— Так мы не давали дневники, — ответил Илья.
— Значит, просто расскажи, как она тебя завалила. И про угрозы.
Я щелкнул пальцами.
Угрозы! Нам нужны улики. Было бы здорово записать на диктофон то, как Джусиха с нами разговаривает. Будут уже не беспочвенные обвинения. Но где его взять в наше время? Это в будущем записал все на телефон — и дело в шляпе. А так диктофон есть только на магнитофоне Ильи, а он огромный, не спрячешь его даже под партой. Разве что если набок положить.
И опять-таки, из-под парты он запишет неразборчиво, и, если Джусиха разгадает нашу задумку, то начнет осторожничать — потом уже ее не спровоцировать на агрессию. Я собрался озвучить свою задумку, но что-то меня остановило. С нами Барик, а он — гнилушка, такой в любой момент кинет. Может ради выгоды настучать Джусихе и сорвать нашу задумку.
Хотя сейчас он вроде горит идеей побунтовать и почти легально прогулять уроки.
— Короче так, — объявил я. – После шестого урока собираемся… например, во дворе на лавках. Нет — на трубах, мне нужно переговорить с авторитетами старших классов.
Не было уверенности, что они нас не сдадут, потому надо изъясняться расплывчато. Я добавил:
— И еще. Никому. Ничего. Не рассказываем до самой пятницы. Даже гипотетическим союзникам. Какая Джусь коза — можно и даже нужно. О протесте — молчок. Уяснили?
Все сосредоточенно закивали.
— Узнаю, кто слил — прибью нафиг, а я могу, вы видели.
Я встретился взглядом с Бариком. Тот возмутился:
— А я че, я с вами! Только это… давай завтра с утра или на перемене — не успеем же их это… сагитировать, во! Ну, на большой перемене. Типа потрещать с другими.
Лихолетова кивнула.
— Да. Так лучше.
Я подумал и согласился.
— Ладно. Завтра на большой перемене приглашайте их на лавки. Нет, лучше — после шестого урока. Кто организует больше всего людей на протест, получит четыре часа игры на приставке.
— «Денди⁈» — обрадовался Плям и чуть ли слюну не пустил.
— «Сега», — ответил за меня Кабанов. — Но все равно круто, у вас и такой нет.
Верь в лучшее, готовься к худшему. Я очень и очень надеялся, что все решится мирно, заявления сыграют свою роль, и нам не придется блокировать городской отдел народного образования. Потому что, если и это не сработает, меня попросту публично казнят: посмотрите, как поступил этот нехороший мальчик, он больше не учится в нашей школе, по нему плачет детская колония. Надо уважать старших, что бы они вам ни сделали.
Следующим уроком был русский, вела его Джусиха, и мы забурились на базу, потому что Илюхин дом был в пяти минутах ходьбы от школы. Тех, кто в Клубе не состоит, брать с собой не стали.
Пока все располагались, мы с Ильей поднялись к нему, и я набрал Лялину. Школьные проблемы сразу отступили, и на первый план вышли семейные дела моего горячо любимого папаши. Анна сразу же ответила, официально представившись.
— Здравствуйте. Это Павел. Что насчет…
— Павел Сергеевич, все по плану, — проговорила она на два тона тише, давая понять, что не одна в кабинете и что все в порядке. — Не волнуйтесь, все ровно так, как я и говорила.
— Хм… когда мы сможем обсудить подробности нашего деликатного вопроса? Я освобождаюсь после двух.
— В четырнадцать тридцать меня устроило бы, — без раздумий сказала она.
— И меня.
Я повесил трубку и задумался. Вроде бы все у нее получилось, узнаю подробности чуть позже. Надеюсь, условия покажутся Лике приемлемыми. Хлебнув свободы, она правильно взвесила свои шансы, и вернется домой. К тому же ей проще, чем было нам, у нее собственная отдельная комната, и она может вообще не пересекаться со злобным отчимом.
Второй звонок, теперь бабушке, меня тоже порадовал: она поговорила с дедом, и тот уверил ее, что выполнит свои обязательства, но торговать будет через день — революционеры ж без него пропадут, он там командир добровольческого отряда самообороны. Я поделился своими проблемами, живописал злодеяния Джусихи и поведал, что у нас будет своя революция. А еще попросил забрать виноград, которым расплатились с мамой, и передать его в Москву — мне предстояло за ним ехать после уроков. Бабушка сказала, что может вырваться только завтра вечером, понадеялась, что нам точно удастся воцарить справедливость, и пожелала удачи.
Если ее хоть немного вовлечь в наше движение, горечь от поражения оппозиции будет не такой мучительной. Что касается Канальи, бабушка не знала, как у него идут дела, и в ближайшее время выяснить это не представлялось возможным. Спасибо, дед не отказывается передавать мне кофе.
Прямо на место встречи с Анной Лялиной мы с Ликой ехать не стали, надо было убедиться, что нас не поджидает папаша, и я притормозил в парке, высаживая пассажирку.
— Если он переступит порог моей комнаты, я уйду, — в очередной раз сказала Лика, слезая с мопеда.
Девушка похудела и почернела за последние дни, а длительное ожидание вестей от меня ее добило. Она очень старалась держаться уверенно, но получалось так себе.
