Скрипнув зубами, я прочел статью: сексуальное рабство, принуждение, тринадцать лет… Вот сука! И ни слова о том, что ее дочь пальцем не тронули! Теперь Алисе придется менять школу, в этой ее задергают. И хорошо если в той, другой, не узнают эту историю и не начнут травлю.
Захотелось прямо сейчас пойти к матери Алисы и со всей дури ей втащить! Понятно, я что не подниму руку на женщину, но желание было сильным.
Глава 23Кровь от крови
Уже знакомый проводник Сергей пробежался по вагону и угрюмо поинтересовался, есть ли провожающие. Вид он имел такой грозный, что если кто и таил дурные намерения, то они выскочили из поезда вместе с провожающими.
Мы столько всего натаскали, что груз распределили аж по двум вагонам. Помимо абрикосов, взяли десять килограммов ядер орехов — бабушка поменяла у соседей целый мешок на две бутылки самогона, и Наташа с Борисом как приехали в воскресенье вечером, так били орехи до ночи, а в понедельник обнесли черную шелковицу недалеко от дороги — получилось восемь килограммов, и сейчас у обоих руки были черными. Еще они захватили небольшое ведерко смородины с нашей дачи и ведро крупных оранжевых абрикосов с румяными боками — для ассортимента.
Я купил инжир, рискнул взять пять килограммов черных плодов размером с кулак ребенка, вложил две пятьсот, а рассчитывал получить пять чистыми.
Помимо этого, рано утром я занес Яну еды, немного денег и книги — два сборника фантастических рассказов и «Затерянный мир» Дойля, а также мыло, шампунь и выцветший спортивный костюм, из которого вырос Боря. Он был потерт на заду, колени пузырились, но это лучше рванья, в котором ходил мальчик.
После я отправился на авторынок, дождался Каналью, мы купили все необходимое для ремонта «Победы» и поехали в Васильевку. Бабушка с Каюком к тому моменту собрали небольшую партию абрикосов для деда, и мы отвезли ее на вокзал. После я снова полез на дерево добирать остатки уже для нашей следующей партии. А вечером мама привезла Наташку и Борю. Дед просил много вещей не брать, наверное, собирался обновить внукам гардероб.
Отцу я звонил от бабушки, он сказал, что по нему решения еще нет, но начальство уже не лютует; задержанных раскололи, они дали показания против Костаки, и его объявили в розыск.
Пока Наташка с Борей кололи орехи, я написал три статьи для московских газет. Если раздуть пожар на всю страну, то хоть для приличия Алексиса должны на пару лет закрыть.
Но обезопасит ли это отца, если бандиты решат поквитаться? По-хорошему, уехать бы ему года на три, тут и грохнуть могут.
Потом я поговорил с Каюком о том, что ему нужно одеться к школе, а в Москве вещи должны быть дешевле, там специальные рынки есть. Поверив моим доводам, он отдал часть денег, которые собирал на ботинки, чтобы я привез ему обновки. Пятнадцати тысяч должно хватить с головой.
И вот мы в поезде. Наташка и Боря смотрят на все круглыми глазами, бегают по вагону туда-сюда. Они никогда ни в поезде с ночевкой не ездили, ни в самолете не летали, и происходящее казалось им головокружительным приключением. Их проводники расположили в своем купе, и спать они должны были валетом, а я, более опытный товарищ, — на третьей полке, как и в пошлый раз.
В вагон ввалился коробейник с канцтоварами — Сергей его изгнал взглядом, а второй увидел злобного проводника и не стал заходить.
Как и в прошлый раз, до областного центра вагон был полупустым, поезд остановился лишь единожды в городе, который держал Костаки. По перрону побежали люди с сумками в поисках своих вагонов. Среди них была бабка с комолой белой козой. Она что же, животину вздумала в вагон затаскивать?
Валентин пошел встречать пассажиров, Сергей остался. Мы высыпали в тамбур — перехватить свежего воздуха, потому что солнце жарило нещадно, а никакого кондиционера, понятное дело, не было — и стали свидетелями душераздирающей сцены: Валентин растопырился на входе звездой, а на него грудью напирала бабка с козой, размахивая билетом, как флагом:
— Шо ж ты меня, бросишь тут? Вот у меня билеты. А Лидочка в тамбуре постоит, у нее рогов-то нету!
— Не положено, гражданка, — стоял на своем проводник.
— Так вот на Лидочку билет! Как же я ее брошу, Лидочку-то?
— С животными — нельзя! — лысина Валентина начала багроветь.
В наше время в купейных вагонах допускалась перевозка животных при соблюдении определенных правил, в плацкартах — нет, потому моя бывшая, у которой была аллергия на кошачью слюну вплоть до удушья, никогда не ездила в купе. А сейчас можно ли возить животных? Откуда билет на козу? Или бабка купила его на Лидочку, а что за Лидочка, никто разбираться не стал?
— Та она ж у меня, как человек, тока ноги четыре! Ну пусти, а? Та шо ж вы за изверги! Ждут меня там дети!
Бабка попыталась убрать его с дороги, он ее оттолкнул:
— Гражданка, прекратите!
Наташка рванула в вагон и прокричала:
— Сергей! На помощь! Там на вашего напарника сумасшедшая напала!
К тому моменту, поняв, что ей Валентина не забороть, бабка села на четвереньки перед животиной, показала ей два пальца.
