С улицы потянуло табаком, в гостиной чихнул Каюк. Я заглянул в комнату: зажав уши ладонями и качаясь вперед-назад, он что-то учил. Ощутив мой взгляд, Юрка обернулся, открыл уши и отчитался:
— Таблицу умножения вызубрил! Теперь, вот, стих.
— С каждым днем ты все ближе к мопеду! — ободрил его я и, сунув тетрадь под мышку, отправился в летнюю кухню, где обычно проходили совещания у нас с бабушкой.
Она курила, привалившись к стене дома. Смеркалось, и в безветрии веревки дыма тянулись вверх, окольцовывая горящую лампочку и разгоняя насекомых. Я еще раз подивился бабушкиному сходству с Наташкой. Как будто смотришь на сестру и видишь ее через сорок лет.
— Устала я, — пожаловалась она, выпустив дым. — Прими товар, на вокзал отвези, проконтролируй, проводникам заплати. Утром через день — расфасуй, раздели. А еще ж скотина! Если бы не Юрка и Лешка, загнулась бы. Мне ж не двадцать лет. И не сорок. Но деньги хорошие, жаль отказываться, и тебе помочь хочется, и Ольке моей бестолковой. Ты уж прости, что так о матери. — Помолчав немного, она улыбнулась, и щеки расчертили морщинки. — Лешка какой красавец стал, а! Приятно смотреть, как человек за ум берется!
— Это в твоих руках все расцветает. И дядь Леша, и Юрка, — сделал комплимент я. — Ты ж спасла Юрку-то.
На ум пришла его спившаяся мать, и настроение испортилось. Словно в душе каракатица выпустила чернильное облако.
— А он теперь меня спасает. — Бабушка посмотрела на дверь, отлипая от стены, и хитро подмигнула. — Идем, покажу кое-что.
Пошли мы не в кухню, где бормотало радио, а в погреб. Бабушка открыла дверь, включила свет, я спустился по ступенькам и присвистнул: вдоль одной стены громоздились ящики с крупным розовым виноградом, кажется, этот сорт называется кардинал, вдоль другой — с отборными грушами. Прямо напротив входа и до самого потолка — ящики с фундуком. Навскидку там было не меньше тридцати килограммов.
— Днем на улицу выношу, просушиваю. Ночью — роса, приходится убирать.
— И во сколько тебе это обошлось? — спросил я.
— Ни во сколько, — усмехнулась она. — Почти.
— Это как? Научи!
Бабушка похлопала пыльные трехлитровые банки с самогонкой, стоящие на полке.
— Вот она, родная. Валюта моя жидкая. Идем, еще кое-что покажу, чтобы ты не думал, что бабка просто так жалуется. И да, деньги у меня, которые дед передал. Конверт не вскрывала.
Мы обошли погреб.
Там, где он примыкал к дому, выстроились десяти- и двадцатилитровые стеклянные емкости, освещенные отблеском света, льющегося из кухни через окно ванной. От емкостей из залепленных пластилином крышек тянулись трубки капельниц в таз, где от выделяющегося углекислого газа вода чуть ли не кипела, качая мух, что не смогли добраться до браги. А может, надышались и попадали.
— О-го-гошечки у тебя лаборатория!
Махнув рукой, я отогнал от лица стайку винных мушек. Это ж нужно перемыть емкости, отделить ягоды от гребней, измельчить. Потом через три дня — отделить сок от жмыха, все перелить, герметично закрыть… Скорее всего, в жмых бабушка добавит воды и сахара и поставит бродить повторно. А в первых числах октября ей надо будет выделить два-три дня, чтобы получить спирт. Бррр! А тут шесть десятилитровых бутылей, четыре двадцатилитровые.
— У бригадира твоего сменяла виноград на самогон, — сказала бабушка. — Я так поняла, он знает, где брошенные виноградники. Правда, это «молдова», но на перегонку пойдет. Самогонку же меняю на фундук, местная алкашня мешками тащит. А у тебя, кстати, как улов?
— Сорок килограммов фундука, — повторил я. — И еще армянка дала на пробу чурчхелу. Надо деду передать, посмотреть, как пойдет. Фрукты закончатся, можно попробовать возить сладости, которые не портятся.
— Вот ты неугомонный! Мне надо огород копать, а опять с тобой чуть свет ехать.
— Так сделай дяде Леше доверенность на управление транспортным средством, будем без тебя кататься, — сказал я и, увидев хищный бабушкин прищур, понял, что ерунду спорол.
— Колину машину не отдам! Ни за какие деньги! Не доверю.
Интересно, сколько сейчас стоит «копейка» или «Москвич»? В районе штуки баксов, у меня уже есть столько, а без машины сложно. Но жаба давит спускать все заработанное на ведро с болтами. Чтобы бабушку не мучить, можно условиться с Канальей ездить в областной центр на электричке, а по точкам — на автобусах и трамвае. А там и «Запорожец» можно купить…
Или… Смог же Каналья собрать мопед! Значит, он и убитую тачку восстановить может, и обойдется это гораздо дешевле, чем если покупать машину на ходу. К тому же, если вкладывать деньги постепенно, это будет не так ощутимо. Нужно поговорить об этом. И об автомастерской.
— Мама боится увольняться, — сказал я. — Она ведь нам нужнее. Там ее только обирают и унижают. Может, хоть тебя послушается, если попытаешься ее убедить…
— Ой, да бесполезно. Чуть что, сразу в рев, — махнула рукой бабушка. — Она бестолковая, больше с ней возиться придется. Сидит в своей поликлинике — вот пусть и будет под присмотром.
