— А как?
Я подошел к столу, вырвал лист из альбома (прости, Боря!), положил на него ручку.
— Садись. Сейчас придумаем. И еще черкани объяснительную, почему не можешь прийти на собрание и в дневнике распишись, что прочитала.
И я начал долгий рассказ, объясняя, почему мы не хотим, чтобы Джусиха у нас вела «русский».
Глава 22Коррозия
Проснулся я раньше всех, наспех перекусил, выкатил мопед на улицу и поехал к Илье, чтобы позвонить деду, дать ему задание и отвлечь от реакционной деятельности.
Пока ехал, не мог прогнать страх, что деда убьют — в худшем случае, или что он перестанет заниматься торговлей, посчитав, что грядут большие перемены, и место фарцовщиков — в тюрьме.
Только бы его не накрыло окончательно! Только бы коррозия пропаганды не разъела мозг!
Закрыв Карпа в подвале, я взлетел на пятый этаж к Каретниковым. Открыл мне жующий Ян — все семейство завтракало. Прожевав, он сказал:
— Звонить? Ну, проходи.
Я заглянул на кухню, где тихонько играли «Депеш Мод», поздоровался с Каретниковыми, которые ели бутерброды под музыку, и принялся крутить диск телефона. Только бы дед ответил. Дед, ау, возьми трубку!
Поползли протяжные гудки улитками по склону Фудзи. Неужели он до сих пор торчит под Белым домом, охраняет депутатов?
Его можно понять: у старшего поколения ничего не осталось, их сбросили с корабля современности, а тут появилась надежда поучаствовать в судьбе страны. Его охватило пламя праведного гнева, а огонь не только сжигает, но и греет. И как бы ни был человек умен и образован, если он вспыхивает — пиши пропало.
Щелк! Ответил! Ощущение было, словно я — натянутая тетива, и вот стрела пущена, можно расслабиться.
— Дед, привет! — воскликнул я. — Слава богу, ты живой! Жутко за тебя волновался, и не дозвониться!
— Что со мной станется! Фашистов бил, и этих чертей буду бить. Ты слушал вчера Ельцина⁈
— Да…
— Удивлен! Молодец, сознательный! Надеюсь, ты не поддерживаешь его, как твои дураки-ровесники. Ты понял, что он сделал? Попрал закон! Переписал конституцию единолично и распустил Совет! Где это видано, как в Африке, возомнил себя царем! Надругался над народовластием и думает, что мы утремся! Но нет, мы будем сражаться! Говорит, что спасает Россию и народ за него, а мы тогда кто?
— Его враги, — поддержал я деда.
Ничего другого говорить было нельзя, потому что, когда включается вот это «мы», отрубает критическое мышление. Да и личность отключается.
— Что он о себе возомнил? Если народ восстанет, его сметут! И никакие империалисты его не спасут. Вползли в нашу страну, как глисты!
— Дед, мы с Алексеем открыли автомастерскую, я тебе говорил, — резко сменил тему я. — Вчера он починил первую иномарку, представляешь? Дело пошло! И мне очень нужна твоя помощь, это раз. Два, ты присмотрел себе «запорожец», когда будешь брать?
— Не буду, — огорошил меня дед. — Не до того сейчас. И еще. Передай бабушке, чтобы товар присылала через день, я уволил продавщицу.
— За что? — само сорвалось с губ. — Вы же ладили.
— Она меня оскорбила, обозвала совком и сказала, что такие, как я, тащат их в бездну.
— Вот ду-ура, — протянул я и спросил, обмирая: — Сам-то торговлю не бросишь?
— Ой, Павел, не знаю. Смысл ею заниматься, когда снова будет советская власть?
— Но сразу все не изменится! Помоги с запчастями, пожалуйста! На митинге тысячи людей, а мне, кроме тебя, рассчитывать не на кого.
Как же хотелось внушить: «Не ходи на площадь, тебе это не надо» — но я решил не вмешиваться в жизнь близких, потому что не хотел бы, чтобы кто-то так же вмешался в мою жизнь, подумав, что я веду себя неправильно.
Дед словно меня не услышал.
— Как обстановка у вас в городе?
— Обычно. Люди выживают, как могут, всем все равно.
— Плохо. Никакой сознательности!
Я скрипнул зубами. Если бы не эта «сознательность», некем было бы манипулировать, но, с другой стороны…
— Поможешь? — стоял на своем я, глядя на выходящих из кухни Яна и Илью.
Загремели тарелки — тетя Лора расставляла вымытую посуду. Вышел Леонид Эдуардович, похлопал меня по спине и удалился в зал.
Дед молчал, и я усилил натиск:
— Дед, мне в школу надо. Пиши список того, что нам понадобится, мне в школу надо!
Поколебавшись, он нехотя уронил:
— Давай.
Я продиктовал названия запчастей, и дед закончил:
— Передай Эльзе Марковне, чтобы партию товара на послезавтра не передавала.
— Хорошо. Огромное спасибо за помощь. Будь осторожен.
Я прервал связь. Настроение был препаскуднейшим. Накрылся мой заработок медным тазом как минимум недели на две. Чувствую, дед вообще забьет на торговлю и будет дневать и ночевать на площади с единомышленниками, а потом нужно будет начинать с нуля, вот только не с чем будет начинать.
Я позвонил бабушке, передал то, что он сказал, но вместо того, чтобы расстроиться, она обрадовалась:
— Шевкет всегда восхищал меня. Как бы мне хотелось сейчас быть в Москве!
