А значит, надо предупредить наших, чтобы во дворе не собирались: могут быть разборки с перестрелкой.
Потому первым делом я зарулил во двор Илюхиного дома, чтобы разогнать наших, тусующихся в ясную погоду на детской площадке.
Там было пусто: то ли друзья еще не собрались, то ли посчитали, что погода недостаточно ясная. Потому я прибежал к Илье. Меня встретил кот Маклауд, потерся о ногу и зашагал в кухню, гордо вздернув хвост и демонстрируя, что он самец, а не дефабержированный просто кот.
Ян прибежал обозначить себя, но с нами не задержался — уселся за стол, где лежал разобранный радиоприемник, принялся читать пожелтевший от времени журнал. Этих журналов у него была целая куча.
Мы с Ильей расположились в кухне, я закрыл дверь, поделился увиденным на рынке и предупредил, что возможны разборки, потому собираться во дворе нежелательно. Напомнил, что о моем разговоре с отцом, как прижать рейдеров, надо молчать. В нем я уверен, в остальных — не особо. Не потому, что не доверял друзьям, а просто кто-то мог сболтнуть по глупости, и распространится слух, что я воюю с бандитами. А если на них наедут, с меня могут спросить. Или — с Каретниковых.
В кухне стекла уже вставили, а в зале окна все еще были заколочены фанерой.
Вспомнив про грядущий ураган и снижение температуры до — 10, я спросил Илью:
— Когда думаете застеклить всю квартиру? А то что-то подозрительно долго держится тепло, как бы норд-ост не случился. Если денег нет, могу одолжить.
Илья мотнул головой и ответил:
— Деньги есть, времени у родителей нет. Да и рановато для норд-оста, сам знаешь, что обычно они зверствуют зимой и в марте. — Илья смолк и посмотрел так, словно хотел что— то спросить, но не решался, помолчав полминуты, он проговорил немного виновато: — С понедельника каникулы. Что думаешь делать?
Интересно, куда он клонит?
— Я с дрэком поговорил, он дал добро на покраску спортзала. Два дня уйдет на это.
— А потом? Торговать будешь? Телохранитель нужен?
В субботу Илья круто заработал, видимо, ему понравилось иметь карманные деньги, вряд ли его впечатлило хождение за мной хвостом или прокуренная электричка.
— Нужен! — улыбнулся я. — Поедем осваивать новые территории!
Илья блеснул глазами. Приподнял уголки губ.
— Скорее бы в спортзал! А то собираться негде — тоска!
— Все равно это будет не то, — вздохнул я. — Три раза в неделю по два часа, да под надзором. Надо что— то свое.
— Насмешил, — грустно заметил Илья.
— Увидишь, — улыбнулся я. — При любом раскладе, даже если вернем базу, к лету у нас будет свое убежище.
Друг посмотрел на меня удивленно, но сказал:
— Сложно представить, как ты это сделаешь. Но раз говоришь, значит, все возможно, и я в тебя верю.
— Не представляешь, как важно, когда кто-то в тебя верит! — Показалось, что донеслись шаги и скоро придет Ян, я покосился на закрытую дверь. — Спасибо. Знал бы ты, как трудно нести этот груз одному!
Илья на миг оцепенел. Другой бы не заметил этого, но я знал его слишком давно и понял, что он смутился.
Ну а напоследок я попросился к телефону и позвонил Наташкиному Андрею, не особо рассчитывая его застать. Однако трубку взяли.
— Андрей? Это Павел…
— Привет! — радостно воскликнул он, и сразу представился как вживую — большой, лохматый, добрый, как овчарка— комондор. — Я сходил ко Льву, он реставратор, мы о нем говорили. В общем, он готов нас принять у себя дома в 21.00, со вторника по воскресенье, но не позже 22, у него режим. Как у тебя прояснится, дай знать.
— Спасибо. Сегодня-завтра скажу.
Мы распрощались. Опять нужно вечером надоедать Каретниковым, звонить бабушке и просить позвать Каналью.
Мама обещала узнать, как провести телефон, надо ей напомнить, а то никаких сил нет! Ни дела не решить, ни с дедом не поговорить. Сегодня ближе к ночи надо связаться с Канальей, который обещал меня подстраховать и заодно отдать мою долю, заработанную за эти дни.
Бедный Каналья! Он совсем на разрыв. Магазин, поездки с бабушкой на вокзал, которые отнимают большой процент его заработка. Как бы это решить?
И тут меня осенило. Я сам могу возит на вокзал товар! Если куплю мопед «Муравей»! Правда, гаишники будут прессовать, но я за город, где они пасутся, не поеду.
Мы с Ильей спустили во двор мопед, стоявший на лестничной клетке у его двери. Поболтали немного, и я покатил домой. Сегодня, наверное, наконец никуда не поеду. Буду вести растительное существование, точнее, существование разумного растения. Химию повторю, займусь образованием. Боря жаловался, что алгебру не понял, и Наташка на нее же жаловалась. Ну а как понять, когда Инночкины познания ничтожны? «Третий раз объяснил, сам понял, а они — все никак».
Когда я приехал, все были дома, и в квартире царило какое-то нездоровое возбуждение. Наташка забрала на кухню магнитофон и, подпевая Мадонне, жарила, видимо, блины — аромат стоял на весь подъезд, перебивая запах соседского борща.
