Сунув руки в карманы, я начал спускаться. На втором этаже услышал топот догоняющего меня Ильи.
— Стой! — окликнул он. — Еще же второе письмо! Подожди, ща принесу.
Илья остановился на пролет выше, начал разворачиваться. В том письме — последовательность событий вплоть до 2025 года.
— Нет! — остановил Илью я. — Пусть будет у тебя, так надежнее. Дома мать может вскрыть или Наташка.
— Это как? — округлил глаза друг. — Твое письмо — без спроса вскрыть?
— Так бывает, — пожал плечами я и додумал: «Жизнь — боль, счастливый ты мальчик». — Ну, не приучены они к таким вещам, а воспитывать поздно. Ну, разве что Наташку можно, но все равно это не будет для нее табу.
Дальше мы спускались молча, Илья все не мог со мной расстаться и вызвался проводить аж до остановки. Я вышел из боевого режима, адреналина в крови поубавилось, и мысли в голове стали медленными и плавными, как и я сам.
И вовсе они были не о журналистах и Алисе, а наболевшее всколыхнулось и выплыло в такой странный момент. Как же у многих отсутствует понятие неприкосновенности личного пространства! Считается нормальным вломиться в комнату ребенка без стука, перерыть вещи, прочитать переписку. Речь не о случаях, когда подростки начинают вести себя странно, а о повседневности. И вырастают люди, которые считают нормальным выворачивать карманы супруга или проверять телефонную книгу и взламывать телефон…
На улице июльская жара меня окончательно расслабила, и я поплыл.
— Здрасьте, Мария Витальевна! — поздоровался Илья с бывшей директрисой на боевом посту. — Спасибо, что помогаете отстоять подвал!
— Это в наших интересах, — отчеканила старушка — ну точно часовой при деле. — Как семья?
Илья остановился, улыбнулся хитро и сказал:
— А вы слышали про маньяка, который девушек ворует?
Старушка подобралась и гневно сверкнула очами.
— Как же не слышать? Весь город гудит. Милиция ничего не делает. Безобразие!..
— Поймали его! — воскликнул Илья, и подошедшая к нам кругленькая старушка, напарница директрисы по дежурству, пропищала позади меня:
— Когда?
Я обернулся. Эта старушка вся была кругленькая: и лицо, и очки, и даже ладони. Эдакая добрая бабуля, закармливающая внуков и дворовых котов.
— Да вот утром. Отец Павла, — Илья хлопнул меня по спине, — милиционер, он и взял. И не маньяка, а целую преступную группу. Они девушек не убивали, а воровали и продавали в рабство.
Мария Витальевна поджала губы и позеленела, толстушка покачала головой:
— Ай-я-яй, что творится-то! Живые хоть девочки? Не успели-то их продать?
— Не успели. Живые! — кивнул Илья и обратился ко мне: — Сколько их?
— Восемь, — с готовность ответил я.
Старушки притянулись на сплетни, как голуби — на хлебные крошки, как акулы — на кровь, и я оставил отдуваться Илью, а сам сказал:
— Извините, некогда. Надо помогать отцу. А вы все по телевизору сегодня увидите.
Теперь — быстренько на РОВД, разведать, что там и как, потом — к беспризорникам, пусть разносят благую весть. После них — снова к РОВД, благо это рядом.
Но быстренько не получилось: опять я потратил кучу времени на ожидание автобуса. Наверное, невозможно с этим смириться, если в прошлой жизни привык, что сел за руль — и ты на месте.
Когда был у Илюхи, Лялина так трубку и не взяла, потому я набрал ее из аппарата, стоявшего возле театра, и снова услышал протяжные гудки.
Плохо.
Тогда я прошел к отделению, послонялся вокруг, но толп журналистов не заметил. Ну а что я хотел? Репортеры — люди по большей части подневольные, а телевизионщикам, наверное, тоже нужно оформить кучу бумажек, прежде чем отправляться на выезд.
Ладно, сюда я скоро вернусь. Теперь — на рынок, распространять благую весть.
На бегу я сунул руку в карман, вытащил пару сотенных, ругнулся. Этого хватит на две жвачки. Деньги я отдал бабушке, часть оставил дома. Черт! Я же прикормил детей, нельзя к ним идти с пустыми руками — уроню авторитет, потеряю доверие. Где же взять денег?
Валютчик! Попрошу у него тысячу, он не откажет.
До места, где промышлял Павел, я добрался минут за семь, естественно, взмыленный и запыхавшийся. Огляделся, но валютчика не обнаружил, размазал пот по лицу.
— Эй! — окликнул он меня и вышел из мясного павильона — в бежевом льняном костюме и дорогих сандалиях. — Ты не ко мне ли? И где мой товар, я не понял.
— К тебе, — кивнул я. — Товар будет завтра, а сегодня я с просьбой: займи тысячу.
Валютчик расхохотался.
— Чего это вдруг? Щипнул кто? Ты только скажи, я их всех знаю.
— Забегался, — махнул рукой я, — не рассчитал. Очень выручишь.
— Страшно спросить, что ты такое решал, что аж денег лишился. Не иначе галактику спасал.
Ирония дико раздражала, но я держался.
— Вечером по телеку в местных новостях скажут, — не солгал я, взял протянутую тысячу. — Спасибо. Ты ж про маньяка слышал, который девок ворует?
— Попробуй не услышать, — усмехнулся он. — Все бабы только о нем и талдычат.
— Поймали эту банду, — улыбнулся я, махнул рукой и побежал прочь.
