо сменить, — сказал Илья. — У бабы этой наверняка есть ключ. И вообще, я с отцом поговорю, как оно должно быть по закону. Я-то не в курсе.
— Ну так давай поговорим прямо сейчас! — воодушевился я, потому что и сам не знал, кто распоряжался подвалами в девяностые.
— Они уехали в гости на два дня. Потому айда ко мне видик смотреть!
Борька сразу забыл про нашествие узурпаторов, забегал по подвалу.
— Класс! Хочу! А что будем смотреть?
— Есть «Муха», есть «Горячая жевательная резинка», в прокате взял.
— «Резинка»! — просиял Минаев. — Я смотрел один раз, там такое…
— А «Муха» про что? — спросил Боря.
— Ну ты темнота, — усмехнулся Рамиль. — Как чувак стал превращаться в муху. Сначала видно не было, а потом он чуваку на живот кислотой — буэ… Блеванул, да. А еще там у него член отвалился. Ужастик, короче.
— Фу, нет! Тогда «Резинку» вашу пошлую.
— Голосуем, — предложил Илья. — Кто за «Муху»?
Ужастик не захотел никто. Потные и взвинченные, мы всей толпой завалились к Илье, расселись в зале кто на диване, кто — на ковре на полу и уставились на царящие на тумбе телевизор с видиком.
— Я сам еще не смотрел, — признался Илья. — Ща, поесть что-нибудь принесу.
Он рванул на кухню, хлопнули дверцы шкафов, зашелестели упаковки, я бросился помогать другу, вынес тарелку с семечками, овсяными хлопьями. Гостеприимный хозяин притащил тазик кукурузных палочек, поставил на полу и включил видик. И где раздобыл такую роскошь?
Наши напали на угощение. Хруст начался такой, что пришлось прибавить звук, а я кое-что вспомнил и, пока по экрану бежали буквы, спросил:
— Народ, а кто на кого поставил? Выиграл-то кто на ставках? Борямба любит блефовать, чтобы сорвать джекпот.
— Все на тебя ставили, — сказал он. — Я тоже.
Я ощутил дежавю. «Горячую жевательную резинку» я смотрел у Ильи в это же время. Тоже был вечер, его родители уехали, я просидел допоздна и получил взбучку от отца.
И вот — то же место, но другой состав участников и взбучку устроить некому. Не знаю, мечтал ли Илья, как я, чтобы друзей было много. Наверное, да. И вот их много, причем это не просто приятели, а те, кто будет за нас рисковать и драться.
Есть семьи, в которых рождаются, а есть те, которые создают сами, и необязательно это союз мужчины и женщины. Мы — именно такая семья.
Когда фильм закончился, мы отсмеялись и съели все угощения, Гаечка взяла веник и подмела ковер, собрала на совок оброненные крошки и скорлупу семечек. Борис, задумавшийся в кресле, сказал:
— Я слышал, что тот черт, который хотел отжать подвал, хотел тебя ограбить. Это когда?
— Когда я пытался продать кофе в его ресторан, — не стал увиливать я. — Он хотел товар забрать, а мне дать пинка под зад, но я его перехитрил.
— Падла, правильно ты его уронил! — сказала Наташка. — Но хреново, что он вернется. У него есть бабло, и он отожмет у нас подвал. И вышибалы у него есть.
— Ага, — закивал Рамиль, — одного тронешь — вся свора сбежится.
На ум пришла неплохая идея, я представил разворачивающиеся события и улыбнулся.
— Есть не примете одно оружие страшной убойной мощности, сравнимое разве что с ядерной боеголовкой. Приходите завтра рано утром, надо будет подготовиться.
— Что это? — вытянул шею Рамиль.
— Все завтра. Собираемся здесь в восемь…
— В полдевятого, — жалобно протянула Наташка.
— Нет. В восемь, мне еще бабушке помогать и в центр ехать, узнавать, есть ли информация по Алисе. Вот утром и будет задание, а то соскочите, знаю я вас.
Все засобирались домой, я тоже, но Илья положил руку мне на плечо и сказал Наташке:
— Вы идите, а нам с Павлом поговорить надо.
