Чтобы они не утонули в инициативе броситься искать Алису, я добавил:
— Но где девочки, все равно неясно. Жуков этот, скорее всего, тоже не в курсе… Давайте поедим?
Нужно было позвонить бабушке и деду, и если не попрощаться, то сказать, как они мне дороги, но я решил сделать это у Ильи.
Мама и Наташка накрыли на стол. Сестра схватила кожу на животе и вздохнула:
— Вот! Жир завязался, нельзя столько жрать! Теперь точно — на кабачковую диету.
— Вот уж жирная, — усмехнулся я.
На мой вкус Наташка была слишком тонкой, ей же хотелось быть модным дистрофиком.
Сейчас трудно поверить, что мода на анаректичек сменится модой на фигуристых спортивных девушек. Видимо, потому что на фитоняшах можно больше заработать.
— Если буду жрать — разжирею. — Наташка на миг смолкла, выдохнула шумно и прошипела: — Так а козложуков этот похож на того, что Боря рисовал?
Я чуть не ляпнул, что да, и глаза у него почти оранжевые, но вовремя вспомнил, что не мог его видеть, он-то в СИЗО.
— Не знаю. Наверное, похож.
— Жаль, что он не сел. Гни-и-ида! — Сестра хищно прищурилась, ноздри ее раздулись — не девушка, а сгусток ненависти.
Наверное, ее обрадует известие о смерти Жукова.
— Боря! — позвала мама. — Борис?
Брат так и не вышел, и она отправилась за своим любимцем. Вернулись они спустя несколько минут, глаза у брата были красными, он уселся рядом с мамой, которая гладила его по голове, но он снова и снова сбрасывал ее руку, типа я — мужик, я — взрослый!
Насупившись, он принялся гонять картошку по тарелке, ничего вокруг не замечая.
— И что теперь будет с Алисой? — уронила Наташка, осознала мои слова и тоже нахохлилась.
Мама посмотрела на меня, на нее, снова на нее, покачала головой и сказала:
— Господи, какие вы страшные вещи говорите! Это же… Это же не фильм! Не заметка в газете, а живая, настоящая девочка, которую…
— Алиса Микова, — назвала имя Наташка — похоже, подробно они ситуацию с мамой не разбирали.
Мама закрыла рот рукой.
— Господи… Я их знаю, Миковых. Это мой участок!
Как же хотелось просто душевно посидеть, хоть полчаса не думать о предстоящем! Но, похоже, не получится.
И тут вспомнилось, что еще ж кофе надо продать валютчику! Все дела под откос. Благо мама видела, кому я сбывал первую партию, должна разобраться.
— Может, я с Ромой поговорю? — вскинула голову она, преисполненная решимостью.
— Бесполезно. Ему угрожали, и он сдался, — урезонил ее я. — Мы его осуждаем, но он просто хочет жить. Я бы попер напролом, освободил детей, и будь что будет. Поступил бы примерно так, как сделал дед. Отец — не готов.
— И я освободил бы! — Боря стукнул кулаком по столу. — Он должен защищать людей! А не бандитов.
Воцарилось молчание, лишь позвякивали ложки о тарелки. Наконец мама не выдержала, возмутилась:
— Как это — не готов?! Если пошел в милицию — значит, готов! Это что же получается, кто угодно может сделать с нами все, что угодно? И…
— И, — кивнул я. — Да, вы… мы должны научиться защищаться самостоятельно. Милиции нет, и появится она нескоро. Та, что есть, обслуживает тех, у кого есть деньги.
И снова молчание. Тяжелое, как грозовая туча. Как могильная плита. Я смотрел на близких, на всякий случай прощался с ними и понимал: они благословляют меня, того не зная.
Доев и не почувствовав вкуса, я сказал:
— Все, надо бежать к бабушке, потом — к Илье.
Боря поднялся вместе со мной и спросил:
— Тренировка будет?
— Позвоню и скажу, успеваю ли, — пообещал я.
На самом деле — очень не факт, что она будет когда бы то ни было.
Захватив рюкзак, я рванул к Илье и был у него через десять минут. Родители друга ушли: мама — в магазин, отец — вешать замок. Хотелось взять друга за плечи и долго смотреть ему в лицо, запоминая детали. Обняться, в конце концов.
— Что случилось? — насторожился он, почуяв мое настроение.
Вот это от меня фонит, раз аж толстокожего друга пробрало.
— Да все то же, — отмахнулся я. — Можно позвонить деду в Москву? И бабушке, которая местная.
— Ты сам не свой, — стоял на своем Илья.
— Побудешь тут сам своим, ага. Так можно?
— Ну что за вопрос! — Илья закрылся в зале, чтобы не мешать разговору.
Только вращая диск, я сообразил, что дед-то сейчас на рынке. Жаль. А вот бабушка трубку взяла, отчиталась о проделанной работе, выслушала мою историю, посокрушалась, обматерила отца, пожелала удачи в поисках девочек. Пилить не стала. Наоборот, попыталась успокоить, что они отлично справляются с Юрчиком и вообще он молодец, помощник и просто находка.
Как же хорошо, что я наладил с ней контакт! Душа-человек.
Закончив, я с полминуты стоял, держа в руках трубку и слушая гудки. Перевел взгляд на рюкзак с обрезом. На дверь в зал, где сидел Илья.
Плана как такового не было, была задача сходить в лагерь и проверить, там ли девочки, в каком помещении они содержатся, сколько человек их охраняет. Пацан, лазающий по заброшке, не должен вызвать вопросов — мало ли там шарится подростков в поисках приключений.