— Эй! — бросил он в спину. — Ты что-то знаешь?
Оборачиваться я не стал. Нечего было насмехаться, мучайся теперь!
Ничего покупать я не стал, прежде детей надо найти, и я принялся нарезать круги по рынку, но на брата с сестрой, ни Бузи нигде не было.
С момента, как я познакомился с Ваньком и Светой, прошла всего неделя, а казалось — целая жизнь. Сколько Алиса провела в плену? Недели две. Остальные девочки — дольше. Спали на бетоне, ели что придется, сидели в темноте, для них жизнь остановилась, в то время как для меня она неслась со скоростью разогнавшегося состава, я разбогател, нашел второй источник обогащения, дважды скатался в Москву, создал собственную шпионскую сеть.
Покружив по рынку, я вышел на площадь возле морвокзала и увидел Лену Костаки, кормящую чаек, где обычно. Над ней кружило белое облако из птиц. Сердце неприятно сжалось, словно я перед ней провинился.
Надо же, у Алексиса, которого человеком можно назвать с натяжкой, дочь не от мира сего, которая муху не обидит, комара не прибьет. Что с ней будет, когда она узнает правду? А если узнает, что ее любимого грохнули по приказу отца?
Ресурса на Лену не осталось, и я малодушно попятился. Пусть это расскажет ей кто-то другой.
Вернувшись обратно, на площадку, где торговали оптовики, я увидел Розу и Бузю, которые хлопали по фантикам жвачек. Игра такая: если фантик перевернулся, ты его забираешь. Ну, или наоборот, он остается владельцу, когда-то сам играл, но правил уже не помню. Я подошел к ним и воскликнул:
— Салют!
Бузя обернулся, Роза подняла голову — оба загорелые, с шелушащимися носами и волосами, выбеленными солнцем.
— Нет новостей про маньяка, — просипел Бузя.
— И у меня нет, — развела руками Роза.
— Зато у меня есть. — Я смолк, наблюдая, как вытягиваются их лица, а в глазах разгорается любопытство. — Поймали маньяка.
— Когда? — удивилась Роза.
— Сегодня утром. Хотите мороженого?
— Хотим. Но ты про маньяка скажи! — Роза мгновенно забыла про игру в фантики.
— Вернусь — тогда, — улыбнулся я. — А вы остальных позовите.
Чтобы добыть мороженое, пришлось постоять в очереди. Денег хватило на семь пломбиров, а когда я вернулся, на плитах ждали Светка с Ваньком, еще два пацана лет по двенадцать и Бузя с Розой. Угощению дети обрадовались, зашелестели обертками мороженого. Я сел на плиту и с превеликим удовольствием вгрызся в свой пломбир.
— Короче, не маньяк это, а преступная группировка… — начал я рассказ.
Уложился минут в десять. Поднявшись, отряхнул пятую точку и закончил:
— Так что побежал я к ментовке кипеш устраивать. Туда ща телевидение приедет, снимать будет. Хотите со мной?
Чем больше будет народу, тем лучше.
— Снимать будут? — Роза сунула пятерню в короткие волосы, попыталась их продрать.
— Не тебя, дура, — осадил ее Бузя и приосанился. — Я посмотрю, че там.
— Приходите, — пригласил их я. — И еще просьба — расскажите всем, что маньяк — не маньяк. Я ща позвоню кое-куда, и тоже приду к ментовке.
— А к какой ментовке? — уточнила Роза. — Я б пошла!
— К той, что возле театра! — ответил я и побежал звонить.
Но Анна Лялина трубку так и не взяла, и я рванул к РОВД, не зная, что рассчитывал там увидеть. Хотелось бы, конечно, — небольшой митинг в поддержку отца, но это вряд ли. В воображении все просто и красиво: журналисты, программы, статьи в газетах, народное возмущение, но как будет на самом деле…
Когда я прибежал к ментовке, издали увидел в тени здания группу женщин, вставших полукругом, ко мне спиной, над ними возвышался Леонид Эдуардович. Напротив них работала группа телевизионщиков, а в нескольких метрах от собравшихся в тени вишен сбились в кучку наши: Илья, Димоны, Гаечка, Наташка и Борис. Рамиль, видимо, работал, потому не пришел.
Беспризорники тоже явились, но приближаться ко взрослым боялись, наблюдали издали. Я ускорился, взял чуть левее и увидел, кого снимали телевизионщики: напарника отца, который вместе с ним приезжал в лагерь. Хорошо, что я успел посоветовать отцу подготовить его к разговору с журналистами.
Проходящая мимо толстая бабка, похожая на Тортиллу, заинтересовалась столпотворением и поковыляла слушать, что же там происходит. Две девушки с мороженым тоже остановились, вытянули шеи, но пока не решили, подходить или нет.
Подбежав к толпе, я пристроился сбоку, скрытый от друзей телами, окинул взглядом собравшихся: тут были четыре журналистки с блокнотами и ручками, и один мужик в клетчатых штанах, с диктофоном; вокруг толпы, щелкая фотоаппаратами, вились круглый лысый человечек и длинная тощая тетка. Три бедно одетые женщины с красными от слез глазами, наверное, были матерями девочек. Аллы Миковой среди них не наблюдалось. Еще присутствовали Каретниковы; зеваки, шесть человек, включая Тортиллу, которые захотели одним глазком взглянуть, что же происходит, и остались, потому что интересно же! Маньяка поймали! И маньяк — не маньяк, а целая банда, которая воровала девочек — вот ужас-то какой! В наше-то время, довели страннау!