— О, здорово! — воскликнул Егор, подумал немного и сказал: — Ты как будто вместо Лёхи появился. Не так пусто с тобой.
Я молча вытащил из-за пазухи газеты, которые только что купил, одну протянул Алексу.
— Что это? — проворчал он, прочел название газеты: — «Правда». Нафига это мне?
— Ты фотографии посмотри.
Парни встали позади него: Егор справа, Лекс слева.
Все так же хмурясь, Алекс глянул на первую страницу и вдруг просиял, межбровная морщина разгладилась, но не до конца.
— Оба-на, Пашка, это же мы! — Он ткнул в цветную фотографию на полстраницы под заголовком «Кровавая баня у Дома Советов».
Фотография четкая, яркая: возле выхода из метро была расстелена простыня. Наклонившись, Алекс прижимал к стене сидящего пострадавшего, похожего на Пуговкина, с ушибом мозга. Помнится, Алекса тогда знатно перетрясло. Но на этом фото он, повернувшись вполоборота, выглядел мужественным. Меня сфотографировали крупным планом в момент, когда я обрабатывал перекисью окровавленную голову лысого мужичка.
— Офигеть! — воскликнул Егор. — А пишут что?
— Шестьдесят три человека погибло. Более сотни получили ранения, — кратко пересказал я, — в том числе огнестрельные. Все бригады «Скорой помощи» были брошены к Дому Советов, и все равно их не хватало, потому студенты-медики организовали пункты помощи на месте.
— Студенты-медики, — фыркнул Алекс. — Хоть бы спросили, кто мы!
Помолчав немного, он спросил:
— У тебя еще есть газеты? Подаришь парочку?
— Для тебя и брал. — Я отдал ему несколько экземпляров.
Вот теперь можно и к деду, суетиться и решать собственные проблемы. И как же здорово, что Влад оказался нормальным! Конечно, возможно, что, получив одежду, он меня завтра бортанет, но вероятность этого минимальна. А значит, к месту я не привязан!
— Кстати, твой продавец меня не обманул, — вспомнил о моей просьбе Алекс.
— Его продавец? — глаза азиата Егора превратились в щелочки.
— Он бизнесмен, — с долей иронии сказал Алекс. — Использует труд наемных работников.
— А где Олег? — как бы между делом спросил я.
Парни напряглись, как свора собак при виде чужака, и стало ясно, что мои предположения верны: сына мента назначили главным виноватым.
— Когда Лёхины предки пришли к ним за помощью, — объяснил Лекс, — он даже не вышел, а их на порог не пустили. Мамаша сказала, что мужа нет дома. Такие дела. Такая вот дружба.
— Я ж говорил, что он человек-говно, — пробормотал Егор. — А вы на меня напали!
— Пойдешь с нами грабителей вычислять? — спросил у меня Алекс, и в его голосе зазвенел металл.
Хотелось напомнить, как он злился и отказывался помогать ментам, но что-то заставило промолчать. Наверное, вот это злое напряжение. И я спросил:
— Что случилось?
— Сестра в больнице. Ну, после того, что с ней сделали эти сволочи. Только выписали — вены вскрыла в ванной. Хорошо не знала, как правильно, и резала не так, — он провел от запястья до локтя, — а поперечно. Повредила связки.
Помолчав, Алекс вздохнул и процедил:
— Поймаю уродов — убью. Выбью все зубы, сломаю нос. Потом — пальцы на руках и ногах, один за другим. Кости рук и ног. И пусть живет. — Алекс сплюнул на засохшую траву, растущую из-под вмурованной в бетон покрышки.
— Ты бы осторожнее с этим, — посоветовал я. — Ты совершеннолетний, могут и посадить.
— Да насрать. Так-то пацаны не сдадут, не скажут, что мы — банда. А у бандюков обращаться за помощью к ментам — западло.
— Вдруг ты вообще не того поймаешь, — попытался его урезонить я.
— Того. Сестра дала ориентировку: кавказец, кожа светлая, возраст — до тридцати лет, на пальцах наколки…
— Сколько тех кавказцев с наколками, — сказал Егор. — Прикинь, и правда не того покалечишь.
— Она вспомнила важное. Глаза. Один глаз карий, второй — наполовину зеленый.
Я тоже кое-что вспомнил:
— Алекс, ты говорил, возле метро какие-то кавказцы промышляют, с торговцев деньги сшибают.
— Среди них я искал в первую очередь, но его там нет. Может, позже объявится, но не факт. Так что, пойдешь в патруль?
Да, наказать тех, кто напал на деда, хотелось. Да, пятая точка, полная удали молодецкой, искала приключений. Но я понимал, что мне нельзя влипать в неприятности. Кто товар встретит? Кто будет за дедом ухаживать? Все начинания накроются медным тазом.
Ведь ментам все равно, кого поймать и на кого повесить разбой и изнасилование. Искать преступников долго и неблагодарно, а если взять малолетних идиотов, расхаживающих по району с битами, обработать и заставить подписать признание… Да, Алекса отец вытащит, и остальных заодно. Но до того нам пару костей менты точно сломают, почки и мозги отобьют. К тому же Олег теперь не в команде, прикрыть нас некому.
— Дайте мне свои телефонные номера, — предложил я. — А то вдруг встречу кого похожего на насильника, а сообщить некуда.
— Буду благодарен, — кивнул Алекс, продиктовал номер. — Никогда не успокоюсь. Не прощу им Ленку. Сломали девчонке жизнь.