Глава 9Операция «Старый конь»
Все разошлись, и в квартире Ильи воцарилась гулкая тишина, лишь гудели трубы и в воздухе буквально вибрировал вопрос: «Что, мать его, происходит?»
Стоя в прихожей, мы смотрели друг на друга, и никто не решался заговорить первым.
— В кухню? — нарушил молчание Илья и направился туда, я — за ним, уселся на табурет.
— Кофе? Чай? — спросил Илья, ставя чайник на газ.
— То же, что будешь сам.
Я попытался посмотреть на себя его глазами. Пару месяцев назад был Павлик, забитый тревожный мальчик, который боялся задержаться у него даже на минуту и слово лишнее сказать. Вечно голодный, вечно стесняющийся, которого Илюхины родители жалели и, точно одичавшего щенка, пытались угостить вкусненьким. И тут вдруг раз — он по щелчку пальцев превратился в матерого хищника, который без особого труда разрулил свои проблемы и тянет целый коллектив детей. Был хилым, а тут вдруг взрослого мужика завалил и отправил валяться Рамиля, демонстрируя отменную технику.
И если раньше эти странности можно было списать на стрессовую ситуацию — болезнь матери, конфликт с отцом, то теперь нестыковки проступили во всей красе, и кому как не лучшему другу их не замечать?
Странно, что мать и Борис не придают значения переменам во мне. Я с ними делил только жилплощадь, но никогда — не радости и трудности.
Я знал, что говорить, но молчал, предоставляя возможность другу выговориться первым, но он все не начинал: то ли боялся, то ли морально готовился к важному разговору. Придется снова брать инициативу в свои руки.
— Илья, что бы ты себе ни надумал, я очень ценю нашу дружбу, — проговорил я. — Это самое дорогое, что у меня есть. И, чтобы не потерять ее, я готов на все.
Илья, разливающий чай из заварника по чашкам, замер, перестав контролировать процесс. Спохватившись, отлил лишнее из переполненной чашки, уставился на мня так, словно я должен был прочесть его мысли и как-то на них отреагировать. Что ж…
— Я сильно изменился, да? И тебя эти перемены тревожат? Скажи честно. Скажи все, что думаешь, я пойму.
— Вот! — Он воздел перст. — Даже сейчас ты… Раньше ты отмалчивался бы и никогда не поднял бы тему. Ты говоришь по-другому, у тебя другие слова, некоторые странные и незнакомые.
Я хмыкнул.
— Неужели ты не заметил сразу?
— Заметил. Сперва думал — показалось, потом — что это временно, и все будет, как раньше. Затем тетя Оля заболела, и ты отдалился. Но теперь… Пашка, которого я знал, так не мог. Кто ты?
— Я и есть тот Пашка. Точнее нет, тогда был Павлик, а я — Павел, но мы — один человек, это сто пудов.
— Ты раньше не говорил «сто пудов». У тебя раздвоение личности?
— Нет… Как бы тебе объяснить. Помнишь день, когда я побил Русю и Зяму?
— Ну-у, — протянул он, потирая лоб.
— Вот тогда все и началось. Я получил по башке. Хорошо так получил. И мне в голову подгрузились знания другого человека.
Прочтя в глазах Ильи непонимание, я потряс головой.
— А теперь поклянись, что никому не расскажешь того, чем я с тобой поделюсь, иначе мне конец.
— То есть, ты — теперь не он?
— Нет, я — это я. Иначе зачем я тут сижу и пытаюсь что-то тебе объяснить? Ты мой лучший друг. Единственный друг, который им остался до конца дней, и я лучше сдохну, чем потеряю тебя. Правда я теперь немного старше.
— Непонятно.
— Сперва поклянись. Я хорошо тебя знаю, ты не нарушишь клятву. Ну?
Илья кивнул и проговорил:
— Клянусь, что информация, полученная от тебя, умрет вместе со мной, и ее не узнает никто, кроме нас двоих.
— А теперь сядь. — Я кивнул на табурет. — Ну, давай.
Илья оседлал табурет и подпер голову руками, готовый внимать.