Остановился напротив двери в дедову квартиру и вдруг понял, что мне страшно переступать порог, даже скорее не страшно — неприятно, как будто в квартире покойник.
Выделив странное ощущение, я покопался в разуме, пытаясь найти его корни. А ведь в квартире и правда труп — труп дедовой надежды. Мне страшно посмотреть в его глаза и увидеть там тягучую безнадежность. После таких потрясений и такой вовлеченности всегда сложно отходить, тем более — пожилым людям.
Раньше я боялся, что дед не оправится после вероятного инсульта, теперь — что не переживет разочарования. И очень хорошо, что я рядом и могу его хоть как-то поддержать.
Думал, меня встретит бормотание телевизора, но в квартире не горел свет и царила тишина. Я вспомнил про пистолет, испугался, что дед сделал глупость, и, не разуваясь, рванул в зал…
Дед бездумно смотрел в черный экран. На полу валялась бутылка коньяка, очевидно, пустая.
— Они ждали подмогу до последнего, — сказал он, не глядя на меня. — Никто не пришел. Не захотел рисковать. Регионы не поднялись!
«И хорошо», — подумал я.
— Ты где был? — спросил дед.
— Помогал раненым в метро. Извини, испачкал кровью твою старую куртку.
Глаза деда блеснули. Я щелкнул выключателем — загорелся свет.
— Мелочи, — махнул рукой дед и не прокомментировал мой поступок.
Я был уверен, что все сделал правильно. И если так, то этой ночью узнаю, как сработало преодоление вкупе с решительными действиями.
А вдруг не в плюс, а в минус⁈
Глава 22Все, что ни делается…
Битва с собственным страхом меня жутко утомила, и сознание страстно желало увиденные сегодня кровь и человеческие страдания стереть черным ластиком сна, но была куча незавершенных дел, точнее разговоров.
Сперва стоило набрать бабушку, попросить позвать Каналью (надеюсь, он не запил с горя). Но бабушка уж слишком увлечена контрреволюцией, беседа свернет не в то русло и затянется. Потому сначала — Илья. Я принялся крутить телефонный диск, и вдруг дед крикнул из спальни:
— Паша! Извини, забыл. В обед звонила какая-то женщина, тебя спрашивала.
Я прекратил набирать Илюхин номер, насторожился, спросил:
— Она представилась?
— Алла Витальевна какая-то. Просила перезвонить, я на календарь телефон записал.
Тетка Чумы! В этой круговерти совсем не до него было.
— Спасибо. Это опекунша моего одноклассника, — отчитался я.
Пока мы говорили, связь прервалась, из трубки донеслись прерывистые гудки, я глянул на календарь, прилепленный на шкаф возле тумбы, и набрал Аллу Витальевну, надеясь, что сегодня у нее аэробики нет.
Ответила она быстро, все тем же строгим голосом:
— Слушаю.
Я представился, поинтересовался, как Юрка и удалось ли ей договориться о нашей с ним встрече.
— Курс транквилизаторов прошел, — отчиталась она, и ее голос будто растерял обертона, обесцветился. — Лежит, как овощ, отвечает односложно. Врачи говорят, это пройдет, но зрелище жуткое.
— Еще бы — после транквилизаторов, — проворчал я. — Так когда можно к нему?
Будто не слыша меня, она пожаловалась:
— Ты его не узнаешь. Мы зубы вылечили, почистили от налета. Загар этот грязный сошел. Вообще другой мальчик стал. Вот только что сделать, чтобы не бегал…
— Чтобы не бегал, мне надо с ним поговорить, — начал терять терпение я. — Скажите адрес, время и дату. Чем дольше он будет в дурке, тем меньше шансов, понимаете?
— Пятого октября, завтра, в тринадцать ноль-ноль нужно быть в отделении. Встречаемся в полпервого на станции метро Кантемировская.
— Договорились. До завтра.
Прервав связь, я набрал Илью, рассказал о своих приключениях, узнал, что Инна в школу так и не пришла, Джусиха продолжает вести уроки, но не у нас, и у нее контры с дрэком, настоящая война, часть учителей за дрэка, самые конченые — за Джусиху. А нам хорошо, у нас Вера Ивановна. Еще Илья сказал, что со мной хочет поговорить Наташка и позвонит сегодня вечером, какая-то у нее срочность.
Я глянул на календарь. Уже октябрь, а там и каникулы…
А после каникул, помнится, была дополнительная неделя отдыха: из-за кошмарного ветра, который немного разнес город, отменили занятия в школе.
Был тот норд-ост в начале ноября, но когда именно? В промежуток между седьмым и пятнадцатым, не в самом начале месяца, но и не в конце. Еще тепло должно было быть, и тут вдруг хоба — и мороз. Хоть примерно помню, и то хорошо.
Ну вот, теперь можно и бабушку набирать.
Ответила она заплетающимся языком, пьяная в драбадан. Вот уж не ожидал! Хотя дед, который не пьет, тоже с горя к бутылке приложился и теперь похож на зомби. Внятно ответить на вопрос о Каналье бабушка не смогла. Аж сердце защемило, так стало ее жаль.
Надеюсь, Каюк о ней позаботится, он уже достаточно взрослый.
Вот же ментальная короста! Одно и то же много лет, и ведь работает скрипт! И каждый раз люди, грудью встающие на защиту чужих интересов, уверены, что вот сейчас — это другое!