Боря, уйдя в прострацию, сосредоточенно рисовал и ни на что не реагировал. Мама носилась по дому, как ужаленная, ее голова была замотана полотенцем, а из-под него выглядывал пакет. У меня было ощущение, как у маленького самолета, попавшего в турбулентность, я аж растерялся и забыл, что хотел сделать.
Мама остановилась напротив меня, взбудораженная, с блестящими глазами, и проговорила:
— Ты просил узнать насчет телефона. Нужно прийти, написать заявление, и нас поставят в очередь. — Она помолчала и добавила: — Но говорят, в плане нет телефонизации нашего дома, так что можно ждать своей очереди годами, но… — Она замолчала и требовательно посмотрела на меня.
— Взятку хотят? — догадался я.
Мама закивала и сделала грустное лицо.
— Сколько? — спросил я.
— Много. Сорок тысяч!
Я стянул берцы, повесил олимпийку на крючок, посмотрел на тумбочку, представляя там телефон.
— И как быстро они подключат телефон, если заплатить? — поинтересовался я.
Думал, месяц придется ее дергать, чтобы она сходила в «Ростелеком», а это случилось в течение несколько дней. В лесу кто-то сдох? Земля сошла с орбиты? Свистящий рак охрип на горе? Что с ней случилось? Я слушал, и ушам своим не верил. В чем же подвох?
— У нас нет таких денег! — всплеснула руками мама. — Еще проще поставить параллельный с соседями телефон. Если они согласятся, пять тысяч — и аппарат будет у нас. Но мы будем слышать их, а они — нас. Ну, или подключиться через блокиратор…
— Нам это не подходит. Только собственный номер. Так все— таки, как долго его будут подключать?
— Неделю— две, — ответила она.
Я не удержался, спросил:
— Ты сама это узнавала?
Ее щеки вспыхнули, она отвела взгляд.
— Нет. Рассказали на работе. Тоже хотели телефон, но сорок тысяч…
— Значит, пойдем писать заявление, — потер руки я.
— У нас нет таких денег! — повторно воскликнула мама.
— Есть. Дед обещал прислать, чтобы он мог звонить нам, когда захочет.
— Он с ума сошел?..
— Он на фруктах столько зарабатывает за три дня, — успокоил ее я. — А мы — единственные его близкие люди. Кстати, он звал нас в гости на Новый год, я пригласил его ответно. Надеюсь, ты не против.
Мама успокоилась, что ей не придется тратить деньги, задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале, улыбнулась себе. Впервые вижу ее такой сияющей!
— Давай завтра в пять напишем заявление? — предложил я и приготовился, что она начнет изворачиваться, потому что ей лень после работы куда— то ехать.
— Давай! Сегодня уже никак.
— Ты куда— то собралась? — предположил я.
— Да, — просияла она. — В театр! В честь дня рождения завода.
Она снова согласилась слишком легко, и я опять заподозрил, что в чем-то меня обманывают. Решив вопрос с мамой, завороженный ароматом блинов, я пошел на кухню. На скрип двери Наташка обернулась и кивнула на три тарелки:
— Молоко прокисло, мать и напрягла меня. Вот просто блины. Это — с картошкой, это — с мясом. Сметана в холодильнике, бабушкина.
Я уселся за стол. Минут на десять мир перестал существовать, я уплетал блины за обе щеки, готовый урчать, как голодный кот.
— Гастрономический оргазм! — заключил я, вымазывая сметану последним блином.
Наташка рассмеялась, перевернула очередной.
— Хочешь поджаристый, чтобы хрустел?
— Ну что ты делаешь! Я же лопну!
— Так сделать? — Обернувшись, сестра подмигнула.
— Моя смерть будет на твоей совести, но — да, да, ДА!
Положив мне в тарелку обещанный блин, она выключила газ и села напротив, подперев голову руками, заговорщицки прищурилась.
— Мать, похоже, на свидание собралась. Мужик у нее появился!
— Она сказала, в театр… В будний день разве есть спектакли?
— Специально для них — есть! Я не играю там, это старая постановка. Но ты посмотри на маму! Она же вся светится. Я ей волосы покрасила хной. Руки, вот, не отмылись.
Наташка показала руки, все в ржавых разводах.
Почему-то было трудно поверить, что у мамы появился сердечный друг. Я-взрослый погиб в сорок шесть лет, и я отлично помнил мои-его романы в столь преклонном возрасте. Мало того, дед (ДЕД!!!) — тот еще ходок! Но все равно про маму — не верилось.
Но — ровно до того момента, когда она вышла из своей комнаты накрашенная, нарядная, с прической в стиле Мерилин Монро и волосами, отливающими медью. Куда подевалась та серая, вечно напуганная, всем недовольная женщина?
— Офигеть, — только и выдала Наташка, она покончила с блинами и валялась на диване с литературой.
Увлеченный рисованием Борис тоже повернул голову и отвесил челюсть, не удержался и выдохнул:
— Мама! Какая ты у нас красивая! Как с картинки.
— Он обалдеет, это точно! И влюбится, если еще не влюбился! — сделала комплимент Наташка.
У мамы вспыхнули щеки, она потупилась:
— Опять ты за свое! Нет у меня никого. Это же — театр! Надо хорошо выглядеть.
Наташка хитро улыбнулась.