машины. Сам покупает запчасти, чтобы хозяева не напрягались, и перепродает. Копит себе на нормальный протез. Вспомнилась мать Юрки, которую я попытался закодировать. Интересно, почему не сработало?
С моим отцом не получилось, потому что он сильный. С ней — вероятно, потому что она совсем пропила мозги и превратилась в ничего не понимающее двуногое животное, цель жизни которого — прибухнуть и не просыхать. Здорово, что Каналья не пропил мозги. Или пропил не все. Или их у него изначально больше.
Бабушкин пес Боцман почувствовал гостей издали, встал на задние лапы, высунул голову за забор — казалось, что она наколота на колья — и поприветствовал нас радостным лаем, а когда я вошел во двор, бросился на грудь, попытался лизнуть, но я отвернулся. Из кухни выбежала бабушка, вытирающая руки о передник. Разулыбалась.
— Мальчики, айда к столу! Я борща сварила!
— У меня «четверка» по русскому! — похвастался Каюк, рванув переодеваться.
— Андрюша приехал. Идем, поздороваешься. — Бабушка сделала приглашающий жест.
Вот уж кого видеть не хочется, а придется.
В кухне восседал двоюродный брат. Что это с ним? Побледнел, заерзал, глазки забегали. Сразу видно — не рад мне братец. Глянул на электронные часы, кивнул мне и вскочил, будто на пружинах. Видимо, здорово я его самомнение пошатнул.
— Ба, мне пора. Автобус уйдет. Так ты утку мне дашь?
Бабушка вытащила из холодильника пакет, и по кухне распространился удушающий трупный запах.
— Она точно свежая? — уточнил я и помахал перед носом.
Бабушка развернула пакет.
— Да вот только зарубила. А пахнет горелым — тушку обжигала над плитой.
И тут до меня дошло, что это не утка воняет. Силуэт братца на миг превратился в манекен, покрытый гниющими струпьями. Я мотнул головой, и наваждение исчезло вместе с запахом, и волосы встали дыбом во всех местах.
— Че вылупился? — буркнул Андрюша, направляясь к выходу.
Бабушка устремилась за ним, говоря:
— Андрей, ну что ты так? Вы же родственники! У тебя есть толковый брат! А ты…
Что он пробурчал в ответ, я не расслышал. Чего он так? Да потому что гниет заживо, а я каким-то чудом научился видеть гниль и червоточины в людях, они словно обнажают передо мной свои душонки. Умение полезное, но отвратительное. Интересно, в силах ли я как-то помочь тем, кто гниет? Может, есть какое-то ментальное лекарство?
И еще один момент — все они меня на дух не переносят.
Под столом стояли пакованы кофе в двух белых пакетах, и постепенно насыщенный кофейный аромат вытеснил прочие запахи. Прохудилась пачка, что ли? Я потянул пакет на себя, обнаружил на дне бурый порошок, принялся искать бракованную пачку.
Из первой попавшейся под руку посыпалась коричневая струйка, марая красно-белую бумажную упаковку. Пробой был таким, словно пачку ткнули ножом. И одну, и вторую и третью…
Вот сучонок! Выругавшись, я оттолкнул вошедшего в кухню Юрку и рванул догонять Андрюшу.
— Эй, ты че это? — донеслось в спину.
Чего-чего… Из Андрюши полилась гниль и испортила мой товар. Хана тебе, братец!
Глава 33.
Глава 33Нож в спину
Бабушку и Андрюшу я увидел в конце улицы и рванул к ним. Собаки среагировали на бегущего меня, подняли гвалт, заметались вдоль заборов. Братец обернулся на шум и оцепенел, напрягся, сжав кулаки. Вид он имел растерянный, но, видимо, еще надеялся, что его диверсия не вскрылась.
Бабушка не заподозрила неладное и улыбнулась.
— Все-таки решил проводить Андрея? Правильно. Родным надо держаться друг друга.
По моему виду брат все понял, отвел взгляд, сглотнул слюну, дернув кадыком.
Я шагнул к нему и, подавляя желание врезать, прохрипел:
— Ты ничего мне сказать не хочешь?
— А че, должен хотеть? — промямлил он совсем неубедительно.
Вот только сейчас бабушка насторожилась, уперла руки в боки. О, до чего же трудно сохранять самообладание, кога в груди клокочет ярость!
— Стоимость одной пачки кофе — десять тысяч рублей, — прошипел я, хватая его за грудки. — Так-то меньше, но с учетом доставки именно столько. Итак, сколько штук ты испортил? Сколько теперь мне должен?
— Я ниче не делал, — пробормотал он.
— Андрей, это правда? — спросила бабушка таким тоном, словно вскрылось, что Андрюша кого-то расчленил и закопал.
— Нет! — по-девичьи взвизгнул он и просительно заглянул ей в глаза.
Бабушка молчала, переваривая услышанное. Я метнулся к нему, взял его шею в захват, прижал башку к боку и поволок братца назад.
— Ну, идем смотреть.
Он принялся вырываться, и я его выпустил. Андрюша потер пылающее ухо, выругался и зашагал к остановке.
— А ну стоять! — рявкнула бабушка.
От ее голоса он дернулся, будто от выстрела, и замер. Медленно опустил ногу и обернулся.
— Домой! — приказал она и указала направление.
