Леонид Эдуардович подытожил:
— Я всем сердцем с вами, парни. Но мое мнение: вы затеяли аферу, придете к гороно вшестером-всемером, простоите до вечера и разойдетесь. А на следующий день у вас начнутся проблемы.
— Поздно что-либо менять, — поставил точку Илья, вставая и сжимая кулаки.
— Я еще не закончил, — спокойно проговорил его отец. — Один совет. Человек, который вам нужен, ее зовут Ольга Романовна Ройзман, сидит на первом этаже, в седьмом кабинете. Попытайтесь сперва озвучить ей свою претензию: так, мол, и так, учитель издевается, родители писали жалобу, никаких подвижек нет. Мало того, вы узнали, что этого учителя ставят директором. Вы с этим не согласны, и будете стоять возле здания, пока что-либо не изменится. Чтобы не заподозрили стоящего за вашими спинами взрослого, зафиксируй письменно все вышесказанное и передайте ей. Но не умничай, оформи письмо так, чтобы выглядело, будто это наивные дети написали, а не выкатил претензию юридически подкованный взрослый.
— Спасибо, так и сделаем.
— Вот теперь я все сказал. Извини за диктофон, но это казенное имущество, я не могу им рисковать.
— Понимаю, — кивнул я, думая, что пора проводить в квартиру телефон. — Можно позвонить?
Спрашивая об этом, я чувствовал себя бедным родственником, который уже допек родню своими одинаковыми просьбами.
Дед трубку ожидаемо не взял, бабушка тоже, скоро она должна была заехать к нам за виноградом. Я попросил включить новости — в Москве не произошло ничего кардинально нового. И радоваться бы, но я понимал, что это затишье перед бурей.
Затем мы спустились на базу, где все были заняты — раскрашивали огромные буквы наших претензий. Наташка аккуратно приклеивала плакаты на фанеру.
Борис заканчивал свой шедевр. Десять минут и, гордый собой, он развернул перед нами лист. До чего же клево! Неведомый злодей отвесил пощечину мальчику лет восьми, голова того откинулась вверх и повернулась вполоборота, рот перекосило. Невольно становилось жаль мальчика. «Хватит нас бить!»
— Шикарно, Боря! — оценила Инна и снова посмотрела на меня.
Закончили мы после девяти. Оставили художества на базе и разошлись по домам уже затемно, Каюк потопал с нами, надеясь уехать вместе с бабушкой.
— Гля — бабушкина тачка! — заметил «Победу» Борис, первым свернувший в наш двор.
На заднем сиденье стояли ящики с мускатом. Значит, чаевничают, и Каналья с ними, распушает перед матерью хвост.
— Мне одному кажется, что дядь Леше нравится мама? — поинтересовался Борис.
— А он ей — нет, — отрезала Наташка.
— Сама что думаешь по поводу мамы и него? — спросил я сестру, которая в отношениях должна бы разбираться получше меня, ведь у нее есть женская интуиция.
— Он очень интересный мужчина, — протянула Натка мечтательно. — Если бухать не начнет — цены ему не будет. С руками, с головой, бизнесмен! — последнее она сказала с придыханием. — Но маме он до рыгачки не нравится, она мне говорила. Я ей — что она дура, она мне — фу и все тут, у него обрубок вместо ноги.
В прихожей красовался букет из белых хризантем. На кухне — Каналья в шелковой рубахе, в черных брюках, причесанный и вкусно пахнущий.
— Дети, — улыбнулась мама, — идите ужинать! Вас ждет сюрприз!
Сюрпризом оказался огромный торт с розовыми кремовыми розами. Боря шумно сглотнул, его живот заурчал. Мама поднялась и строгим тоном произнесла, глядя на Каналью:
— Извините, дети пришли голодные, их надо кормить. Вы можете переместиться в зал.
Бабушка тоже поднялась. Каналья же опечалился. Но подниматься не спешил, глядел на маму с тоской, но она этого старалась не замечать.
— Да нет уж, мы поедем, — припечатала бабушка. — Только Юрчику кусочек торта отрежь.
Мама исполнила ее распоряжение. Боря и Наташка спикировали к столу, а я отправился провожать бабушку.
— Ты маме не говорила про наш пикет? — поинтересовался я уже на улице.
— Что я, дура? — возмутилась она, достала из коробки трубку и принялась набивать ее табаком.
Каналья вынул из кармана пачку «Кэмэла», сунул ее обратно, нащупал «приму», закурил. Видимо, импортные сигареты у него для понта.
— Завтра идем митинговать, — отчитался я. — Наш класс и некоторые другие старшеклассники. Должно быть тридцать человек или даже больше. Папа Ильи пригласил журналистов. Одноклассница достала диктофон. Если запишем училку, то будут доказательства, а не просто ее слово против нашего.
— Молодцы! Так их! — Она сжала кулак.
Пожалуй, из взрослых только бабушка нас горячо поддерживала.
— Юрчик, ты ведь с ними?
— Да! И одноклассников приведу после школы.
Бабушка выпустила кольцо дыма и кивнула своим мыслям.
— Что там дед? — спросил я. — Воюет?
— Сегодня торговал, завтра тоже будет торговать. Винограда вон сколько, может пропасть.
Когда она смолкла, заговорил Каналья, вмиг сменив грусть на азарт:
— У меня дела пошли! Один мужик завтра «Мерс» из областного центра привезет, никто не знает, что с ним делать. Если выгорит, даст триста баксов сверх того, что я заработаю.