— Сколько, Лидочка?
— Мэ-э-э!
— Видите: два! Говорю ж, она как человек!
— Поезд отправляется! — гаркнул Сергей, потянул Валентина на себя. — Заходи давай.
Они подняли лестницу, но дверь закрывать не стали.
— А я? А мы? — Бабка сложила руки на груди.
— Жалко вас, психов, — почти ласково сказал Сергей, — но не положено. Она ж весь тамбур зассыт.
— Изверги! Типа люди не ссут в тамбуре! И не курят.
— Но не гадят точно, — рыкнул Сергей.
Причитая и утирая слезы, бабка пошла к другим вагонам — ну а вдруг кого удастся разжалобить.
Мне вспомнился Ян. Для бабки коза — член семьи, для остальных она — источник молока и мяса. Выходит, все люди, кроме веганов, в глазах этой бабки — изверги и живодеры? Так и для Яна кошки — промысловые звери, как зайцы, а он видится людям живодером, хотя удовольствия от страданий котов не получает. Или все-таки получает, ведь считает их виноватыми в том, что он теперь обезображен? Надо за ним понаблюдать.
Когда закрыли вагон, снова стало нечем дышать. А нам двое суток ехать! Чокнуться можно. Еще и вагон набьется под завязку, и запах пота смешается с вонью копченой колбасы.
Но брату с сестрой все было нипочем. Наташка познакомилась с девочками-двойняшками лет четырнадцати и заставила играть в мафию. Когда их позвали родители, сестра научила играть проводников, и они тоже увлеклись.
Ночью хлынул спасительный дождь, и под шелест капель и перестук колес я наконец заснул на своей третьей полке.
И очутился в белом кубе. Ух, как кучно пошло! Интересно, с чем это связано?..
Додумать я не успел, потому что таймер ожил, и пошла перемотка. Теперь она шла дольше, и я очутился на белокаменной остановке неизвестного поселка. Дома тянулись вдоль дороги только с одной стороны, с другой было изумрудное поле, упирающееся в подножие длинной сопки.
Весна?
Вдалеке появился школьный автобус, к которому ломанулась стайка детей.
Время на таймере замерло: 13.01.2026. Два месяца?! И раз зеленеет трава — это где-то на юге. Не суть! Сейчас шарахнет! Я рванул к мальчишке, пытающемуся влезть в автобус, но рука скользнула сквозь него.
— В укрытие! — заорал я, но меня никто не услышал.
Расчертил небо инверсионный след…
Я дернулся, инстинктивно сел, просыпаясь, и ударился головой. Зашипел от боли, ткнувшись в подушку, и только сейчас сообразил, что я-то в поезде на третьей полке, которая предназначена не для людей, а для багажа. Сунув пятерню в волосы, я ощупал ушибленный лоб, но шишки не нашел.
Ничего себе! Время сдвинулось на два месяца! Почему? Потому что Костаки должны посадить, и он больше никому не навредит, или дело в мальчике с обожженным лицом? Жаль, невозможно это узнать. Но что-то подсказывало: да, дело в мальчике.
Он чем-то ценен для реальности и совершит великое? Или теперь не обозлится и не совершит ужасное? Не станет серийным убийцей, не устроит теракт, не забьет насмерть жену и детей?
Впрочем, лет через пять станет ясно, что из него получится.
Наверное, час я ворочался, крутил эту мысль так и этак, потом заснул, но сквозь сон слышал песни под гитару и ругань. А потом — бац! Бац! Бац! — что-то ударило по крыше поезда, и я окончательно проснулся.
— Вот же вандалы, — прохрипел дед на второй полке. — И что им не спится?
Из разговоров проводников я понял, поезд закидали камнями деревенские хулиганы, и в соседнем вагоне разбили стекло. Солнце жарило уже вовсю, и заснуть мне так и не удалось.
Наверное, если бы не был разбалован современными вагонами, где иногда имелся даже душ, а дверь не хлопала, а отъезжала в сторону, если нажать кнопку, я переживал бы поездку легче, как Боря с Наташей, которые и не ныли, и спали нормально. А так мне казалось, что задохнусь или истеку потом и сдохну от обезвоживания прямо сейчас.
На мне была довольно плотная рубаха и школьные штаны, а под ними — резинка с пришитым потайным кошельком, где лежали доллары. И еще сотенную купюру бабушка зашила в кармане рубашки. Я вез все наши деньги, чтобы набрать как можно больше кофе.
Весь день мы с Наташей и Борей играли в карты, ели, снова играли. Сергей периодически к нам присоединялся. Он оказался общительным и довольно веселым мужиком. На гитаре, которую ночью забрал у хипповатой компании, он спел две песни Розенбаума и три — Высоцкого.
Вторую ночь я спал без сновидений, а утром договорился с проводниками выгружать товар, только когда все пассажиры выйдут, чтобы не толкаться и нам никто не мешал.
И вот двое суток ада закончились. Сбавляя скорость, поезд покатил вдоль бетонного ограждения, исписанного лозунгами, признаниями, названиями любимых групп. «Алиса», «Кино», «Sepultura», ' Megadeth', «Blind Guardian» и еще куча групп, о которых я не слышал. Некоторые надписи поблекли, намекая на то, что эпоха металлистов уходит. Зато панки — хой! Панки живы всегда, все стены в панках.