Но десять дней по-любому придется провести в Москве. То есть домой я раньше двадцатого не попаду, а там неделя — и каникулы. Чтобы меня аттестовали, придется сдать пропущенный материал, и я уже начал грызть гранит науки, благо с памятью взрослого учиться стало гораздо проще. Да, я не помнил многие формулы, но зато стал лучше соображать, как по ним считать. Раньше приходилось часами корпеть над задачками, а теперь я щелкаю их, как семечки. Прочитал учебник — все понятно, как сказочку в памяти освежил. Так что за день можно штудировать по три-четыре темы.
— Спасибо, — шепнул Влад, и мы распрощались, я рванул к Олегу, который торговал вместо меня.
Пока бежал до метро. А потом ехал, думал о насущном. Сто десять килограммов товара, что передала бабушка, мне пришлось разделить на три части и тащить в три приема. Первую партию продал к трем дня, рванул за второй. Простоял с товаром до темноты, остатки оттарабанил к деду и сложил на балконе, где заранее освободил место. И уже по темноте — за последней партией. Сказать, что я задолбался, работая грузчиком и продавцом одновременно — ничего не сказать.
Но и результат порадовал: шестьдесят тысяч за день! Сорок чистыми. У валютчицы, которая меня уже запомнила и гоняла от своего ларька, как назойливую муху, я узнал, что курс доллара стабилизировался: один доллар третий день стоил тысячу двести рублей.
Подумать только! Труд граждан самой читающей страны, специалистов с высшим образованием, оценивался в тридцать долларов в месяц — почти как в африканских странах. С одной только разницей: там зимы не бывает, и можно весь год голиком бегать и жить в шалаше. У нас же — или зарплата, или сапоги типа тех, что поехали к Наташке.
За неделю, пока я подменяю деда, наторговалось сто пятьдесят долларов. Автомастерская приносила примерно столько же, 25–35 000 в день мне одному. Каналье доставалось такая же сумма. Мои деньги Каналья отдавал бабушке, и они делились на две части: на одну она делала закупки фруктов. Но уходили деньги не полностью, закупки-то производились через день, оставалось в среднем пятнадцать тысяч ежедневно, что обменивалось на доллары раз в два дня.
В итоге мой доход от торговли за неделю, пока я в Москве, составил 150 долларов (не считая сотки с валюты, потраченной на одежду) и 130 с автомастерской, но за десять дней. Тридцать я заплатил маме за ваучеры. С ума сойти: тридцать долларов — за минимум десять соток земли возле моря, в курортном поселке! Обидно будет это потерять из-за маминой глупости.
В итоге за неделю — почти триста баксов. В десять раз больше, чем месячный доход среднестатистического человека в провинции. А недель-то в месяце четыре! То есть, даже не расширяясь, тысячу долларов в месяц зарабатывать можно.
Еще же у бабушки лежит моя наторгованная за лето тысяча баксов, которую дед так и не получил. Обалдеть я новый русский, поеду покупать себе малиновый пиджак и заявлюсь в нем в школу.
От Новогиреево до Перово надо было ехать одну станцию, и я далеко в вагон уходить не стал, замер у дверей, обхватив поручень. Сколько, интересно, заработал Олег? Я пообещал ему двадцать процентов и разрешил есть все, что понравится, кроме дорогущих чурчхелы, инжира и пахлавы.
В этот раз бабушка решила рискнуть, проверить, пойдут ли сладости, и взяла армянскую пахлаву, упакованную в самодельную коробку, которую пришлось открывать, чтобы явить миру товар, хотя можно было просто натянуть сверху целлофановую пленку. Коробок было две, в одной полкило, в другой полкило. Одну я оценил в две тысячи.
Как же не хватает целлофана! Упаковочной пленки. Дармовых одноразовых пакетов. Кто сейчас откроет хотя бы мизерное производство целлофановых изделий и станет оптом сдавать продукцию, скажем, на Черкизон, тот озолотится.
Ничего у нас в стране нет. Что есть, то или устарело лет на пятьдесят, или готовилось к банкротству.
Какое производство ни открой — озолотишься. Хочешь — пеки хлеб, хлеба везде дефицит. Хочешь, открывай кондитерку — маргариновые торты дорогие и невкусные.
Если разбираешься — делай мебель. Поставь маленький цех по производству ДСП и клепай столы, шкафы и табуретки за три копейки. Долгое время торговля мебелью будет клондайком, как и ближе к нулевым — производство металлопластиковых окон.
Кто начнет первым, тот снимет сливки. Сейчас раскрутиться можно с нуля, лишь на усердии и таланте. Уже лет через пять — вложить кругленькую сумму, чтобы успешно конкурировать. А через двадцать лет на рынок зайдут корпорации, конкурируй, не конкурируй — без толку.
Голова кружилась от перспектив. Все достижимо и реально, но упиралось в мой возраст, а значит, во взрослых, которые могли бы этим рулить, пусть и под моим присмотром. Сейчас особенно надо заколачивать бабло, чтобы охватить максимум отраслей и сделать задел на будущее.
Во что-то одно вкладываться — рисковать, что бизнес отожмут. Надо много маленьких разнонаправленных проектов. Каких? Какие люди встретятся на пути, в том направлении и буду работать. Одному мне не потянуть. Автомастерская есть, торговые точки — почти, осталось деду выздороветь.
