Несколько минут назад я говорил, что процент хороших людей одинаков везде, и теперь понял цену собственным словам — ломаный грош в базарный день.
— Подставили? — осторожно поинтересовался я.
— По дурости, — мотнул головой он. — Был неразборчив в связах. Пока приятели мои обносили квартиру, сидел в машине — они обещали отвезти меня домой. Я и сидел, дебил. А когда их накрыли, потому что братаны, оказывается, тронули того, кого трогать нельзя, они и меня за собой потащили. Типа я на шухере стоял. Пять лет. Освободился по УДО через два с половиной года. Надо ходить отмечаться. Малейший косяк — и я снова в тюрьме.
Врет, что случайно оказался в машине? Может, и нет.
— Что — испугался? — прищурился он.
— Нет, — механически ответил я.
— Ой, да ладно! У тебя глаза были, как у белочки, которая какает. Вот что делают стереотипы!
— И что, ты свободен от обязательств? — не поверил я и решил проверить скудные знания о тюрьмах и их обитателях. — И зону подогревать не надо?
Он рассмеялся.
— Там чуть ли не половина таких дурачков, как я, случайных пассажиров, которые обратно за решетку не хотят. Если ты человек с внутренним стержнем, можно перетерпеть и выйти целым. И даже здоровым. Удержаться в нормальной жизни — сложнее.
Тревога уступила место любопытству, и я спроосил:
— Почему же говорят, что кто раз попал туда, попадет и снова?
— Потому что там не настолько страшно. Там ни о чем не надо думать. У тебя есть кров и еда, с тобой поделятся сигаретами и чаем, если нет ничего своего. Эдакое братство. Кто-то вливается и становится частью… э-э-э… такого социума. Потом выходят, тыкаются, мыкаются, их пинают, как помоечных котят, они не справляются, вспоминают тюремную жизнь, вспоминают, что не так уж это и страшно, и идут на преступление.
— Спасибо за откровенность.
Пожав друг другу руки, оставшуюся часть пути мы разговаривали ни о чем.
Наконец «Двойка» припарковалась возле гигантского десятиэтажного здания, где над входом огромными буквами было написано: «Городская клиническая больница № 15 им О. М. Филатова».
Вот почему все больницы будто бы покрыты налетом безысходности? Почему у всех у них такой убогий вид? Чтобы всяк входящий оставлял надежду? Гораздо приятнее было бы выздоравливать в красивом здании приятных глазу цветов.
Я-взрослый видывал дома и побольше, а меня-нынешнего голова пошла кругом, я вылез из машины — ветер пробрал до костей — поежился, накинул полотенце и нацепил рюкзак. Снова прихватило живот. Скоро все станет ясно…
Фантазия разгулялась, подсовывая картинки одну страшнее другой: вот дед в реанимации, на аппарате ИВЛ, весь синий, с запавшими глазами. Вот он пытается пошевелиться, но координировать движения не получается, и он напоминает раздавленного жука…
— Ты деньги-то отдай! — напомнил Влад.
Извинившись, я расплатился и направился ко входу. Влад не спешил уезжать: контролировал, чтобы здание было открыто, и я вошел, а то замерзну же.
Вот тебе и зэк. Спрашивается, оно ему надо? Сделал дело — гуляй смело. Нет, болит у него за меня душа. Я потянул дверь — она поддалась.
Мне навстречу вышла заспанная охранница.
— Че те надо? — дохнула перегаром она.
— Где тут неврология? — задал я встречный вопрос. — У меня дедушка пропал. В милиции сказали, что он здесь.
— Приемные часы в обед, — проворчала она. — Иди домой.
— До моего города две тысячи километров, — сказал я. — Мне некуда идти. Узнать бы хотя бы, что с дедушкой. Вдруг срочно нужно какое-то лекарство. Не выгоняйте меня! Пожалуйста!
— Че ты заливаешь? — не поверила она, легонько толкнула меня в грудь. — Вали, давай, тут не ночлежка.
Я достал из нагрудного кармана свидетельство о рождении, развернул:
— Вот мой реальный адрес. Я не вру. Мне нужно помочь деду!
Охранница ничего слышать не захотела, поперла на меня, как бегемот, обороняющий свою территорию, — на интервента.
— Вали, давай. Днем приходи.
Драться с ней я не собирался и вышел из здания. Вот же тварюка какая! Получается, некоторые зэки человечнее законопослушных граждан. И если из-за нее замерзну насмерть у двери, ей будет наплевать.
Вадим уже уехал, убедившись, что все у меня в порядке.
Сдаваться я не планировал. Если нужно, вон, по трубе на второй этаж взберусь и пролезу. Не для того я проделывал такой путь, чтобы какая-то бухая охранница меня выгнала.
Где тут приемное отделение?
Там должны фиксироваться все прибывающие по «скорой» пациенты — может, скажут, что с дедом, хотя я и так догадывался.
Накинув полотенце, я двинулся вдоль здания. Увидел остановившуюся «скорую». Ага! Это там. Из машины вышла толстая синюшная бабка и в сопровождении медсестры проковыляла в здание, я пристроился за ними.
В приемной, откуда я рассчитывал просочиться в здание, меня заметила пожилая санитарка:
— А ты откуда взялся, мальчик?