А погибло сколько людей! И ради чего?
Только я положил трубку, как задребезжал телефон. Кто это? Юрка?
— Привет, Пашка, — проговорил Каналья нарочито бодрым, но главное — трезвым голосом, и от сердца отлегло, аж прыгать захотелось и хлопать в ладоши. — Не переживай, все пучком! Работа в мастерской кипит, поесть некогда, с восьми до восьми шарашу, из других городов братки едут, тачки везут! Иномарки рулят! Бензонасосы летят только так, бензин у нас хреновый. Кстати, сделал открытие: к «крайслеру-вояжеру» подходит бензонасос от «жигулей»! Ты там это, пособий для слесарей не видел? Не то чтобы они нужны, но надо развиваться.
— Алексей, ты мой герой, — улыбаясь от уха до уха, проговорил я.
Судя по напряженному молчанию, Каналья не понял причину моей радости.
— Ну-у… просто надо работать! Так-то работы море. Ты как, сможешь достать запчасти-то? А то надо много всего. Если что, я на местном рынке перебьюсь…
— Смогу. Тут только в центре все перекрыто.
— Отлично, — воскликнул он. — Тогда диктую список.
Я взял ручку, вырвал лист из блокнота, валявшегося в ящике тумбы и принялся записывать, сделав вывод, что раз Каналья не жалуется на запчасти, я хорошо справился с закупками. Закончив надиктовывать, он сказал:
— Эльза Марковна говорила, что Шевкет Эдемович в больнице.
— Уже дома. Гопники ограбили, — пояснил я. — Разрыв связок на ноге, он в гипсе, и я пока с ним…
— Так я не понял, а запчасти… Ты сам, что ли, их покупал?
Я представил, как округляются его глаза.
— Ну а куда деваться? Оказывается, есть кооперативные запчасти и оригинальные. Кооперативные намного дешевле. Есть ли смысл их брать?
— Ну, блин, ты меня удивляешь! Теперь я буду переживать, что накосячишь. Нет, не нужно, ты все правильно купил.
— Переживать — твое право, — пожал плечами я. — Короче, завтра закупаю и отправляю. Удачи!
— И тебе.
Вроде Каналья держится. А может, по бабам пошел и утешился.
Вроде бы все. Нет, не все. Я достал из кармана дедовой куртки бумажку с номером Лёхи, набрал его.
— Да! — с готовностью выдохнула его мать, столько надежды было в ее голосе, что я понял: она сама ждет известий о сыне, ничего о нем пока не известно.
— Здравствуйте, я друг Лёши…
— Ищут, — вздохнула она и пожаловалась: — Ни в моргах, ни в больницах, ни в милиции. Вот зачем он туда пошел, — она всхлипнула, — дура-ак!
— Вы только не переживайте. В милиции сейчас много народу, там все КПЗ битком. Представьте, сколько это работы, каждого допросить, каждого оформить…
— Пусть он просто будет на площади и боится идти домой! — взмолилась она. — Они же его покалечат! И убить могут.
— Его не за что бить! — попытался ее утешить я, отлично понимая, что менты сперва избивают, потом разбираются. — Они же на одной стороне, за Ельцина.
— Чтоб они передохли все, проклятые! — запричитала женщина. — Что ж они с нами делают!
Я выслушал порцию проклятий, заметив, что звонкий и молодой голос под конец стал старушечьим. Если Лёха и правда шляется где-то, собственноручно надеру ему задницу еще раз.
Закончив со звонками, я переместился на кухню что-нибудь приготовить себе и деду, закрыл дверь и тихонько включил радио. Деду было больно слушать новости, и он лишил себя информации, а мне было интересно, что и как.
Белый дом расстреляли из танков. Оттуда вышли люди с белыми флагами. Потом приехали силовики и начали всех паковать. Хасбулатова и Руцкого увезли в Лефортово, охрану разоружили. В общей сложности было задержано около пятисот человек. По предварительной информации, за последние четыре дня погибло более пятидесяти человек, ранено более ста. Цифры уточняются и корректируются.
Дед, молодец, уже поставил размораживаться ножку Буша, она лежала в желтовато-розовой лужице и пахла… формалином? Не поверив своим ноздрям, я полез в морозилку, понюхал пакеты с окорочками. Вроде бы нет. Или они должны нагреться, чтобы начал испаряться консервант? Интересно, сколько они лежат замороженными? Куда их дели бы, если бы не скормили нам?
Поставив на плиту кастрюлю с водой, я плюхнул туда окорочок, бросил лавровый лист, вспоминая армейский анекдот про то, как командир части вызвал на ковер повара и предъявил претензию, что он не кладет лавровый лист в первое. «Так не жрут», — оправдался повар.
Посолить, поперчить, луковицу бросить. Потом — почистить морковь и картошку. Только я помыл картофель и уселся его чистить, как снова зазвонил телефон. Вспомнилось предупреждение Ильи, что это может быть Наташка, я пошел отвечать.
В этот раз я угадал.
— Привет, как там дед? — сходу выпалила сестра.
— Дед дома. Хочешь с ним поговорить?
— Да я ваще по другому вопросу. Мать долбанулась.
— Наша? — осторожно уточнил я.
— Ну а чья? Че мне за других матерей бояться. Короче, втемяшила себе в голову, что срочно надо купить акции «МММ».
Я выругался, шлепнул себя по губам. Сестра продолжила: