Ступенька, еще ступенька. На третьем этаже я запыхался, как старик — сказалась усталость. Похоже, Илья ждал под дверью, услышал мой топот и открыл ее раньше, чем я потянулся к звонку. Заключил в объятия, проговорив с упреком:
— Что ж ты так долго молчал? Я два раза тебя похоронил.
Из спальни выглянули встревоженные родители Ильи. Интересно, что он им рассказал? Я был уверен, ничего лишнего: что ни о чем мы не сговаривались, он просто отнес запечатанное письмо моему отцу, там его вскрыли, и началось…
— Ну и заставил ты нас поволноваться! — воскликнула тетя Лора.
— Заходи, — Леонид Эдуардович сделал приглашающий жест. — После того, что мы пережили, ты обязан все рассказать.
— Мне нужна ваша помощь, — выпалил я, скинув туфли, прошел в спальню и расположился на диване.
Леонид Эдуардович ничего не сказал, но его лицо превратилось в знак вопроса, пришлось пояснить:
— Это срочно. У вас есть знакомые журналисты, желательно телевизионщики?
Родители Ильи переглянулись, пока они думали, я изложил версию происходящего, которая для всех: как поехал следить за Жуковым и его убили. Затем — о том, как Лена Костаки навела на мысль, где держат девочек, но Лена — хорошая, и ее подставлять мне не хочется. Ну и дальше я решил проверить, там ли девочки. Выяснил, что там, но ничем им не смог помочь, потому что — вооруженная охрана. А когда собрался уходить, спустили собак, и я затаился в развалинах. И наконец перешел к сути: чтобы помочь мне, отец подделал подписи начальства, иначе спецназовцев для задержания преступников ему не выписали бы. Если бы он действовал по правилам, его решение вряд ли поддержали бы — кто-то в РОВД покрывает Костаки. И теперь отцу, который совершил подвиг, грозит тюремный срок, а если…
— Я понял, — кивнул Леонид Эдуардович и посмотрел на жену. — Звони Элле. Она же не в отпуске?
Тетя Лора кивнула и пошла к телефону, глава семьи проводил ее взглядом и обнадежил меня:
— Есть такие знакомые. Немного, но есть. Попытаемся запустить цепную реакцию, будем бить из всех орудий. Горячая тема должна их заинтересовать.
Я напряг слух, чтобы понять, о чем говорит тетя Лора, но она зачем-то закрыла дверь.
— Девушек… Детей — в рабство… — Леонид Эдуардович покачал головой, уставился на свои сцепленные пальцы — длинные «музыкальные», никогда не знавшие тяжелой работы — вскинул голову и спросил с вызовом, будто у меня был ответ:
— Какая дикость! Мы же — не туземцы! Мы — граждане развитой страны! Самой читающей, образованной. Что мы с собой сделали? Как такое возможно?!
Ответ действительно был: нифига мы не цивилизованные! Что человеческая природа не изменилась за тысячи лет, и стоит ослабить карающую длань, как под маской благочестия проступает звериный оскал, но я смолчал — сейчас не время для рефлексии.
Тетя Лора открыла дверь и спросила, прикрывая трубку рукой:
— Где сейчас девочки? Куда выезжать журналистам?
— РОВД возле городского театра, — сказал я, она повторила мои слова собеседнику.
Неужели я, как раненный боец, наконец передал знамя и могу просто закрыть глаза и ни о чем не думать. В море! С головой — в море, а потом — спать.
Тетя Лора вернулась, и пост у телефона занял Леонид Эдуардович.
— Так а девочки… — спросила она.
Я рассказал о том, что видел. Тетя Лора расчувствовалась, аж глаза заблестели. Когда муж освободился и, высокий и солидный, замер в дверном проеме, почти полностью его заняв, спросила у него:
— Ну что?
Он удовлетворенно улыбнулся.
— Петр обещал передать информацию заинтересованным людям. А их будет много.
— Можно мне к телефону? — Я встал с дивана. — Нужно узнать, что там у отца.
Леонид Эдуардович посторонился, я набрал Лялину по памяти, но она не ответила. Отца вызвали на ковер и пытаются повязать за самодеятельность? А ее выперли из органов как соучастницу?
— Журналисты знают имя опера, провернувшего операцию, и некоторые подробности знают, кроме подделки подписей, — проговорил Каретников. — Они напишут о подвиге твоего отца. А те, кто поехал к РОВД, будут требовать интервью с ним. Так что, думаю, никто не станет ограничивать его свободу. По крайней мере пока.
Не поворачиваясь к нему, я смотрел на его отражение в зеркале — он так и стоял в дверном проеме. Обычно спокойный и рассудительный, он пылал праведным гневом.
— А потом — не посмеют, — припечатал Каретников.
Я кивнул и развил его мысль:
— Потому что победителей не судят. Спасибо вам огромное!
— Мне? — усмехнулся он. — Это тебе спасибо. Жаль, что никто не узнает о том, что сложнейшую операцию умом и хитростью провернул мальчишка. Мое восхищение!
Я рывком развернулся и злобно уставился на Илью, сидевшего на другом конце дивана. Неужели растрепал? Но он не нервничал, словно не понял слов отца. Неужто Каретников просто меня вычислил, просчитал все мои ходы? Нужно вызвать друга на откровенный разговор, он не умеет врать, и все сразу станет ясно.