То есть разведка сама по себе не опасна, а вот дальше…
Дальше буду действовать по обстоятельствам. Вдруг мне повезет, и в охране там один человек? Может такое быть? Маловероятно, но — может. Тогда все просто: подошел, выстрелил, победил. А если охраны больше, и они вооружены, то с обрезом не настреляешься.
Во-первых, он может подвести. Во-вторых, стрелять нужно с двадцати метров или ближе — я не знаю, в каком он состоянии. По идее должен быть в нормальном, с хреновым отец на охоту бы не ходил.
Я посмотрел на свои нежные ладошки, глянулся в зеркало. Пацан. Хилый пацан. Будь я в прежней своей форме, мог бы подкараулить и устранить кого-то из охранников бесшумно, они ж не постоянно сидят взаперти, а второго — пристрелить. А так они в два раза больше. И сильнее, несмотря на мою техничность. Нож нужен. Хороший острый нож. По-любому в лагерь нужно ехать через рынок.
И тут я кое-что вспомнил. То, что не вписывалось в привычную картину мира, а потому до сих пор оставалось за гранью восприятия: реальность пикселится, когда моей жизни угрожает опасность, я становлюсь практически слепым и беспомощным. А уж во время столкновения с бандитами угроза будет как нельзя явная.
Осознание подстегнуло, заставило мозг работать на пределе возможностей.
Короче, в лагере пока просто понаблюдаю и все разведаю, в бутылку лезть не буду. Никому не станет легче от того, что я самовыпилюсь, а там, глядишь и придет оптимальное решение.
Настала пора передать послания Илье. Я чиркнул молнией кармана рюкзака, достал самодельные конверты…
Так вот же оно, решение!
Помнится, говорил мне Виталя из Крыма, что одними руками много не заработаешь, как и больших дел не наворотишь. Иногда, точнее всегда, правильнее пораскинуть мозгами. Не по стенам желательно.
— Илья, — позвал я, и друг вышел из спальни.
— Мне нужна твоя помощь. От тебя будет зависеть не только жизнь Алисы, но и моя…
— Обещаю сделать все, что в моих силах! — заулыбался он.
Глава 16Проблема выбора
От города до Каменки тридцать с копейками километров, и добраться туда можно было двумя способами: на автобусе или — морем на прогулочном катере.
Рациональнее было ехать на автобусе, он стоил вчетверо дешевле, но я поймал себя на мысли, что всю жизнь жадничал и не катался на прогулочных судах, считал это блажью. Сегодня же — захотелось вдохнуть лето полной грудью, это во-первых, во-вторых, броня крепка и танки наши, бесспорно, быстры, план хорош, но если что-то пойдет не так, я могу не вернуться и унести нереализованное желание с собой в могилу.
Конечно, я рассчитывал вернуться, но вдруг все же…
И вот я стою на корме. Июльский ветерок треплет волосы, солнце уже не бьет по темечку, а ласково его поглаживает. Раскаленное за день небо медленно наливается синевой, расчерченной пунктирами стрижей, чирикают они тоже как-то пунктирно, на лету кормят птенцов.
Пахнет морем, йодом, водорослями.
Под бодрый голос гида отчаливаем, и я словно вываливаюсь из действительного в двадцать минут беззаботного желаемого. Набережная отдаляется, и пестрые люди превращаются в маленькие фигурки.
Время, стоп!
— Посмотрите налево! — захлебывается от восторга гид. — Эта гора называется Сахарной головой, — рядом сложились от смеха два парня чуть меня постарше, — потому что раньше сахар имел форму конуса, сейчас…
Огромная перламутрово-зеленая цикада брякнулась на палубу рядом со мной, я спикировал на нее, схватил — она испуганно зазвенела — и посадил в боковой карман рюкзака, чтобы не полетела дальше и не утонула, дура. Выпущу в лесу.
В детстве я любил доставать из воды полудохлых цикад, класть на теплые камни и смотреть, как они оживают: сперва лапкой дергают, потом переворачиваются, просушивают крылья и стартуют. Нередко — снова в море.
Поездка заняла заявленные двадцать минут, катер причалил к раздолбанному пирсу Каменки, доживающему последние дни. И в числе трех японцев (или китайцев?), а может, и наших якутов я двинулся к берегу, к наперебой гремящим пляжным кафе, мимо мальчишек, радостно передающих друг другу только что пойманную склизкую рыбу-собаку.
С тихим всхлипом волны облизывали бетонные сваи, колыхали волосы-водоросли, между которыми прятались мидии. Курортники степенно заходили в воду и плыли, вытягивая шеи, дети плескались и визжали, но еще громче орала тетка, предлагающая медовую пахлаву.
По набережной я двинулся налево, к горе, у подножия которой и прилепился заброшенный лагерь. Причем, насколько помню, там начался оползень, и у спального корпуса поплыл фундамент, а здание столовой и вовсе устремилось к морю вместе с солидным пластом почвы. То есть отдельные строения вполне обитаемы, возможно, и не обесточены, и там может быть официальная охрана, которая в сговоре с работорговцами.
Подавив желание напоследок занырнуть в море, я углубился в частный сектор, где, по прошлой жизни помню, меж пригорков и раскидистых южных сосен вилась тропинка, ведущая на дикий пляж. Полуденный зной спадал, но цикады и не думали замолкать — лес звенел так, будто поджаривался в масле на раскаленной сковородке.