Огоньки за стеклами замелькали медленнее, я приготовился к выходу, глядя на пустынную платформу. Внимание привлек напряженный парень в пальто. Стоял-стоял, потом как дернется! Наркоман с ломкой, понятно.
Наркоман потянулся вслед за двумя мальчишками лет двенадцати, собираясь войти в мой вагон. Я шагнул на платформу, он — в вагон. Наши глаза встретились, и меня как током поразило: один глаз карий, второй — наполовину зеленый. Зрачки, как точки.
Тот самый кавказец? Так не похож на кавказца! На первый взгляд — славянин, русоволосый, белокожий.
Нельзя, чтобы он ушел! Недолго думая, я запрыгнул в вагон, покосился на наркомана. В моем поведении он не нашел ничего подозрительного. А может, ему так нужно было вмазаться, что он никого и ничего не замечал.
Как такового плана у меня не было, одно было понятно: наркоману нельзя дать уйти. Я подошел к нему ближе, разглядел расплывшиеся буквы на пальцах правой руки — и не разобрать, что там было написано. Сто процентов этот член банды, что напала на деда.
Просто прослежу, куда он пойдет.
Если направится в центр — дохлый номер…
Но кавказец вышел на Шоссе энтузиастов, и я следом. Пока не прибыл поезд из центра, на платформе было пустынно, с конечной станции приехали только мы и еще одна старуха. Дернув плечами, наркоман направился к эскалаторам, я немного подождал и двинулся следом.
Дернув ногой, кавказец обернулся и посмотрел на меня. Первая мысль — он что-то заподозрил. Захотелось развернуться и бежать, но я взял себя в руки. Мало ли кто тут ходит? Потому, не замедляясь, я зашагал к эскалатору. Наркоман отвернулся и продолжил движение, между нами было метров десять. Кавказца ломало, наркоманская жажда гнала его вперед, и он обо мне быстро забыл, побежал по движущимся ступенькам.
Я дождался, пока он исчезнет из вида, и рванул за ним. На этой станции я никогда не был и не знал, чего ожидать. Увидел наркомана у выхода в подземный переход, сбавил шаг и понял, чего он притормозил: навстречу шел наряд милиции.
По ступенькам наркоман выбежал из подземного перехода, я — вслед за ним. Район не выглядел жилым: трасса, забор, за которым какое-то производство, на той стороне дороги тоже заборы. Дорожка на север и юг. По которой и ходят люди. Неуютно как-то, так и жди гопников из подворотни. Наркоман потопал на север, я подождал немного и последовал за ним.
Нормальный человек уже десять раз меня заметил бы, этому было не до того, он искал дозу и, видимо, знал куда идет. Вот только я не мог понять, что ему нужно тут среди заводов.
Вскоре бетонный забор закончился, а за ним раскинулся обычный спальный район, утопающий в зелени. Причем такое впечатление, что застраивался он в разное время, дома были разнокалиберными, преобладали пятиэтажки.
Там, где когда-то была детская площадка, стоял его величество ларек, возле которого паслась стайка относительно молодых колдырей. Наркоман свернул к ним, пожал руки, потом потер себе горло с таким остервенением, словно хотел вырвать кадык, и лысый облезлый колдырь протянул ему шкалик.
Я остановился, выглядывая из-за куста сирени.
Ага, раз знает местных бичей, значит, он живет неподалеку, и я правильно сделал, что поехал за ним.
Отхлебнув из шкалика, наркоман пошел к длинной хрущовке бледно-ржавого цвета. Подъезды находились со стороны двора и, когда кавказец свернул туда, я побежал, чтобы он не затерялся.
Нас разделяло метров двадцать-тридцать, но, когда обогнул дом, наркомана во дворе не обнаружил. Он либо вошел в первый или второй подъезд, либо заметил слежку и затаился.
Я тоже затаился, выглядывая из-за торца. Пять минут прождал, десять, пятнадцать — никто так и не вышел, это наводило на мысль, что либо объект тут живет, либо в этом доме притон, где варят дурь, он вмазался и никуда идти не хочет.
Я поискал табличку с адресом, нашел, запомнил его, затем посмотрел, откуда начинается нумерация подъездов и побежал обратно к метро. Алекс будет доволен! И я доволен, потому что дед отмщен! С нами Олег, отец которого это дело, можно сказать, курирует, он и займется поимкой грабителей.
Пронзительный свист заставил меня обернуться. Увлеченный слежкой, я не сразу заметил в десятке метров от ларька четверых обтрепанных гопников лет четырнадцати-шестнадцати.
Ну какое же время дурацкое — возмутилась память взрослого. Вот чего им неймется? Это же тупо, когда район на район, село на село. Году к 2010 этот варварский обычай себя изживет. Но сейчас-то девяносто третий!
— Эй, ты! Да, ты, чушпан! — крикнул один. — Ты че тут трешься, а?
— Ты с какого района? — спросил другой.
Столько раз слышал, что по чужим районам бродить опасно, а встрянуть довелось впервые. Хотя нет, встревать я не собирался, потому важную весть следовало донести адресату. Поэтому я мысленно показал гопникам средний палец и со всех ног рванул к метро.