— Здрасьте! — Я снова сделал жалобное лицо — эта гримаса положительно влияло на пожилых людей. — У меня дедушка пропал, помогите! Милиция сказала, что он в вашей больнице. В неврологии. В отделение меня сейчас не пустят, а мне надо срочно знать, что с ним! Можете посмотреть в своем журнале?
Использовав свое преимущество и прикинувшись маленьким напуганным мальчиком, я сложил руки на груди.
— Пожалуйста!
Сработало! Санитарочка прониклась и уронила:
— Сейчас. Жди.
Я привалился к покрашенной стене и закрыл глаза. Что мне скажут, было и так ясно, и надеяться на хорошие новости не стоит. Единственное, на что осталось уповать — что ему помогли, и я не опоздал, можно избежать тяжелых последствий.
Две минуты нервного ожидания, и медсестра вернулась и выдала:
— Неврология. Сотрясение мозга средней тяжести. Ушибы мягких тканей нижних конечностей. Разрыв ахиллова сухожилия под вопросом.
Я обалдел. Черепно-мозговая? Не инсульт⁈
— Насколько все серьезно? — уточнил я.
Санитарка пожала плечами.
— Состояние средней тяжести. Привезли его без сознания. Или бандиты напали, или подрался с кем-то. Я не знаю, не моя смена была.
«Состояние средней тяжести» — звучит, как песня! Не инсульт, последствия которого могут быть фатальными. Дед будет жив, а со временем — и здоров!
Скорее всего, подрался на митинге, дед-то у меня боевой, молодому может фору дать. Так и знал, что к добру это его занятие не приведет!
Глава 10Дела житейские
Сказать, что я счастлив — ничего не сказать! Ситуация с дедом напоминала анекдот про дочь и беременность.
Дочь-старшеклассница с виноватым видом — отцу:
— Па-ап, тут такое дело… Помнишь, к нам Леня приходил, к математике меня готовил?
Отец, настороженно:
— Ну?
— Мы еще в комнате закрывались…
Отец, все более нервно, откладывая газету в сторону:
— И?
— И допоздна у меня оставался…
Отец, обреченно:
— Да говори уже! Обещаю не убить.
— «Двойка» на экзамене по математике!
— Слава богу!
Вот и я так же — после уверенности, что дед лежит парализованный и мычит, двух слов связать не может… Мой бодрый дед, истинный сенсей и любимец женщин, которым за сорок, кумир моих друзей, отличный товарищ и надежный партнер — останется прикованным к кровати и без посторонней помощи не сможет добраться до туалета. Захочет ли он так жить? Сохранит ли интеллект? Кто будет за ним ухаживать? Ему ж до конца дней сиделка понадобится!
И вдруг — сотрясение мозга! Никакой инвалидности. А уж при каких обстоятельствах случилось сотрясение, меня интересовало, конечно, но во вторую очередь.
К счастью, удалось разжалобить сотрудников приемного отделения, и они впустили меня подремать на диванчике до пересменки — раньше девяти утра в неврологии все равно со мной никто разговаривать не будет, и к деду не пустят.
Заснул я сразу же, расслабленный хорошей новостью. В приемной кричали неадекватные пациенты, ругались матом, но меня это не пробудило — услышал сквозь сон, накрыл голову подушкой, и дальше спать.
Потом поблагодарил сердобольный персонал и отправился дежурить под отделение. К счастью, к деду меня пустили сразу же, и, как только я его увидел, моя радость мгновенно улетучилась: на скуле кровоподтек, под глазами синяки, на ноге — гипс. Накатила злость, и захотелось переломать ноги тому, кто с ним это сделал. Медсестричка, которая меня к нему привела, тактично удалилась.
Глаза деда мгновенно раскрылись.
— Ты? Как⁈ — От неожиданности он потерял дар речи.
— Что случилось? — спросил я, поглядывая на его соседа по палате — мычащего деда-инсультника.
Дедушка скривился.
— Подкараулили, сволочи, с дневной выручкой. Я-то недалеко от дома торговал, пасли, когда домой шел, ждали в подъезде. Ударили сзади по ноге, потом — по голове, и били, пока меня не вырубило, ничего не успел сделать. Против лома нет приема. Хорошо сверху кто-то спускался, спугнул гадов, иначе забрали бы ключи и бомбанули квартиру.
— Разглядел нападавших?
— Да где там! На морды шапки натянули, самодельные такие. Балаклавы называются.
— Ага, знаю. Назвали по городу в Крыму, там еще рыбалка хорошая.
— Все ты знаешь. Позови мать или бабушку, тут дело есть…
— Я один прилетел, — в очередной раз удивил его я.
— Рехнулся? Как тебя взяли на самолет?
— За деньги. Не хотели, да. Еле уговорил. Ну а что было делать: мать ехать не может, да и не получится быстро, бабушка тоже не может…
— А… отец? — голос деда дрогнул.
— У него служба, он быстро тем более не сорвется. Я ж не знал, что с тобой. Почуял неладное, думал — инсульт, а тогда каждая минута на счету. Бабушка знает, что я хотел летать, не отпускала, пригрозила выпороть…
— Я бы тоже выпорол! — строго сказал дед. — Тут с до дня на день будет революция! Опасно! А ты поперся.
— Революция, может, не последняя. И, может, ее вовсе не будет, а дед у меня один. Давайте вы потом меня выпорете? Позови медсестру, тебе нужны нормальные лекарства. Тут наверняка ничего нет.