А я испытал необыкновенное облегчение от того, что бабушка приняла мою сторону, хотя мы знакомы-то четыре месяца, в то время как Андрюшу она с пеленок растила, и он точно был любимым внуком, в зад зацелованным.
— Если это правда, — в ее голосе звякнул металл, — я тебя убью. И только попробуй сбежать! Ноги твоей в моем доме больше не будет.
Братец остолбенел, судорожно втянул воздух и выпалил:
— Ты ему веришь, да? Он сам это сделал, чтобы меня подставить!
— Что сделал? — тоном прокурора спросила бабушка.
— Пачки продырявил!
Попался дурачок.
— А откуда ты знаешь, что они продырявлены? — прищурился я. — Вдруг просто обгажены?
Но Андрюша меня словно не услышал, всплеснул руками.
— Бабушка, как ты можешь ему верить⁈ Мне обидно.
— А уж как мне обидно, что такого… выродка вырастила, — прошептала она и, ссутулившись, зашагала домой.
Поравнявшись с Андрюшей, со всей силы врезала ему, попала в грудь и особого урона не нанесла.
Домой мы шли вместе, Андрюша остался стоять, а по трассе прогрохотал «Икарус», на который он опоздал.
— Вот зачем он это сделал? — задала риторический вопрос бабушка.
— Ревнует, — ответил я. — Раньше он был единственным любимым внуком, а теперь появились мы, и ты большую часть времени проводишь с нами. А еще в прошлый раз, когда собирались все вместе, он обижал Борю, и мы подрались. Точнее — устроили дуэль, и я его победил. Вот он и затаил обиду.
Лучше сразу сказать правду, чем множить ложь.
И опять бабушка повела себя правильно с точки зрения морали, кивнула.
— Я помню, как Наташа и Боря от него шарахались. Много пачек испортил этот остолоп?
— Пока не знаю, — пожал плечами я. — Почуял запах, глянул в пакет, а там… Ты ведь не говорила ему, что я должен приехать?
— Нет.
— Вот он и решил нагадить, смыться, а потом сказать, что так и было, сами разбирайтесь.
Шавки все не могли угомониться, носились вдоль заборов и верещали. Возле дома Канальи я увидел гнилой «жигуль» и торчащий из-под капота зад Алексея.
— Привет, дядь Леша! — крикнул я.
Каналья распрямился и ударился затылком о капот. Помахал мне, протягивая вперед черные от масла руки.
— И тебе привет! Рад видеть! Руки я тебе не подам, извини.
Я показал ему «класс» и попытался улыбнуться, хотя было нерадостно.
На кухне, потеснив недоумевающего Юрку, мы первым делом принялись осматривать товар. В одном пакете было повреждено шесть пачек, в другом — четыре. Почти половина. И как же здорово, что вторая половина, та, что для торговли в выходные, придет только завтра.
— Это че это? — спросил Каюк.
— Андрей испортил кофе, — объяснила бабушка.
Каюк выругался, шлепнул себя по губам, но отчитывать его никто не стал.
Бабушка вертела в руке пачки, прикидывала, можно ли аккуратно раскрыть упаковку и заклеить. Это было бы реально сделать с пачками из будущего, эти же представляли собой квадратные брикеты, кофе после вскрытия требовалось так же спрессовать, что не представлялось возможным. К тому же четыре пачки были насквозь пробиты ножом и испачканы содержимым, что может навести покупателей на мысли о подставе.
— В принципе, мы не в убытке, — вслух рассуждал я. — Чем врать и выкручиваться, можно тупо заклеить порченые пачки и продать по себестоимости в рестораны и кафе, у меня есть там клиенты, а им все равно, содержимое-то не пострадало. Обидно только, что ничего не заработаем.
— Обидно, что такое делают — свои, — вздохнула бабушка, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками, плечи ее мелко затряслись.
Эта женщина стреляла фрицев, ползала по-пластунски в грязи, замерзала в окопах и, наверное, не плакала. На пару секунд я растерялся. Уместно ли будет мое сочувствие? Может, ей отвратительно проявлять слабость? Но я все равно встал и обнял ее — оттолкнет так оттолкнет. Юрка шагнул к нам, но не решился присоединиться. И еще больше захотелось нахлобучить братца. Поймать на остановке и бить, бить до кровавой юшки, а потом долго возить мордой по асфальту.
Но Андрюша пришел сам, как побитый щенок. Молча сел на корточки возле пакетов, достал испорченную упаковку, долго вертел в руках и проблеял:
— Наверное, это как-то можно исправить. Можно ведь? Если клеем аккуратно свести края разрыва…
— Там не только бумага, но и под ней — фольга, — сказал я холодно. — И представь лицо покупателя, когда он обнаружит, что ему подсунули брак.
Андрюша забормотал:
— Десять тысяч? У меня есть тридцать две. На новый плеер копил. Я отдам. — Он тронул бабушку за ногу. — Отдам, слышишь?
Бабушка распрямила спину. Удивительно, но ее лицо не распухло от слез, недавнюю слабость выдавали лишь красные глаза и влажные щеки.
— Зачем ты так подло поступил? — спросила она и прошипела: — Ты понимаешь, что я отвечаю за товар, и ты меня подставил⁈
Юрка, почувствовавший себя не в свой тарелке, вышел из кухни. Братец потупился и повторил:
— Я отдам… Только, пожалуйста, маме не говори!
Бабушка поднялась. Отдернула юбку и пнула Андрюшу, опрокинув его на спину.