Дождь пошел сильнее, и мы разбежались по домам, условившись встретиться завтра на похоронах Лёхи. Мне подумалось о том, как вовремя я подарил Владу ботинки, не очень приятно в драных кедиках по лужам хлюпать. Завтра поставлю его на точку и рвану на Черкизон утепляться.
Ни у меня, ни у сестры и брата зимних вещей нет. По-хорошему, это матери стоило озаботиться вопросом, что дети раздеты, но, видимо, она считает, что Боря будет донашивать мои вещи, а Наташка удовлетворится битым молью пальто, которое мама носила в ее возрасте. В тепле? В тепле. Сытенькие? Да!
Что еще нужно для счастья?
В восемь вечера наступало время созвона, и я, как акула, нарезал круги у телефона.
Память прошлого подсовывала картины из будущего, когда по сотовому за три копейки можно было дозвониться в любую точку страны и не только сообщить что-то, но и, если вдруг надо, показать по видеосвязи. Пока же междугородняя связь — сплошное мучение.
Звонок заказывала бабушка через коммутатор, то есть 07, но это не гарантировало, что звонок будет в условленное время. Как окно у оператора появится, так и соединят. Причем обычно время было ограничено, и потому во время созвонов мы сперва обсуждали главное, а остальное — как придется.
Поскольку Илья у телефона был непостоянно, переговоры заказывал тоже он.
Сегодня, наверное, все операторы уснули: полдевятого вечера, и ни одного звонка, уже я сам попытался соединиться с бабушкой — безрезультатно. Неудачный день, линии загружены, бывает.
Наконец свершилось чудо, и сквозь чудовищные помехи я услышал бабушкин голос.
Кое-как удалось заказать партию товара. Из обрывков фраз я узнал, что с мамой проведена воспитательная работа, деньги за ваучеры она взяла и вроде как даже согласилась еще немного поработать на винзаводе, получить акции — все, как мы договаривались. Я дал распоряжение бабушке передавать больше товара, и тут оказалось, что основная сложность теперь в том, что Каналья работает в автомагазине, и ему невыгодно отлучаться на целых два с половиной часа, потому груз продолжит приходить через день, как и раньше, но его будет больше.
Это значит, что проводникам с грузом придется возиться, перекладывать, рассовывать по потайным местам, потому проводники хотят не две тысячи, а четыре — кроме смены Ирины и Валентина, те своим согласны помогать и за символическую плату.
И все потому, что приходится возить товар контрабандой через украинскую границу, где озверевшие таможенники могут придраться к тому, что шнурки не так завязаны. А наши правители что? И так сойдет! Чего напрягаться?
Кормят чужих сатрапов, над своими людьми издеваются, платят за транзит вместо того, чтобы за эти деньги построить свои железные дороги. Это, конечно, небыстро и дорого, но, получается, что мы зависим от страны, которая когда-то зависела от нас!
Это все равно, что муж с женой развелись, дом с участком поделили, разбежались по разным его концам, а туалет остался у женщины. И вот бывший муж не строит свой туалет, а ходит на ее территорию, водит гостей и платит.
Нравы на Украине дикие, и полное беззаконие. Вплоть до четырнадцатого года пограничники и таможенники творили что хотели, доили богатых москаликов, как муравьи — тлю, а потом транспортное сообщение прекратилось.
И только тогда упыри, присосавшиеся к кормушке, зачесались, заворочали ожиревшими боками. Как же теперь? Это же что-то делать надо! А товарная железная дорога, которая через Рязань, такая неудобная, плохо построенная. Ой. О-о-ой!
После Ильи трубку взял Каюк и, захлебываясь от восторга, рассказал, что он хорошист, и скоро у него будет мопед. На вопрос, как там Каналья, ответил, что вокруг его дома бегала какая-то тетка, била забор и очень ругалась, а так нормально Каналья, не пьет, по выходным пятьсот рублей за помощь дает.
Потом был разговор с Ильей. Судя по голосу, друг совсем потух — скорее всего, из-за Инны: ее родители забрали документы и перевели девочку в другую школу. После Илью сменили друзья-члены нашего закрытого клуба: Гаечка, Алиса, Ян, Каюк, Борис, Димоны, Памфилов, Кабанов, Лихолетова, Рамиль. Каждый сказал мне что-то хорошее.
Здесь, оказавшись вдали от дома, окруженный проблемами, как вражеской когортой, я мерз во всех смыслах — и в физическом, и в ментальном. А сейчас стало тепло и уютно. Говорили мы быстро, поскольку междугородняя связь — дорогое удовольствие, да и постоянные помехи раздражали, приходилось кричать в трубку. В таких условиях о своих приключениях не рассказать.
Ну и ладно, оставлю на сладкое. Как вернусь, соберу всех и как расскажу!
— Павел, мы… приня… в клуб… — помехи — … а!
— Кого? — переспросил я.
— №###@…ка! — заорал Илья, но помехи сожрали большую часть его слов.
— Без меня не надо! Слышишь? Ау! Илья? Не надо никого принимать!
В этот раз связь оборвалась. Я ругнулся. Не хотелось бы, вернувшись, обнаружить в подвале Баранову или кого-то такого, принять-то проще, чем потом выгнать. Да и изгнанный унесет с собой наши тайны. Еще раз выругавшись, я попытался соединиться с Ильей — без толку.