Он достал из кармана пачку денег, протянул мне.
— Вот. Пятьдесят на пятьдесят, я честен, можешь по журналу проверить.
Затем он отдал мне пачку, что лежала в другом кармане.
— Это вычет стоимости запчастей.
— Меняй на доллары, — посоветовал я, пересчитывая хрустящие бумажки нового образца, получилось двенадцать тысяч в первой пачке, под полтинник — во второй. — Спасибо за честность.
Мы пожали друг другу руки и распрощались. Я отправился к себе в квартиру, открыл дверь и услышал перебранку мамы и Натки, сестра пыталась убедить ее, что Каналья — перспективный жених с деньгами.
— Насильно мил не будешь, — положил я конец ссоре.
Поел гречку с котлетами, потом прикончил свой кусок торта и поймал себя на мысли, что в детстве за маргариновый торт «привет из эпохи застоя» я душу продал бы, теперь он мне не нравился, казался приторным.
А может, от нервов аппетит пропал и вкусовые рецепторы отшибло.
Зная, что завтра мне понадобится светлая голова, спать я лег в десять, но уснуть не получилось. Как тут уснешь, когда набравший обороты мозг раскручивал ситуацию на разные лады: и подготовились мы плохо, и дождь завтра может хлынуть, и никто не придет на пикет, даже свои кинут. И менты прискачут и начнут нас паковать.
В итоге уснуть получилось только за полночь, и установка на завтрашний день не получилась позитивной.
Ладно, делай, что должно, и будь что будет!
Глава 29Я не мафия!
В первую очередь я должен был выспаться, но получилось, как когда нельзя думать о белой лошади, и именно поэтому мысли только о ней. Уже и мама с Наташкой улеглись, и Борис засопел, а я все ворочался, гонял параноидные мысли, считал до ста, потом до тысячи — не помогало. Потом считал овец, перепрыгивающих барьер — и снова не помогало.
Когда наконец удалось сомкнуть глаза, мне приснилось, что на пикет пошли только мы с Ильей, а потом началась гроза. Намочила транспаранты, и краска потекла.
Проснувшись среди ночи, я услышал грозовые раскаты и выругался. Вскоре дождь затарабанил в окно. Черт, придется все переносить! А это грозит тем, что Джусихе сольют нашу задумку, и она успеет подготовиться.
Когда я уснул второй раз, кошмар повторился в другой вариации: мы с Ильей ждали на площади наших, а они все не приходили. Инна, шагающая мимо, сделала вид, что нас не знает, Илья окликнул ее…
И прозвенел будильник. Первым делом я выглянул в окно. Дождь прекратился, но на небо словно набросили серое покрывало. Хлынет? Не хлынет?
Я залез под ледяной душ, посмотрел на себя в зеркало: глаза красные, как после пьянки, обрамленные «очками панды». Ничего, выдержу. Холодная вода придала бодрости. Растираясь полотенцем, я вышел из ванной и увидел, что Боря, опершись о подоконник, смотрел в окно.
— Что делать будем? — прошептала Наташка, закрывая дверь комнаты, где спала мама. На работу она не пошла – какой сбор урожая в такую погоду?
— Действовать по обстоятельствам, — ответил я, понимая, что нет ничего хуже неопределенности. — Дождь не даст провести пикет.
Порыв ветра обрушился на деревья, и они замахали ветвями, будто бы отбиваясь от него.
— И зонт не спасет, — вздохнул Борис.
— Может, распогодится? — Наташка так на меня посмотрела, словно я мог дать взятку Громовержцу, чтобы он организовал нам хорошую погоду.
Чтобы глаза окончательно открылись, я заварил себе кофе в ковшике, отрезал колбасу, но кусок в горло не лез. Брат и сестра сидели мрачными, как заоконное небо сейчас.
Из дома мы вышли раньше на пятнадцать минут — нужно было обговорить организационные моменты у нашей шелковицы. За десять минут пути погода не изменилась, да и не могла она измениться так быстро, но мы по очереди запрокидывали головы, пытаясь прожечь взглядом брешь в тучах.
У шелковицы уже ждали Илья и Ян, пинающий кругляш каштана. Остальных не было. Шевельнулось неприятное предчувствие. Неужели, что говорится, сон в руку, и Леонид Эдуардович прав: вся наша дружба и взаимовыручка только в моей голове? Как только доходит до решительных действий…
Нет!
К нам с дороги свернули Инна Подберезная и Рая Лихолетова. Инна сразу же подбежала ко мне и хлопнула по сумке, отчитавшись шепотом:
— Магнитофон взяла, кассету не вынимала, батарейку купила!
— Дождь, — констатировала Лихолетова.
Подошли Алиса и Гаечка, Сашка с надеждой спросила:
— Переносим?
— Сейчас решим, — ответил я, улыбаясь тому, что сон оказался неправдой, друзья со мной, вон Кабанчик с Памфиловым идут, а автобус выпускает из чрева Димонов и Рамиля.
Даже Наташка с нами, только Каюка нет. Неужели струсил? Это вообще не в его стиле. Может, случилось что-то?
— Каков план? — потер руки Рам, побоксировал с невидимым противником.
Я в очередной раз посмотрел на тучи.
— Мы должны оповестить народ на большой перемене. Если начнется ливень, думаю, нет смысла протестовать сегодня, ветер поломает зонты.