Подумав и погрустнев, она продолжила:
— Андрюшка тоже бестолковый. Ирина с Толиком своим делом заняты. — Бабушка усмехнулась. — Так вышло, что Леха Каналья мне больше семья, чем они, и лучший помощник. И Юрка твой.
И с винзаводом мама не поможет. Не станет менять ваучер на акции, за которые потом дадут землю у моря. И обидно, что акции будут доступны только сотрудникам, и потом купить их сможет тоже только сотрудник. Акции. Ваучеры… Как жаль, что я-взрослый не вникал, как происходила приватизация и как раздобыть акции Газпрома. Вдруг они тоже доступны только определенной категории лиц?
Нужно поискать информацию в библиотеке, какие выходили указы, кто на что имеет право. Рассказывали же некоторые, что где-то покупали акции «Газпрома» за бесценок, значит, как-то это можно было провернуть.
— Ба, у тебя остался ваучер? — спросил я, заходя на кухню и садясь на табурет.
— Где-то валяется чертова бумажка. Соседка предложила вложить в «Хопер-инвест», но мне было лень. Вранье это все! А денег за него давали всего четыре тысячи.
— Вот никуда и не девай его. Подаришь мне на Новый Год.
— Странный у меня внучок и желания у него странные.
Бабушка поставила на огонь чайник и водрузила на стол тарелку румяных пончиков, присыпанных сахарной пудрой. Точно меня сегодня решили закормить насмерть!
Прибежал Каюк, который болтал со мной без умолку. Все-таки бабушка, какая бы она ни была — не лучший собеседник для парня.
— Вы ж завтра рано вернетесь? — спросил он у бабушки с мольбой голосе.
— Часа в три дня. Сходим на охоту, не дрейфь! Самой охота на охоту…
Дверь распахнулась, и на кухню ворвался Каналья… Нет, Канальей был дурковатый опухший алкаш. Сейчас передо мной стоял Алексей Канаев, а позади него сверкали два глаза и виднелся розовый язык в обрамлении клыков. Черный Боцман сливался с темнотой.
— А у тебя, дядь Леша, остался ваучер?
Он свел брови у переносицы, пытаясь вспомнить дни, проведенные в пьяном угаре.
— Не помню, — уронил он грустно и ухватил пончик. Прожевал его и продолжил: — Вообще странно. Я словно плавал в мутной жиже. Ну, или через мутное стекло смотрел. Вспоминать противно, словно то не я был. А потом будто бы включили свет, и я проснулся, а кошмар оказался реальностью.
Вот, оказывается, как мое внушение воспринимается изнутри — как озарение.
— У меня так же было! — Каюк на месте аж подпрыгнул. — А потом хлоп! Пашка сказал, что я умру, как Вичка, соседка. Она, ну, сторчалась. И в голове — щелк! И ясно стало.
Вот сейчас Каналья вспомнит, после чего у него посветлело в мозгах, и… Стало не по себе. И что? На костер точно не потащат. Сочтут меня великим гипнотизером или спишут на совпадение? Но Алексей подвигал бровями и не вспомнил.
— Дядь Леша, а тачку ты собрать можешь? — сменил тему я. — Ну, купить убитую за три копейки, чтобы самому перебрать, восстановить? Это ж дешевле выйдет.
О, как у него загорелись глаза! Как у малыша, мечтающего о крутом «Лего».
— По-любому дешевле! — воскликнул он и съел второй пончик.
— Леша, сядь! Не шакаль по кухне, — прикрикнула бабушка, поставила напротив него чашку и кивнула на заварник. — Наливай себе чаю. Кипяток поспел, а то что вы всухомятку!
— И в натуре… Кхе! — Каюка так воодушевила мысль собрать машину, что он аж подавился, и Каналья хлопнул его по спине — он чуть глаза не выронил, зато кашлять перестал.
И правда ведь, деньги должны работать, а не лежать под подушкой. Но, с другой стороны, мне нужен водитель. Или документы. Вспомнился тот номер телефона, где предлагали помочь получить права. Следом вспомнилась своя молочная физиономия в зеркале. Никак я не тяну на восемнадцать лет, гаишники докопаются. А вот летом как возмужаю, бриться начну, вот тогда можно покупать права.
Пончики буквально таяли на глазах, растворялись в огромном Каналье, который вел себя, как дома. Когда осталось пять несчастных пончиков, он посмотрел на меня и сказал:
— Паша, по делу твоего одноклассника я завтра поговорю с одним парнем из РСВА. Сто лет его не видел, но знаю, что он в авторитете в организации. Спрошу, возьмется ли за такое. С тебя — имена кредиторов.
Если выгорит, придется трясти Кабанчика.
— Спасибо, дядь Леша! Жалко парня. Мало того, что у него отца убили, так еще и бомжевать они с матерью пойдут.
— Господи, что творится! — воскликнула бабушка и поделилась: — Рассказывали, на Ленина старушка жила одинокая, ветеран, семьдесят пять лет. Летчица из тех, что на картонных учебных самолетиках немцев бомбили. Сын в Америку уехал, второго убили. За ней соседка приглядывала — как-никак одинокий человек, пожилой. И вдруг перестала та ветеранка появляться. День нет, два нет. Соседка давай бить тревогу, позвонила ей — не открывает. Вызвала милицию, вскрыли квартиру, а там никого. Потом менты сказали, что она квартиру продала и уехала к сыну. Но как? Она всем говорила, что хочет, чтобы ее похоронили в родной земле! Вот и похоронили. Убили и закопали в лесу, даже без отпевания! А квартиру — себе.