— Уйти ты всегда успеешь, а что, если он и правда оставит тебя в покое? Твоя мать ручалась, что так и будет.
— А вдруг это вранье? — сомневалась она, поглядывая на дома, скрывавшие здание УВД. — Вдруг они золото заберут, и начнется… Вдруг я им только из-за него нужна?
Лика повела плечами.
Пришлось в очередной раз убеждать, что матери на нее не плевать и все будет хорошо. Всяко лучше, чем бомжевать. А если я ошибаюсь, она может вернуться в любой момент, и я ее поддержу.
Оставив Лику, я отправился к Лялиной. Как и обещала, она ждала меня возле УВД одна. Воспрянула, чуть ли не рванула навстречу.
— И все-таки ты знал, где она, — сказала Анна с упреком.
— Я не мог поступить иначе. Обещал не выдавать. Встретил случайно, она от меня как рванет!
Мы направились в парк, где нас ждала Лика, причем Анна бежала впереди, я еле успевал за ней. Вон как волнуется, зря Лика переживает. Увидев дочь, она оцепенела, ринулась навстречу. Лика сделала шаг вперед и осталась стоять.
Близко я подходить не стал, чтобы не смущать их. Смотрел издали, как Анна сгребла Лику в объятья, прижала к себе, покачивая из стороны в сторону, как маленькую. Лика разревелась, уткнувшись лбом в висок Анны, та отстранилась и принялась целовать ее лоб, щеки, глаза.
Я отвернулся. После этого всего не было сомнений в том, что Лике ничего не угрожает, Анна не даст ее в обиду. А еще очень радовало, что папаня не психанул и не ушел из новой семьи к нам.
Было почти шесть вечера, и я валился с ног от усталости — психологической, не физической. Перед встречей с Ликой я сделал марш-бросок на виноградники, навьючил Карпа ведрами с виноградом и транспортировал груз домой под возмущенное бормотание мамы, как она устала. А я подсчитывал доходы: с кофе будут привычные двести пятьдесят баксов, сотку за две недели заработает дед.
И встает вопрос, кто будет нас с бабушкой возить в областной центр и по городам, когда наш с Канальей бизнес пойдет и от клиентов не будет отбоя? Попросить Илью, чтобы подстраховал, и кататься с ним на электричках? На мопеде не очень поездишь, когда начнется непогода.
Похоже, так и придется сделать. Эти выходные Каналья с нами, дальше посмотрим.
Теперь надо Рама погонять — обещал ведь, у него первый бой в понедельник, правда, еще неизвестно, где и во сколько. Ну а потом — учить уроки и делать революцию.
Вечером по телевизору будто бы передавали вчерашние новости и мусолили то же самое: Ельцин распустил Верховный совет, Совет, в свою очередь, распустил Ельцина, и Белый дом то ли блокировала милиция, то ли не блокировала. Противники заняли боевые позиции и затаились, значит, пока можно выдохнуть.
И на фоне событий, касающихся моей семьи, сущей мелочью казалось то, что абхазские вооруженные формирования обстреляли из установки «Град» аэропорт в Сухуми и повредили гражданский самолет, никто из пассажиров не пострадал, погиб один член экипажа. Как говорится, прыщик на собственном носу волнует нас куда больше десяти землетрясений в Африке.
— Ну и что будет дальше? — спросила Наташка, когда новости закончились.
На вопрос я решил не отвечать, задал встречный:
— Как тебе Джусиха на директорской должности?
— Она — директор? — Глаза Наташки полезли на лоб.
— Похоже на то, и мы с этим не согласны, а ты?
— А кто меня спросит?
Я кивнул на телик, где махали флагами демонстранты.
— Они тоже не согласны, но их много, к ним прислушиваются. Короче, такое дело… Мне понадобится твоя помощь. Мы выступим против Джусихи! Всей школой. Устроим революцию с пикетом. Ты с нами?
Сестра с готовностью закивала.
Вернувшись после работы, Леонид Эдуардович придумал текст жалобы и — кому ее адресовать, набросал образец. Друзья скопировали его, чтобы передать родителям и занести тем, кто нас поддерживает, но не состоит в клубе. Завтра утром, уже заполненные родителями и подписанные жалобы одноклассники должны принести под нашу шелковицу, Илья соберет их и передаст отцу, а тот в обед отнесет в гороно.
Война перейдет в горячую фазу.
Глава 27Горячая фаза
Утром, встретившись под шелковицей раньше на двадцать минут, одноклассники, все, кроме Рамиля, достали заполненные родителями заявления и передали Илье, тот рванул домой, чтобы вручить отцу, а Леонид Эдуардович обещал в обед заскочить в гороно и положить их на стол кому следует.
Вполне возможно, Джусиху снимут и так, но Барик был прав: надо закрепить эффект, заставить начальство к нам прислушаться. А значит, нужен действительно массовый протест, и для этого мне следовало заручиться поддержкой других старшеклассников.
Встреча с лидерами возможных союзников должна была состояться после шестого урока, на трубах. Пожалуй, первая мирная встреча в этом месте, окропленной кровью делящих территорию юных самцов.
Услышав, что я задумал, Наташка воспылала страстью. Это ж надо! Своя собственная революция! Свержение кровавого тирана! Как пройти мимо? Да никак. Потому она пообещала помочь собрать массовку.