«Слава богу, ты не там. У тебя скотина и обязательства», — но я понимал, что она не успокоится, пока ситуация в Москве не разрешится. Точнее нет, она и после не успокоится, будет подавлена и озлоблена. Как отреагирует дед, представить страшно. У него есть пистолет, только бы не начал палить по врагам, когда в работу включатся неизвестные снайперы.
Когда я положил трубку, из зала вышел Леонид Эдуардович и спросил:
— Все в порядке?
— Не знаю пока, — ответил я, — бабушка и дед утонули в политике, а дед в Москве и готов стоять на баррикадах, это меня беспокоит.
— Сочувствую, — сказал Каретников-старший, обуваясь.
Следом за ним принялись собираться на выход Илья и Ян, я пошел вместе с ними, тетя Лора осталась дома. Видимо, ей на работу позже.
— Как родители восприняли вызов в школу? — спросил я у Ильи, когда взрослые ушли. Друг пожал плечами.
— Да спокойно. Правда, я прежде рассказал, что случилось, и они меня поддержали.
— Круто, скажи, да? — встрял в разговор Ян. — Мне достались лучшие родители!
Возле шелковицы уже собрались наши. Гудели, обсуждая, видимо, вызов в школу родителей. Как выяснилось, влетело только Рамилю, но не за хулиганство, а за то, что отвлекает взрослых от важных дел, и его отцу снова придется идти на ковер. Все родители, кроме его, согласились писать обращение к директору с просьбой заменить учителя. Заявления, конечно, они сами принесут сегодня вечером.
— Гляньте — петухи! — заорал Рамиль.
Все посмотрели на дорогу. Там, воровато озираясь, чуть ли не короткими перебежками от дерева к дереву, в школу шли Афоня и Дорик.
— Айда шугать петухов! — воодушевился Кабанов и вслед за Рамом перебежал дорогу. — Петушня, петушня, не уйдете от меня!
— Проваливайте из нашей школы! — Рамиль поднял камень и запулил в несостоявшихся насильников.
К нашим парням подбежали девчонки, Алиса с Гаечкой, и присоединились к обстрелу.
— Уроды! Чтобы вы сдохли! — орала Алиса. — Да! Посмотри на меня, тварь! Страшно?
Сколько же ненависти было в ее голосе! Интересно, почему эти двое не сменят школу? Думают, само рассосется? Так нет, будет усугубляться.
Так мы и шли: двое опущенных и гонящая их толпа, к нам подключились даже первоклашки. Так же происходит, когда местные птицы обнаруживают улетевшего попугайчика. Воробьи, синицы, скворцы, вороны, сойки выступают единым фронтом, чтобы изгнать, а лучше — убить чужака, который, наверное, опасен!
Стадный инстинкт страшен. Было неприятно в этом участвовать, но и тормозить никого я не собирался.
— Вера Ивановна! — крикнула Лихолетова, обернувшись, и остановилась.
Мы все тоже посмотрели назад и застыли, дожидаясь любимую учительницу. Никогда не видел таких людей: светловолосая азиатка! Какая же она необычная!
— Здравствуйте, — поздоровалась она и насторожилась. — Вы чего?
— Мы отказываемся от Людмилы Кировны, — торжественно произнес Памфилов. — И вас нам вернут!
Вера Ивановна тряхнула головой.
— Как это — отказываетесь?
— Мы поругались с ней всем классом, — объяснила Гаечка. — Сейчас вам в учительской расскажут. Я так хочу, чтобы у нас были вы! Мы вас любим.
Учительница улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. Какая же она яркая и необычная!
— Спасибо, ребята. Мне приятно, что вы меня так цените.
В школу мы направились, обсуждая «одевать» и «надевать». Памфилов сострил:
— Батя мне так объяснил, чтобы я запомнил. Нужно подставить эти слова к девушке. Ну, к слову «девушка». Одеть девушку. Или надеть де…
— Фу, пошляк! — осадила его Лихолетова.
Похоже, до Денчика только сейчас дошел смысл сказанного, и он так покраснел, что казалось, из его ушей вот-вот вырвется пар.
Все рассмеялись, но больше не с шутки, а с того, каким пунцовым стал Ден, которому обычно палец в рот не клади.
— Современный у тебя отец, — улыбнулась Вера Ивановна, и последовал второй взрыв хохота.
— Слушайте анекдот! — нашелся Кабанов. — Дед стыдит внучку: «Между прочим, в моей молодости девушки могли краснеть!» Внучка — ему: «Представляю, какие пошлости ты им говорил».
Снова смех, а Памфилов стал еще краснее, хотя казалось, что уже некуда.
Про Афоню и Дорика все забыли, и они куда-то делись. Наверное, попросту спаслись бегством, а мы вошли в школу.
На первом этаже дислоцировалась в основном мелюзга, и в коридоре царил такой гвалт, что мы еле слышали друг друга.
— Надо глянуть, что в расписании, — предложил Илья.
Я сделал шаг к стенду и опешил, увидев злющего отца, выходящего из кабинета директора. Вспомнилось, как Джусиха говорила про ОПГ. Это что же, она его в школу так оперативно вызвала? Сейчас начнется…
Наши взгляды встретились, родитель кивнул и широким шагом направился к выходу, а не ко мне. Что-то не бьется, как-то все слишком быстро закрутилось. К чему такая срочность? Ну не могла Джусиха среагировать так оперативно, тем более, телефона у Лялиной нет.