Позвонив бабушке и рассказав то же, что и Каретниковым, я рассчитывал на похвалу, но она отреагировала холодно:
— Приедешь — поговорим.
И все. В ее голосе мне послышалась угроза. Или показалось? Разозлилась, что я перестал ей помогать? Так это временно.
— Илья! — позвал я. — Тебе спецзадание — оповестить наших. Справишься? Потом жду вас у ментовки — создавать массовку.
Я обулся, Илья встал рядом, с готовностью кивнул.
— Справлюсь конечно!
Попрощавшись с Каретниковыми, я кивнул Илье на дверь — давай, мол, выйдем — он последовал за мной в коридор. Спустившись на лестничную клетку, я заглянул Илье в глаза и спросил:
— Откуда твой отец знает, что… В общем, знает, что операцию спланировал я?
Глава 19Бой продолжается
Илья растерянно захлопал ресницами, на его лице читалась крайняя степень удивления.
— Я ничего ему не говорил! Клянусь.
Вроде бы мелочь, но стало легче, и задышалось свободнее. Потому что система координат не сбилась, Илья не предал. Хотя предательством его поступок я бы не назвал, скорее это была бы забота о моей жизни.
— Я тебя не обвиняю, просто пытаюсь понять, — чувствуя его обиду, примирительно поднял руки я. — Неужели он сам догадался? Мой отец ничего не заподозрил, а твой… Может, ему в следаки податься?
— С чего ты вообще взял, что он все понял? — спросил Илья.
Пришлось повторить слова Леонида Эдуардовича:
— «Жаль, что никто не узнает о том, что сложнейшую операцию умом и хитростью провернул мальчишка». Это он так сказал.
Илья потух, потер лоб. Посмотрел виновато. Неужели все-таки…
— Наверное, да, я виноват. Психовал весь вечер, когда ты ушел. Ну а ты бы что делал? — с вызовом бросил он.
— Я больший псих, чем ты, и поперся бы следом, — признался я. — А ты молодец, удержался.
Илья приободрился и продолжил:
— Отец спрашивал, что со мной. Я говорил, что в норме, но он не верил.
— Да уж. Тяжко тебе пришлось.
Увлеченный главной проблемой, я действовал механически, как робот, отключив все человеческое, чтобы не свихнуться, и не думал о том, что будет переживать мой друг. А ведь он не матерый шерстяной волчара, как я, а мальчишка, не знающий жизни, ему четырнадцать лет! Причем этот мальчишка не умеет врать, и его актерский талант стремится к нулю. А еще я ему, как брат.
Знать, что брат в смертельной опасности, и молчать, потому что поклялся. Довериться моему чутью, когда есть собственное, которое вопит: «Наплюй на все! Беги в ментовку прямо сейчас! Расскажи, что задумал этот ненормальный с обрезом!» Но Илья все сделал правильно. По сути, он него зависело не меньше, чем от отца, и план мог дать сбой именно на начальном этапе, а я даже спасибо ему не сказал!
— И ночью я не спал, бродил. А утром — письмо… Я в шесть утра побежал к твоему отцу домой, точнее к Лялиной в ту общагу. Не дотерпел до восьми.
Черт, Илья ведь и не знает, какой он на самом деле герой, кается, вот:
— Я тебя сдал, плохо отыграл. Но как, когда знал, что тебя могли убить?! А я хожу из угла в угол и держу письмо… Держу, а тебя — убивают! И так до утра…
Договорить ему я не дал, стиснул в объятиях, преисполненный благодарностью.
— Не представляешь, какой ты крутой! — Нет, это не я говорил, слова лились сами. — Если бы поддался слабости, все было бы зря. А так ты — настоящий герой. Не про отца, про тебя должны писать в газетах. Спасибо!
Похлопав его по спине, я отстранился.
— Нам нельзя рассказывать правду, — повторил он то, что я говорил ему перед уходом. — Чтобы твой отец… Ну, чувствовал себя героем и не возненавидел тебя. Потому что это… как ее…
— Манипуляция и подстава, — подсказал я.
— А еще я Борьку вовлек. — Признался Илья, глядя в сторону. — Вечером спросил, где живет Лялина, сам ведь не знал. Но ничего не рассказывал про твой план.
— Ты все сделал правильно! — ободрил его я. — Нет, не правильно — идеально, я очень тебе благодарен и… — Запрокинув голову, я посмотрел наверх, сквозь крышу — на небо. — Если там кто-нибудь есть, то и он тоже.
Илья признался:
— Если бы ты не рассказал про знания взрослого, я не сдержался бы, а так… Уж очень ты изменился, и я просто поверил: этот Павел — сможет.
— Спасибо…
Этажом ниже клацнула дверь квартиры, донеслись женские голоса, и мы ненадолго смолкли, стоя друг напротив друга на лестничной клетке и не в силах разойтись. Когда голоса оборвал хлопок двери подъезда, я предложил:
— Хочешь — со мной к ментовке?
— Хочу, — кивнул он, — но понимаю, что нужно все рассказать нашим и попросить их, чтобы распространили новость. Чем больше людей узнает о том, что случилось в лагере, тем лучше. И еще ж у тебя прикормленные беспризорники, вот их подключи. Они ж разнесут весть, как крысы — чуму.
Сдержать смех не получилось.
— Соображаешь! А я сдохну нафиг, столько не спать!
— Давай пять! — Он протянул руку, я хлопнул ладонью по ладони. — Встречаемся возле ментовки через час-полтора.